Усташский министр смерти - Бранимир Станоевич

После того как 27-30 июля с. г. на территории района Войнич была выведена из строя телефонно-телеграфная связь (идея о проведении такого диверсионного акта принадлежала коммунистам из Карловаца, осуществляли же его местные жители, симпатизировавшие коммунистам), сербское население охватил страх, так как оно понимало, что подозрение падет на него, хотя подавляющее его большинство не только ничего не знало об этом, но и не хотело, чтобы это случилось, возможно, не из-за любви к НГХ, а исходя из личных интересов, так как сербы знали, что им придется расплачиваться за это.

С 29 июля усташи начали проводить "чистки". Это вызвало панику среди сербского населения, которое из страха скрылось в леса. Они продолжались до 8 августа с. г., но в последние дни с меньшим успехом, поскольку люди знали о "чистках" и прятались в лесу. Их охватил всеобщий страх. С психологической точки зрения "чистки" вызвали, с одной стороны, проявления трусости и приспособленчества, а с другой стороны – ярую ненависть.

Кроме того, усташи действовали тактически неправильно, в результате чего не только враждебно настроенные молодые и здоровые мужчины, но и женщины, и малые дети скрылись в лесах. Одним словом, можно сказать: "ЧИСТКАМ" ПОДВЕРГЛИСЬ ТЕ, КТО НЕ БОРОЛСЯ,– БОРЦЫ ЖЕ ОСТАЛИСЬ В ЛЕСАХ. Более наивные и доверчивые люди вначале не уходили в леса, так как полагали, что с ними ничего не случится.

Тотальные "чистки" были проведены в Слуне и в его окрестностях, в то время как в более отдаленных местах они не совсем удались.

Охарактеризовать нынешнюю ситуацию невозможно из-за отсутствия точных данных, так как часть людей и сейчас скрывается в лесах, однако несомненно, что многие семьи потеряли по крайней мере по одному человеку.

Усташи проводили "чистки" почти в открытую, что стало одной из причин бегства населения в леса. Людей арестовывали в домах, дворах, на дорогах, как правило, в присутствии родителей и детей. Дома и имущество подвергались разграблению, причем усташи выбирали дома наиболее зажиточных людей в надежде основательно поживиться. Между ними разгорались ссоры из-за дележа добычи. Усташи напивались, дело доходило до диких случаев, забирали грудных детей, стариков, уводили семьи в полном составе, применяли садистские методы, страшные пытки. Такое обращение с людьми вызвало негодование даже среди преданных и стойких хорватов, которые, хотя и вполголоса, говорили: "ЭТО – ПОЗОР ДЛЯ НАРОДНОЙ ХОРВАТИИ, ЕЕ КУЛЬТУРЫ И КАТОЛИЧЕСКОЙ ВЕРЫ".

Рвы, как правило, копали заблаговременно. Иногда сами арестованные приносили с собой инвентарь для рытья рвов.

Нередки были случаи погребения полуживых людей, порой рвы оставляли незакопанными или же слегка присыпанными землей. Родственники погребенных, а также те, кто бежал в лес, приходили к местам таких захоронений в надежде отыскать близких.

Все это породило такой страх и ненависть, что о примирении не могло быть и речи. Если бы имелась хотя бы малейшая возможность, то об этом можно было бы подумать, но здесь не было и нет необходимых условий для примирения.

Я, как и все солдаты, был абсолютно беспомощен. Все делалось без нашего ведома. К нам проявлялось большое недоверие. Даже не очень существенное замечание с моей стороны могло поставить мою жизнь под угрозу, нам давали понять, что "сейчас пришло время действовать жандармам".

Возможно, главная причина недоверия к солдатам состояла в том, что они не проявляли особого рвения в ходе "чисток". Я говорил солдатам, что мы представляем органы государственной власти и должны поддерживать ее авторитет.

Среди хорватского населения (по крайней мере среди многих его представителей) наблюдается проявление чувства негодования против "чисток", поскольку им подвергались многие, о которых твердо известно, что они ничего плохого хорватам не сделали, более того, их преследовали прежние режимы именно потому, что они отстаивали интересы хорватов. Такие люди были бы сейчас нужны, так как через них можно было бы оказывать влияние на тех, кто бежал в лес.

В связи с приказом прекратить "чистки" и вернуть людей к своим очагам солдаты старались помочь им и агитировали людей за возвращение, но результаты были незначительны. Люди утратили доверие, причина, вызвавшая их уход в леса, постоянно давала о себе знать. Они думали, что в результате малейшей ошибки в случае возвращения могут потерять все. Я вновь подчеркиваю, что добиться возвращения всех из лесу вряд ли удастся.

В ответ на вопрос солдата "Почему вы бежите?" один из беженцев сказал: "Бегу, господин, чтобы на полчаса больше прожить".

В некоторых домах остались только дети, иногда даже один малолетний ребенок, или старики. Подобных случаев было немало. Пострадали фруктовые деревья, много скота было угнано. Некоторые беженцы заявляют, что им некуда возвращаться.

Люди были готовы на все: выселение, заточение в концентрационные лагеря, обращение в другую веру, лишь бы не подвергнуться "чисткам". Но охотнее всего они остались бы в своих домах и выполняли бы то, что от них требуется (конечно, не все, но большинство). Лучше всего удался бы перевод в католическую веру с помощью миссионеров, ибо таким путем наверняка это можно было бы осуществить.

В тот день, когда в районе Войнича началась "чистка", оттуда уходила итальянская армия. Были такие случаи, что солдаты говорили жителям: "Бегите, сербы, идут усташи и всех подряд вырезают…"

МИЛА ДЖОДАН:

"Мы бежали на гору Петра. И оказались в кольце. Мы жгли листья, чтобы сварить себе что-нибудь. Место, где мы скрывались, называлось Белевине. Нас было много: из Малевца, Гейковца и Свинины. Целая толпа. Немало народу было тогда вырезано. Когда мы прятались в кустарнике, появились усташи. Один из них скомандовал:

– Орешкович, прикрой левый фланг!

Начали стрелять, кричать, чтобы мы вышли. Говорят:

– Вот они, партизаны!

Мы их упрашивали:

– Господа, бог с вами, ведь тут одни дети и женщины, мы ничего плохого вам не сделали.

Они в ответ:

– Выходите!

Привели нас в Калове, обыскали. Все, что им нужно было из наших вещей, взяли себе, остальное – выбросили. После этого нам связали проволокой руки и погнали в Метальку на смерть.

Местность была равнинная. Мы вновь начали их упрашивать, а они велели нам встать на колени в грязь. Мы снова просили их смилостивиться над нами, а они приказывали встать на колени, твердя, что мы скоро высохнем. Тогда мы поняли, что нас ждет. Встав на колени, мы соединили руки и снова стали умолять их:

– Господа, побойтесь бога! Здесь же одни дети и женщины, мы ни в чем не виноваты!

Один из них, выругавшись матом, в ответ спросил:

– Где партизаны?