И одной любви достаточно (СИ) - Иван Цветков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ясно. Ну ладно, я пошёл чайник ставить, — сказал Миша и ушёл на кухню.
— Так, я не поняла, какая это у меня мера испорченности?
— А ты сама как думаешь? — сказал я, опрокинув сидящую Машу на диван, после чего стал щекотать её.
— Ахахха, хватит, хва…ахахах, — только и могла произнести девочка, надрывая свой живот от смеха. Спустя буквально несколько секунд, я выпустил её из своих рук, — ты же знаешь, что я боюсь щекотки.
— На самом деле не знал. Теперь знаю, — сказал я улыбнувшись. В ответ я получил лишь короткий стон.
— Ребята, чайник вскипел, — известил нас голос с кухни.
— Маш, ты что будешь? Чай или кофе?
— То же, что и ты.
— Хорошо, тогда сделаю два кофе с молоком.
— Миша, не уходи, — сказала Маша, увидев на столе лишь две кружки, — посиди с нами.
— Да я как-то даже не знаю.
— Да ладно, у нас двоих ещё целая вечность. Хотя, подожди, Ваня, как ты там сказал?
— Вечная бесконечность.
— Точно, вечная бесконечность. А с лучшим другом моего парня не каждый раз удастся поговорить. Что? — спросила уже меня Маша, увидев моё скошенное от неловкой улыбки лицо.
— Да просто забавно слушать из твоих уст про своего парня.
— Ой, я просто думала, что ты мой рыцарь только наедине. Хочешь, чтобы и при знакомых мы друг к другу так обращались?
— Ладно, сдаюсь. Попался. Пускай это будет личным.
— Хорошо, давайте посижу с вами.
— Отлично! — обрадовалась Маша. — Слушай, а вы ведь дружите с первого класса? Каким он был?
— Страшным, неуклюжим и толстым, — невозмутимым голосом ответил я.
— Да это и так понятно, — с легкостью парировала Маша. Ну вот как ей это удаётся? — я про другое. Насколько сильно он изменился за школьное время?
— Да, знаешь, вроде и не сильно, а вроде и кидало его из стороны в сторону. Я просто даже не знаю, что можно говорить, а что нет.
— Говори всё — сказала Маша.
— Почти всё, — уточнил я.
— Тебе есть что скрывать от меня?
— Тсс.
— Ну что я могу сказать, — начал анализ прошлого Миша, — Ваня действительно мой первый друг в школе. Каким он был ребёнком я уже не помню, так что могу рассказать только разве что начиная со средней школы. До перехода в 10 класс, Ваня был обычным парнем, без каких-либо ярких, в негативную сторону, окрасов личности. Любил футбол и компьютерные игры, прост и понятен. Прямолинеен, консервативен, уперт, и ты четко знал его позицию по каждому вопросу. Доказывать что-то было бессмысленно, он обязательно останется при своем. С переходом в 10 класс, он заметно «ушел в себя». А про этот «уход в себя», я думаю расскажет Ваня. Если не сейчас, то тогда, когда посчитает это нужным.
— Это точно, всему своё время, — сказал я.
— Ну а подводя итог, могу сказать то, что Ваня всегда был стеснительным и робким. Разве что был добрее, чем в старших классах и здесь, в Питере. Ну, до тебя, как я понимаю. В старших классах у него что-то переклинило, и в принципе стал тем, каким ты его встретила. Хотя нет, в старших классах было ещё хуже. С ним порой было невозможно общаться.
— Был ещё циничнее?
— Мягко говоря.
— Понятно. А что у него с девушками было?
— Так, ну-ка тсс, я между прочим тут сижу. Ты серьёзно думаешь, что об этом стоит спрашивать у кого-то, помимо меня? — спросил я.
— Да, извини. Что-то меня не в ту сторону понесло. Извини.
— Всё в порядке.
— Ладно, я, наверное, всё рассказал из того, что интересно и что можно рассказать, — сказал Миша.
— Хорошо, спасибо. Сейчас пойдём? — спросила меня Маша.
— Да, я сейчас кофе допью и пойдём.
— Хорошо, я пока в туалет схожу.
— Ну что ты, принцессы ходят в уборные, — с улыбкой на лице возразил я, после чего получил локтем в бок.
— Прости, — сказал Миша, когда Маша удалилась.
— А? За что?
— Ну что порой резко высказывался насчёт неё. Теперь я действительно вижу, что вам хорошо вместе. Что вы, ну, любите друг друга. И такой любовью, о которой ты и говорил. Чистой, непосредственной, в какой-то мере платонической.
— Ой, ну хватит друже, я сейчас расплачусь. Ты же знаешь, по-другому я любить не могу.
— Да, точно, ты же мне ещё рассказывал про иерархию твоих потребностей в отношениях. Наибольшая потребность в том, чтобы лишь держать любимого человека за руку, потом обнимать его, потом поцелуйчики, потом уже поцелуи с языком, и только на вершине, с самой низкой потребностью секс. Тогда я помню посмеялся над тобой, но сейчас вижу, что ты не променяешь объятия с ней ни на что другое.
— Да. Это так.
— Ну и как сказал Костя, ты заслуживаешь счастья как никто другой, так что вперёд, бери её за руку и будь счастлив.
— Спасибо Миша. Спасибо друг.
— Ну что мальчики, сплетничаем? — сказала Маша, обозначая своё возвращение.
— Куда уж нам до некоторых, — сказал я, но быстро понял, что ляпнул что-то лишнее. Нужно было переводить разговор в другое русло. — Тебе ко скольки домой надо?
— Ой, да у меня весь день. Ну, почти. Где-то до девяти точно. Так что у нас ещё часов десять есть. Вперёд?
— Да, у нас. Вперёд!
Гуляли мы действительно почти десять часов. Прошли почти тридцать километров. И болтали, болтали. Ну и разумеется смеялись без умолку. Я на самом деле уже соскучился по косым взглядам прохожих. Интересно, что они думают о нас? Пациенты психиатрической больницы? Наркоманы? Нет, они тоже улыбались, глядя на нас. А значит видели тот заветный запас энергии, веселья, радости и счастья, которого так им не хватало. У нас же его было с избытком много. Хотелось поделиться своим отличным настроением со всем миром, но хватит и нескольких десятков людей. Они начинали улыбаться, глядя на нас. Мы заряжали людей светлым оптимизмом и неутомимым, как кажется беспричинным, весельем. Может быть они сохранят этот заряд и принесут его домой, к своим семьям? Поделятся радостью с самыми близкими и станут чуточку счастливее от того, что кто-то другой счастлив. Мне хочется в это верить. Хочется верить в то, что и просто улыбкой можно помочь. Хочется верить в то, что и от одной улыбки станет мир светлее. Мы с Машей верим в это. Поэтому
