Фальшивые червонцы - Ариф Васильевич Сапаров

Довелось побывать ему и на Гороховой, сподобился такой чести. У других, вместе с ним арестованных, были крупные неприятности, а его выпустили ровно через десять дней. И даже отметили на прощание его старательность — настолько были любезны.

Забрали Александра Сергеевича в пору массовых облав и арестов в октябре 1919 года. Привели в тюрьму на Шпалерной улице, заперли в многолюдной общей камере.

Боже мой, кого только не было здесь и каких только бранных слов не сыпалось на голову большевиков! Войска генерала Юденича вплотную подошли к стенам города, с часу на час ждали уличных боев. Заключенные полагали, что скоро они поменяются ролями со своими тюремщиками.

У тайного советника хватило сообразительности помалкивать. Сказался больным, залез на дощатые нары и молча отлеживался, не принимая участия в шумных словопрениях камеры.

Ночью особо ретивых хулителей советских порядков увели на допрос, а рано утром к ним в камеру явился небритый рыжеволосый субъект в матросском бушлате и с маузером на боку.

— Граждане паразиты трудового народа! — прохрипел он с порога простуженным басом. — Красный Петроград в опасности, так что кому желательно трудиться на пользу обороны — выходи добровольно вперед. А кто не желает, того заставим в порядке обязательного постановления...

Александр Сергеевич слез с нар первым, косых взглядов соседей не устрашился. И работал, надо ему воздать должное, с превеликим усердием, до кровавых мозолей натер ладони.

Строили они баррикады на Петергофском шоссе, неподалеку от завода, принадлежавшего двоюродному его братцу Александру Ивановичу Путилову, известному миллионщику. Глянул бы кто со стороны, быть может и удивился бы столь знаменательному совпадению исторических обстоятельств. Правда, философствовать тут было некому да и некогда — все таскали тяжелые мешки с песком. Таскал и сопровождавший их субъект с маузером.

— Буржуй ты видать отменный, а совесть не совсем потеряна, — одобрил он тайного советника, когда в баррикадах не стало надобности. — Мозоль колупать не советую, она затвердеет. И на память тебе останется. Гордиться ею будешь. Прощевай пока, господин хороший, извини, коли невзначай обидели...

Таким вот идиллическим образом закончилось личное его общение с грозной Чрезвычайкой. И потому только, что вел себя благоразумно, с пониманием психологии этих людей.

Время между тем продолжало свой неумолимый бег.

Под стенами Петрограда растрепали чересчур самонадеянного генерала Юденича, в Иркутске расстрелян был адмирал Колчак. Крушением закончилась и добровольческая эпопея на Юге, битые вояки барона Врангеля кормили вшей в галлиполийском лагере. Большевистский эксперимент, судя по многим признакам, затягивался на долгие годы.

Введение новой экономической политики не обрадовало Александра Сергеевича. Бурное ликование некоторых своих друзей, вообразивших, будто начинается постепенный возврат к старому, он считал очередным заблуждением.

Совсем не о бессилии кремлевских правителей говорило это новшество в политике. Скорее, о мудрой предусмотрительности, об умении проницательно заглядывать в будущее. Расчистив себе дорогу, большевики двинутся вперед, и тогда их будет еще трудней остановить.

Словом, как ни прикинь, а получалось, что прав он был в своем споре с Марковым 2-м.

Диктатура пролетариата — штука серьезная, и опровергать ее надо умеючи, менее всего рассчитывая на перерождение новой власти. Ее надо расшатывать, эту железную диктатуру взбунтовавшейся черни. Методично, каждодневно, с упорством крота, который делает свое дело, не будучи заметным на поверхности земли. Расшатывать всеми доступными способами, не гнушаться любой черновой работы, потому что это единственный путь к ее крушению.

Кредо свое он выложил Николаю Евгеньевичу еще в ноябре 1918 года, когда Марков 2-й собрался бежать за границу. Знакомы они были с давних пор, еще до избрания этого бойкого инженера в депутаты Государственной думы от Курской губернии и до скандальной его известности в качестве лидера «Союза русского народа». Питали друг к другу невысказанные симпатии, хотя встречались редко, от случая к случаю.

Всю весну и почти все лето 1918 года Николай Евгеньевич целиком посвятил лихорадочной деятельности спасителя царского семейства.

Создал в Петрограде тайные офицерские отряды, засылал своих лазутчиков в Екатеринбург и Тобольск, где содержали под стражей бывшего российского самодержца, сам ездил в Вологду, пытаясь заручиться поддержкой дипломатических миссий Франции и Англии.

Хлопот и конспиративной возни было сверх меры, а кончилось все полным фиаско. Большевики не захотели дожидаться спасителей Николая Романова — расстреляли всю царскую семью.

Бежать вместе с Николаем Евгеньевичем он отказался наотрез. И более или менее откровенно высказал свои соображения по сему вопросу.

Сильная добровольческая армия, сколачиваемая на Юге из офицерства, — это хорошо. Прямое военное вмешательство западных держав — еще лучше. Но при этом не следует забывать об активизации в тылу большевиков, в их жизненно важных центрах. Питер — как раз такой оплот большевизма, не зря его называют в газетах колыбелью Октября, и работа здесь имеет колоссальное практическое значение. Иначе говоря, пусть бегут за границу другие, счастливого им пути. Лично он остается в Петрограде.

— Для чего? — нетерпеливо перебил Николай Евгеньевич. — Ты же сам видишь, работа здесь бессмысленна. Стало быть, ради геройской смерти в застенках Чрезвычайки? Нет уж, сударь мой, благодарствую! Я лично предпочитаю собственными руками расстреливать красную сволочь...

— Люди живут всюду, — возразил он. — Живут, приспосабливаются, помаленьку работают. Что же касается застенков, то не все ли равно, где умирать? К тому же разговоры о всемогуществе чекистов кажутся мне преувеличенными. У них есть успехи, но и на старуху бывает проруха...

— Пока ты ищешь ее, эту проруху, они тебя сцапают, как бывшего сановника империи, и в два счета поставят к стенке... Один в поле не воин, не нами это придумано...

— Во-первых, дорогой мой, и один кое-что способен сделать, а во-вторых, найдутся и у нас надежные бойцы, сколько угодно их в городе. Сигнала ждут, настоящего дела...

— Вместе с надежными войдет в твой дом Иуда Искариот, — предсказал Марков 2-й. — Непременно войдет, я нашу публику изучил. И тридцати сребреников просить не будет, продаст по дешевке...

Договориться им было невозможно, поскольку стояли они на позициях диаметрально противоположных. Николай Евгеньевич был раздосадован крахом своих честолюбивых планов, напуган газетными сообщениями о суровых приговорах Чрезвычайной Комиссии, любой ценой ему хотелось вырваться из Петрограда. В ответ он упорно отстаивал свою точку зрения.

А искушение было заманчивым. Проводник у Николая Евгеньевича отличный, из парголовских контрабандистов, знающих границу вдоль и поперек. С головы берет дороговато, по три тысячи рублей думскими, но зато переводит безошибочно. Всего сутки мучений, страхов, физической усталости, и