Патрик Кензи - Деннис Лихэйн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я его всерьез ненавижу, — сказал я Буббе. — А я с ним даже не знаком.
— Ненависть — это хорошо, — ответил Бубба. — Ненависть ничего не стоит.
Машина Коди дважды пикнула, когда он достал брелок и снял автомобиль с сигнализации и открыл багажник.
— Вот если б ты мне разрешил, — сказал Бубба. — Он бы сейчас уже подорвался.
Бубба хотел прилепить кусок пластиковой взрывчатки к двигателю «ауди» и замкнуть его на провод сигнализации. Взрыв разнес был пол-Уотертауна и отправил обломки «Маунт Оберн» куда-нибудь за Род-Айленд. Бубба в упор не понимал, что плохого в этой идее.
— За изуродованную машину человека не убивают.
— Это где сказано?
Должен признаться, ответного аргумента у меня не нашлось.
— К тому же, — добавил Бубба, — при первой возможности он ее изнасилует.
Я кивнул.
— Ненавижу насильников, — сказал Бубба.
— Я тоже.
— Хорошо было бы, если б он больше никогда никого не насиловал.
Я повернулся к нему:
— Убивать его мы не будем.
Бубба пожал плечами.
Коди Фальк закрыл багажник и на секунду застыл, оглядывая парковку перед теннисными кортами. Выглядел он так, будто позировал для портрета, — густые темные волосы, словно вырубленные из камня черты лица, накачанный торс и мягкая, явно недешевая одежда. Он легко мог сойти за модель с обложки глянцевого журнала. Он производил впечатление человека, прекрасно понимающего, что за ним наблюдают, потому что привык, что все всегда на него пялятся — или с восхищением, или с завистью. Мир принадлежал Коди Фальку, а мы, простые смертные, только жили в нем. Но он не догадывался, что наблюдаем за ним мы с Буббой.
Коди выехал со стоянки, свернул направо, и мы последовали за ним — через Уотертаун, до границы с Кембриджем. На Конкорд-стрит он повернул налево и направился в Бельмонт, один из бостонских районов, считавшийся фешенебельным даже среди остальных, не менее престижных.
— Слушай, а чего парковку называют парковкой, если там деревьев нет, как в парке? — Бубба зевнул в кулак, глянул в окно.
— Ни малейшей идеи.
— Ты в прошлый раз то же самое сказал.
— И?
— И мне хочется, чтобы кто-нибудь мне объяснил почему. Меня это бесит.
Мы свернули с главной улицы и вслед за Коди Фальком направились в дымчато-коричневый квартал высоких дубов и шоколадного оттенка тюдоровских особняков. Заходящее солнце оставило после себя темно-бронзовую дымку, заставляя зимнюю улицу сиять по-осеннему, создавая атмосферу изысканного спокойствия, наследного богатства, атмосферу частных библиотек из темного тика, где повсюду витражи и изящные гобелены ручной работы.
— Хорошо, что мы «порше» взяли, — сказал Бубба.
— Думаешь, «Краун-Вик» тут сильно выделялся бы?
Мой «порше» — это «родстер» 63-го года выпуска. Десять лет назад я купил кузов и кое-какую начинку, а следующие пять лет потратил, покупая запчасти и собирая автомобиль заново. Я не то чтобы очень любил эту машину, но… Признаюсь — когда я сажусь в нее за руль, чувствую себя самым крутым парнем во всем Бостоне. Возможно, даже во всем мире. Энджи любила говорить, что это потому, что я еще толком не вырос. Скорее всего, она права. С другой стороны, сама она до недавнего времени вообще водила «универсал».
Коди Фальк остановился у большого особняка в колониальном стиле, а я погасил фары и припарковался рядом с ним. Даже сквозь стекло я слышал удары басов, раздававшиеся из его машины, — мы остановились прямо у подъездной дорожки, а он нас не слышал. Я заглушил мотор, и мы проследовали за ним в гараж. Он вылез из «ауди», мы — из своего «порше». Дверь гаража начала опускаться, и мы проскользнули внутрь в тот момент, когда Коди открывал багажник своей машины.
Увидев меня, он подскочил и выставил перед собой руки, словно пытался отогнать нападающую орду. Затем глаза его сузились. Я не такой уж здоровяк. А вот Коди оказался высоким, подтянутым и мускулистым. Испуг от внезапного вторжения уже начал сменяться расчетом — он прикидывал мой рост и вес, отмечая, что оружия у меня при себе нет.
Затем Бубба захлопнул багажник, скрывавший его от взгляда Коди, и у того аж дыхание перехватило. Бубба часто оказывает такой эффект на людей. У него лицо дефективного двухлетнего ребенка, словно оно прекратило меняться ровно тогда же, когда остановились в развитии его мозги и совесть. Ну и вдобавок тело его напоминало стальной товарный вагон, только с конечностями.
— Ты кто тако…
Бубба вытащил из сумки Коди его теннисную ракетку, покрутил в руках.
— Почему парковку называют парковкой, если там нет деревьев, как в парке? — спросил он у Коди.
Я взглянул на Буббу, закатил глаза.
— Чего? Мне-то откуда знать?
Бубба пожал плечами. Затем он вмазал ракеткой по внутренностям багажника, вогнав ее внутрь дюймов на девять, не меньше.
— Коди, — проговорил я, когда дверь гаража захлопнулась за моей спиной. — Не говори ничего, если я тебя напрямую не спрошу. Понял?
Он уставился на меня.
— Это был прямой вопрос, Коди.
— Э, да, понял. — Коди взглянул на Буббу и весь как-то съежился.
Бубба снял чехол с ракетки, кинул его на пол.
— Пожалуйста, больше по машине не бейте, — сказал Коди.
Бубба успокаивающе поднял ладонь. Кивнул. Затем ракетка со свистом метнулась к автомобилю и врезалась в заднее окно «ауди». Стекло с громким хрустом ссыпалось на заднее сиденье.
— Господи!
— Коди, что я сказал насчет разговоров?
— Но он только что разбил…
Бубба метнул ракетку как томагавк, и та врезалась Коди в лоб, отбросив его к стене гаража. Он сполз на пол, и кровь заструилась из раны над его правой бровью. Выглядел он так, будто вот-вот заплачет.
Я поднял его за волосы и ткнул спиной в дверцу машины.
— Чем ты зарабатываешь на жизнь, Коди?
— Я… Что?
— Чем ты занимаешься?
— Я ресторатор.
— Это еще кто? — спросил Бубба.
Я взглянул на него через плечо:
— Владелец ресторана.
— А.
— И какими ресторанами ты владеешь? — спросил я Коди.
— «Верфь» в Нэханте. И «Флагстафф» в центре, и частью «Тремонт Стрит-гриль», и «Форс» в Бруклайне. Я… я…
— Ш-ш-ш, — сказал я. — Дома кто-нибудь есть?
— Что? — Он суматошно оглянулся. — Нет, нет. Я один живу.
Я поднял Коди.
— Коди, тебе нравится
