Битва в пути - Галина Николаева

По вечерам, лежа за перегородкой, глядя в узкое окно, выходящее на задворки, Тина сжималась от непреодолимого отвращения к людям, шебаршившим за стеной, — к спекулянтке, пожиравшей голубей мира, и ее сообщникам.

Так жила Тина, замерев в ожидании и по-прежнему веря в торжество справедливости. Внезапно вышвырнутая из любимого мира, проникнутая отвращением к тому миру, в который бросила ее жизнь, повисшая в безвоздушном пространстве меж ними, она верила, что вот-вот на пороге появится отец, а вместе с ним вернется правда, мир обретет свои реальные очертания и хмарь рассеется.

В середине августа приехал Юрий. Он странен был в Тининой щели со своим тонким лицом, в своем великолепном костюме, со своей почти изысканной, сдержанностью слов и движений. Очевидно, и Тина показалась ему странной: она уловила мгновенное колебание, как бы невольную и едва заметную попытку отпрянуть, когда она бросилась к нему.

После первых обычных слов он сказал:

— Я не могу тебя видеть здесь и такой. Знаешь что, Тина? Уедем на весь день за город.

Он увез ее в лес, на берег реки. День был знойный и тусклый. Парило. Небо утеряло яркость, стало белесым от тончайшей пелены. Листья и хвоя деревьев отсвечивали таким же белесым, жестяным отблеском. Юра был очень старателен — катал ее на лодке, угощал фруктами и мороженым, устроил навес и постель из ветвей. Как будто бы все было так, как она недала, но все давило ее. Мысли. Духота. Жестяной блеск знойного и тусклого дня. Вечером он отвез ее домой. Прощаясь, она спросила:

— До завтра?

— Я поздно освобожусь…

Утомленная, она не думая согласилась:

— Хорошо. Я позвоню тебе послезавтра.

Но на следующий день она затосковала о нем.

«Почему мы не вместе в эти часы такого большого и общего горя? Он поздно освободится. Но что такое поздно? Десять? Одиннадцать? Пойду к нему и буду ждать».

Он занимал комнату в большой квартире брата. Здесь же прежде жил и старик. Тина не любила жену брата Лелю и редко бывала у них. Но иногда, соскучившись по Юрию, она приходила «сюрпризом» и ждала его, устроившись на тахте в его комнате. Он всегда встречал ее с искренней радостью:

«Тина?! Вот чудесная неожиданность!»

Ей открыла Леля. В кухне пахло сдобным тестом и лежали кучи ореховой скорлупы — ореховый торт был коронным блюдом этого дома. Не дружбу и не сочувствие, а испуг и растерянность прочла Тина в глазах Лели.

— Тина!.. Мы звонили… Нет, нет, нет, не сюда!.. Там к Юре и Мише пришли по делу…

Из столовой доносились голоса. Прозвучал чей-то смех. Тина поняла: там были гости, и хозяйка не хотела, чтоб они встречались с Тиной.

— Я хочу пройти к Юре… Подождать… — Сейчас… Сию минуту…

В полураскрытой двери Юрикой комнаты мелькнул знакомый серый костюм. Тина быстро прошла по коридору, распахнула дверь. Юра открывал окно и не услышал ее прихода. В комнате было накурено, в розовой раковине на столе еще дымились непогашенные окурки. Очевидно, гости только что перешли в столовую.

Юрий повернулся.

— Тина!

Стыд, жалость, досада, замешательство, страдание изменили и исказили его обычно спокойное лицо. Он бросился к ней.

— Я сейчас объясню.

Но она уже не смотрела на него.

Чего не хватает ей в этой комнате?

Тревожное, опасное, угрожающее отсутствие чего-то необходимого отбросило мысли о Юре, о Леле, о гостях. Портрет! Ее взгляд искал и не находил на стене привычного пятна. Да, вот и квадратный след от него. Здесь висел портрет старика.

Еще не веря себе, она через стеклянную дверь заглянула в кабинет. И там квадратное пятно.

— Сняли портрет?!

Резко, в грудь оттолкнув Юрия, она пошла в» прихожую. Юрий обогнал ее и загородил выходную дверь.

— Тина, подожди… Тина, подумай! — Вы трус.

— Тина! Чего вы хотите? — Он говорил глухо и быстро. — Смерть меня не пугает, вы знаете, на войне мы не были трусами! Погибнуть во имя народа — хоть сейчас! Но погибнуть как враг народа? Чего вы хотите от нас?

— Вы чего хотите? — Злобный шепот Лели в полутемной передней, мелкая дрожь ее подкрашенных губ потом долго преследовали Тину. — Вы чего хотите? Вы бессемейная. А у нас с Мишей дети! А Юра на отцовской кафедре… И так едва держится… Вы чего хотите?

Тине было отвратительно ее лицо, мелко-злобное, ее зад, низкий и тяжелый, как у ваньки-встаньки.

В дальней комнате звучал беспечный женский смех, кто-то играл увертюру к опере «Кармен», а тут, в прихожей, глухо и злобно шептались люди, охваченные петлей одного горя.

— Я бы поняла пассивность. Я бы поняла отчаяние. Но снять портрет отца! Мой отец защищал вашего отца смелее, чем защищаете вы, его сыновья… Трусы! Пустите!.

Она говорила полным голосом. Пианино в дальней комнате смолкло. Юра отступил от двери.

Тина бегом спустилась по лестнице, бегом добежала до своей конуры.

Его бессмысленный обман был унизителен. Но он не так мучил ее, как два квадратных пятна. Снять портрет отца… Сыновья! И все же она ждала. Она даже была уверена, что он прибежит сейчас же следом за ней, чтоб объяснить, удержать..

Сперва она думала:

«Не пущу. Пусть стоит у дверей хоть всю ночь».

Потом она стала думать: «Только бы пришел! Ведь нельзя же так…»

Она смотрела на часы. Прошел час. Он не бросился вслед за ней. Значит, он ищет минуты, когда удобно будет уйти из дому. Прошло два часа. Он придет, когда уйдут гости. Прошло три часа. Может быть, он ходит под окнами…

Она выбежала, обошла дом. Никого. Третий час ночи. Он уже не придет.

Медленно сочился рассвет. Она видела, как постепенно белела и становилась водянистой ночь.

Он пришел к вечеру следующего дня.

— Тина, вы должны понять…

— Я все уже поняла.

— Нет. Ты должна выслушать. Ведь я не обманывал. Я же не сказал, что я на работе или на собрании. Я просто, не объясняя причины, сказал, что поздно освобожусь. Я не обманывал.

— Зачем вам прямой обман? Вы так любите чистоту. Можно сработать чистенько.

— Тина! Хорошо. Оскорбляйте. Я заслужил… Я хотел позвать вас, спросите брата! Они возражали. И у нас с ним сейчас шаткое и трудное положение. У нас были вчера влиятельные и щепетильные люди. Уже одно то, что они пришли к нам, к двум сыновьям «врага народа», как они считают! Но если еще сюда и третьего… Жизнь есть жизнь. Нельзя было усугублять…

— Вот и не будем «усугублять». Идите, Юра.

— Тина! Я не подлец. И я по-прежнему хочу быть с вами. Нельзя же рвать из-за одного этого…

— Портрет!

— Тина, если бы ты знала, как я люблю свою работу. Она под угрозой! А я не могу без нее. Не вини меня..

Она ответила тихо:

— Я не виню. Я просто не люблю.

__ Значит, вы никогда не любили меня.

— Да. Конечно. Но и вы тоже.

С безразличной, почти старческой ясностью она видела и понимала в нем все, что когда-то казалось непонятным. Талантливый, до конца погруженный в свою работу, в редкие свободные часы он тянулся в тот дом, где проще и легче всего было отдохнуть. Его тянула Тина, остроумная и жизнерадостная хозяйка уютного дома, дочь известного в области человека. Но придавленная горем Тина из запечной каморки, Тина—дочь репрессированного отнюдь не притягивала его! Это еще можно было простить и расстаться без гнева. Человек, который так много отдает сложнейшим расчетам, может быть обедненным в чувствах. Но портрет… Портрет ее отца висел над изголовьем ее постели. Снять? Лучше б у нее отсохли руки!

Она улыбнулась с недоброй иронией.

— Уходите, Юра. Не будем… «усугублять»!

Он ушел. Она осталась одна. Как легко соскользнула с нее эта «любовь»! Да и не за что было ей зацепиться!! Она перебрала в памяти месяцы, проведенные вместе. Только и было дорогого — букет роз. Этого слишком мало. Пустота. Девичье ожидание кануло в пустоту. Любви и в помине не было, Юры, которого она считала другом, тоже не было. Не утрата этой не существовавшей любви и не существовавшего Юры давила ее, а на глазах перевернувшийся мир. Может быть, и того милого, трудного, но справедливого мира, в котором она жила всю жизнь, так же не было, как любви и как Юры?

Но отец был? Он был самым близким, самым реальным, самым живым и выверенным воплощением того мира, в котором она выросла.

Начались дожди. Тину мучило то, что отец ушел без пальто, в легких туфлях. Близились сентябрьские заморозки. Надо было что-то делать.

Она решила проникнуть домой к Корилову, у которого однажды была. Вахтер не пропускал ее без вызова, а на письма и звонки Корилов не отвечал.

Тина узнала, что жена Корилова Мирра Мироновна с младшими детьми все еще живет на даче, а дома, он, старшая девочка и домашняя работница Валя.

Утром, нарядная и веселая, Тина подкараулила Валю у входа в дом.

— Валечка! Как кстати! А я как раз к вам! Я с дачи и опять на дачу! Мирра Мироновна просила передать мужу записку и привезти ответ. Я сейчас же еду обратно, я могу захватить…