Конан Великий - Леонард Карпентер

— Я не вижу большой разницы между кровью человека, рожденного в ледяной тундре или в тропических джунглях. Как и мой меч, который рубит и тех и других одинаково бесстрастно.

Конан не особо старался соблюсти дипломатические приличия, понимая, что, проспавшись, барон вряд ли сможет восстановить в памяти подробности этой встречи. Видя, что Хальку и сейчас не под силу осмыслить столь неожиданное приветствие, он облегчил его мучении, добавив:

— Впрочем, я вижу, что вы с Просперо, действуя в единстве севера и юга, достигли больших успехов. А о теперь вы, уважаемый граф, — обратился он к Просперо, — раз уж господин Хальк не в состоянии членораздельно доложить обстановку, потрудитесь сделать это сами. Просперо, как я вижу, войска готовы к штурму, Но не выдвинуты на передовые рубежи.

Так точно, ваше величество. — Губы графа чуть изогнулись в едва заметной улыбке. — Ваши наблюдения абсолютно верны.

— Я полагаю, что вы передали противнику достойные условия сдачи города?

— Да, ваше величество. По наш парламентер был отправлен назад привязанным за волосы к хвосту его лошади, весь в синяках и ушибах.

— Все ясно. Это оскорбление будет дорого стоить городским властям. Скажи мне теперь, Просперо, неужели ты действительно думаешь разрушить или повредить башни и ворота города снарядами катапульт? По-моему, эти булыжники лишь царапают камень и бронзу укреплений…

— Вы правы, повелитель, — кивнул Просперо. — Стрельба из катапульт не наносит противнику никакого ущерба.

— И что же, мой верный граф? — поинтересовался Конан. — Вы в компании нашего трезвомыслящего союзника решили изобразить дело там, где ничто не сдвигается с мертвой точки? Просперо, я полагаю, тебе известно, что долгая осада не способствует повышению морального духа армии, причем не только осажденной, но и осаждающей. А кроме того, у нас ведь нет времени ждать, когда защитники города оголодают до того, чтобы согласиться сдаться. Самое важное дня нас в этой кампании — это скорость, темп наступления. — Резко оборвав свою тираду, король внимательно поглядел на графа и явно напряженным голосом спросил: — Что ты на это скажешь, Просперо?

На мгновение в шатре воцарилось молчание. Где-то поодаль раздалась очередная команда, резкий удар — и в воздухе просвистел пущенный из катапульты камень. Затем Просперо с самым невинным видом показал пальцем на штабной стол и сказал:

— Когда догорит эта свеча — ворота Нумалии рухнут.

— Что? — Конан взглядом проследил за жестом графа.

Рядом с картой на столе стоял бронзовый подсвечник. Восковые наплывы покрывали его верхнюю часть, и лишь слабый огонек дрожал в прозрачной лужице на макушке крохотного огарка тонкой свечи. Рядом со столом, напряженно глядя на свечу, стоял немолодой седовласый человек, одетый в черное.

— Это еще что, Просперо? — искренне удивился Конан. — Ты рискнул обратиться к колдунам? Неужели не известно мое отношение к таким штучкам! Впрочем, победителей не судят, и если это поможет нам сократить осаду…

— Ваше Величество, колдовство здесь ни при чем. — Просперо явно был доволен произведенным его шуткой эффектом и поспешил ввести короля в курс дела: — этот господин — капитан саперной роты Миниас. Его отряд был любезно предоставлен в наше распоряжение бароном Хальком. Обратите внимание на частокол: за ним с нашей стороны свалены груды свежевыкопанной земли. Вся она извлечена из подкопа, проделанного под северной надвратной башней. Постоянный обстрел стены и ворот из катапульт служит лишь для прикрытия работы саперов капитана Миниаса, отвлекая внимание защитником.

— Тогда ладно. — Конан явно почувствовал себя уверенней, выяснив, что осада ведется без помощи колдунов; Впрочем, далеко не все стало ему от этого понятно. — Чем-то мне это напоминает метод кое-кого из заморийских воров… Ну, да сейчас не время об этом. Скажите-ка лучше, господин капитан, как затухание свечи связано с падением башни? Это что — какой-то сигнал? Но почему тогда он подается из шатра?

Просперо фыркнул в кулак, а Миниас, опасаясь прогневать известного своей вспыльчивостью киммерийца, терпеливо пояснил:

— Ваше Величество, точно такая же свеча была зажжена одновременно с этой и отправлена вместе с саперами в подземный туннель. Сейчас под башней убраны последние земляные опоры и привязаны веревки к последним деревянным сваям. Все готово, чтобы в один миг обрушить северную надвратную башню. Чтобы не выдать наши намерения, граф Просперо отвел готовые к штурму войска за лагерный городок, оставив еще ночью штурмовые лестницы за частоколом. Просперо кивнул:

— Все так, Конан. Войска готовы, отведены за палатки и только ждут сигнала. Небольшой отряд ведет разведку боем у противоположных ворот, отвлекая внимание стражи. Надеюсь, что если ваше прибытие и было замечено со стен города, то вряд ли гарнизон тотчас же будет поднят по полной тревоге.

Конан с уважением поглядел на графа, капитана саперов и остальных офицеров. Затем Эгилруду был отдан приказ, не вводя ожидавших команды Черных Драконов в лагерь, готовить их к штурму, быть может — в пешем строю. Потом киммериец, не в силах оторвать взгляд от слабого вздрагивающего огонька, уставился на свечу, словно забыв обо всем остальном.

Вот язычок пламени последний раз взметнулся вверх, раздалось легкое потрескивание догорающего фитиля, в воздух поднялась струйка белого дыма — и свеча погасла. Воцарилось молчание. Взгляды всех присутствующих обратились к воротам и надвратным башням. С минуту все оставалось без изменений.

Затем посередине между городской стеной и частоколом осаждающей армии в земле открылась яма, из которой, словно подземные божества или демоны, стали вылезать полуголые, с ног до головы грязные люди, которые со всех ног бросились бежать в сторону лагеря. Это было замечено часовыми на башнях; раздались крики, и над стеной показалось несколько шлемов нумалийских арбалетчиков.

Катапульты смолкли, и в неожиданно наступившей тишине стало слышно, как вдруг задрожала земля под ногами. Из провала на нейтральной полосе в небо взметнулся фонтан пыли, словно выдавливая из шахты последних саперов. Что-то неуловимо изменилось в кладке северной надвратиой башни, затем по ней пробежали трещины, в стыках между камнями заскрипел осыпающийся раствор, и вдруг внушительное, казавшееся воплощением надежности и непоколебимости сооружение обрушилось само в себя. Когда пыль рассеялась, стало видно, что одна из городских башен превратилась в груду булыжника. Но эта радость тотчас же сменилась разочарованием.

— Проклятие Геенны! — взвыл Конан. — Ворота целы!