Время жить. Трилогия (СИ) - Тарнавский Виктор Вадимович

– Не знаю, не видел. – Неллью посмотрел на Ворро и виновато развел руками. – Тебе нужно? Хочешь, свою отдадим?

– Нет, спасибо, – Линд поднялся на ноги. – Вы извините, ребята, но я сегодня тороплюсь, еще до вечера кучу дел сделать надо.

– Ринчар, – нерешительно остановил его Неллью. – А у тебя не будет немножко времени помочь мне с переводом? А то Ли сам прочитал, а мне рассказывать не хочет.

– Сам читай, – ворчливо отозвался с дивана Ворро. – Кому здесь из нас практика нужна – тебе или мне?

– А что ты читаешь? – заинтересовался Линд.

– Послание вашего президента. Сегодня по радио передали. А я, понимаешь…

Линд понимающе кивнул. За зиму Неллью, и в самом деле, добился немалых успехов в разговорном чинетском и даже зеллийском, особенно в отношении различных авиационных терминов, но мало-мальски сложные тексты были ему еще не по силам.

– Сейчас посмотрим, – Линд взял в руки лист бумаги с несколькими абзацами, отпечатанными на машинке. – Дорогие соотечественники! Наконец уходит в прошлое 5373 год, год трудный и тяжелый, принесший много бед и несчастий всему нашему миру…

– Это я уже прочитал, – смущенно заметил Неллью. – А что там дальше?

– Но даже после самой долгой и жестокой зимы приходит весна, – продолжил переводить на вилкандский Линд. – За последние месяцы мы многое потеряли, но многое нам удалось сохранить. Нам пора перестать прятаться в развалинах, испуганно смотря в небо. В этом году перед всеми нами стоит задача по возрождению нашей страны, и нам в этом не смогут помешать никакие пришельцы… Интересно, – прервал сам себя Линд. – Тут дальше пишется о том, что теперь пришельцев на Филлине осталось слишком мало. Они будут и дальше мешать, обстреливать города, но их не надо больше бояться. Если поднимется вся страна, пришельцам с нами не совладать.

– И ты в это веришь? – лениво спросил Ворро.

– А почему бы и нет? Ты ведь сам постоянно бываешь в других городах и видишь – люди постепенно восстанавливают свою жизнь. Пришельцы ведь не разбили нас, а только разорвали связи между частями страны, словно закупорили артерии и вены в человеческом теле. Как только закончится зима, кровь снова заструится по жилам. Может быть, нужно только немного маскироваться, чтобы нас не засекли с воздуха. В конце концов, переправу на левый берег ведь ни разу за зиму не бомбили, хотя и пришельцам должно быть ясно, насколько она нам нужна!

– Ну и что? – пожал плечами Ворро. – Все равно, это не жизнь, одно прозябание. Вон, мы на каких-то этажерках летаем. Сколько бы пришельцев не было, разве они нам дадут пересесть на нормальные самолеты? Да никогда! "Буревестник" полностью починили, на полозья поставили, а летать на нем некуда! Может там, на севере, где сейчас ваш президент, что-то по-другому, а здесь как мы зарывались в землю, так и будем зарываться. Разве что Кир Гордис что-нибудь придумает. Ринчар, ты о нем что-нибудь слышал?

– Ничего, – покачал головой Линд. – Только тогда, помнишь, сообщили, что нормально добрался до места, а потом тишина. Наверное, чем-то занимается.

– Не жалеешь, что не поехал с ним тогда? – вдруг бросил острый взгляд Неллью.

– Иногда жалею. Ладно, ребята. Я пойду, наверное. С праздником вас! Пусть новый год для вас будет счастливее старого!

– Спасибо, Ринчар, – отозвался Неллью. – И тебе того же! Желаю тебе найти свою весеннюю красавицу!

Покинув общежитие, Линд повернул обратно к набережной. Как говорили в Криденге, если чего-либо нельзя найти на Длинном рынке, значит, этого не существует в природе, и даже война не внесла никаких изменений в этот нехитрый принцип. Он уже начал уставать и немного замерз и, чтобы сократить дорогу, пошел напрямую через развалины, по протоптанным в снегу извилистым тропинкам.

Разрушенные кварталы и пустые, заваленные обломками, улицы потеряли свою индивидуальность, стали неотличимо похожими друг на друга, и Линд пожалел, что свернул в эти печальные места. Редкие цепочки следов петляли, метались из стороны в сторону и, казалось, не вели никуда, однако вскоре впереди над развалинами выросла, словно одинокий маяк, высокая храмовая башенка, чудом уцелевшая в огне войны. Увидев башенку, Линд сразу воспрянул духом. Этот храм находился на улице Хрустальных Молоточков, в двух шагах от Длинного рынка, кроме того, службу в нем отправлял его старый знакомый отец Костас.

Священник работал в небольшом садике, окружавшем храм. Сняв рукавицы, он осторожно касался пальцами хрупких веточек, торчащих над снежным валом.

– Храни вас Единый, отче, – поздоровался Линд. – Как там ваши гибриды, не померзли?

В свободное время отец Костас выращивал цветы и был известным в городе селекционером-любителем. Собственно, их знакомство и началось с того, что Линд написал о нем статью.

– Благодарение Единому, все пока живы, – отец Костас нежно дотронулся до крохотной почки, словно съежившейся от мороза. – В нашем климате растения научились противостоять холоду, гораздо опаснее для них неожиданные оттепели. Правда, этой зимой не было ни одной. Признаться, я уже перестаю верить, что когда-нибудь станет тепло.

– Даже после самой долгой зимы приходит весна, – заметил Линд.

– Вы тоже читали это обращение? И как оно вам?

– По крайней мере, оно задает нам цель, за которую стоит бороться. Хотя я не знаю, что нам удастся сделать в реальности.

– И все равно, это очень важно! Люди потеряли веру, они не знают, как жить. Многие верующие отринули Бога, решив, что он бросил их. Атеисты, вроде вас, гадают, за какие грехи нас всех постигла такая тяжкая кара. Даже те, кто считал наш мир безнадежно испорченным и хотел его разрушения, теперь напуганы и растеряны, так как их невозможная мечта вдруг осуществилась… А сохранился ли у вас смысл жизни, Ринчар?

– Наверное, да, – серьезно сказал Линд. – Понимаете, мне легче, чем остальным. У меня есть привычная работа, которая заполняет мое время, у меня есть мама и Тэви, которые нужны мне и которым нужен я. Мне некогда жаловаться на жизнь и чувствовать себя потерянным. Хотя я согласен, обращение президента – это символ. А как старый ремесленник слова, я хорошо знаю, что символы подчас не менее важны, чем реальные достижения.

– Вы хорошо сформулировали, Ринчар. А хотите, я сейчас покажу вам еще один символ?

Вслед за отцом Костасом Линд, пригнувшись, прошел через небольшую дверцу, почти сливающуюся со стеной. И ахнул: посреди маленькой комнаты в квадратной деревянной кадке рос роскошный куст весенней красавицы, весь покрытый бело-розовой кипенью цветов.

– Это тоже всего лишь символ, – улыбнулся отец Костас. – Однако глядя на эти цветы, мы забываем, что за окном по-прежнему зима, и начинаем думать о весне, которая неизбежно придет и к нам… Я боялся, что ей не хватит света, но позавчера она вдруг распустилась, будто тоже чувствует приближение праздника. Хотите веточку, Ринчар?

– Хочу, – выдохнул Линд. – Это просто чудо, настоящее чудо!

– А разве сейчас можно прожить без чудес?

Дзинн-Бам-м!… Бам-м!… Бам-м!… Бам-м!… Бам-м!…

Старинные часы пробили десять раз, и над столом взметнулись бокалы. Соприкоснувшись, они издали чистый хрустальный звук. И пусть в них не игристое и пенящееся альбенское, а всего лишь дешевое кисленькое вино, а сам стол беден и скуден – разве это важно сейчас? Пышные белые цветки весенней красавицы словно сами собой светятся в полутемной комнате. В полуголодном, стынущем и опустелом Криденге тоже встречают Новый год – праздник радости и весны. И конечно, вопреки всем невзгодам, надеются на лучшее.

– С Новым годом, с новой весной! – Ринчар Линд со счастливой улыбкой смотрел поверх бокала на маму и Тэви. – Пусть этот год будет лучше прошлого! Пусть он принесет нам победу, счастье и любовь!

– И любовь, – тихо откликнулась Тэви, пригубливая свой бокал. Весь вечер она казалась немного грустной, а ее броская красота лишь подчеркивалась легкой сумрачностью лица. Линд не мог отвести от нее взгляда. Ради такой женщины можно было ждать всю жизнь.