Семейная тайна - Виктор Каннинг

Мгла сгущалась.

– Скоро будет лес, – сказал он. – Следи внимательно. Как доедем, сразу сверни под деревья – сменим номера.

Выключив фары и заглушив мотор, она сидела в машине и ждала, пока он переставит номерные знаки. Он работал в темноте – бесшумно, быстро и споро: всегда работал так, если душа лежала к делу и цель была ясна.

До дома оставался еще час с лишним. Машину всю дорогу вела она. Разговаривали мало.

Через пятнадцать минут после того, как сторож поднял письмо, дворецкий вручил его сэру Чарльзу. Дождавшись, когда за дворецким закроется дверь, сэр Чарльз прочел письмо. Дипломатическая служба приучила его не выказывать удивления даже наедине с собой. Он поднялся и подошел к телефону. Набирая номер, он прикидывал, как не возбуждая подозрений, скрыть исчезновение гостя. В холостяцком доме это не так уж трудно. А дворецкий верно служил ему – и дома и за границей – вот уже тридцать лет.

Часом позже Буш, сидя у себя дома, просматривал вечернюю газету и лениво раздумывал, имеет ли смысл в субботу вечером сделать над собой усилие и выйти куда-нибудь поужинать – или лучше довольствоваться тем, что найдется дома. Его угнетала мысль, что вся огромная работа по сбору и обработке данных пока не дала никаких результатов. Если бог удачи собирается им помочь, то уже давно пора ему вмешаться.

И в эту самую секунду зазвонил телефон. Он поднял трубку и услышал голос Грандисона:

– Буш! Немедленно приезжайте. Дождались.

Короткие гудки.

Было уже почти шесть вечера, когда фургон въехал на узкую дорогу, тянувшуюся вдоль гребня холмистой гряды. Ветер заметно усилился, и с каждым порывом на машину стеной обрушивался ливень. Ярдов за пятьдесят до поворота к дому миссис Шубридж переключила фары с дальнего света на ближний. Когда до дома оставалось совсем немного, Шубридж перегнулся через спинку сиденья и посветил фонариком назад, чтобы проверить, в каком состоянии пассажир. Тот неподвижно лежал на одеялах; дыхание было ровное, глаза закрыты. Фургон, вздрагивая и подпрыгивая, двигался вперед, и дворники работали неистово, едва успевая справляться с потоками воды; наконец, машина свернула в ворота, проехала между газонами и выехала на посыпанную гравием площадку перед домом. Затормозив возле самых ступеней широкого крыльца, в глубине которого находилась входная дверь, миссис Шубридж выключила фары. Дом стоял на высоком, открытом месте, и совсем необязательно, чтобы вокруг все знали, в какое время они сегодня возвратились. Шубриджи вышли из машины. План своих действий они знали назубок и, не теряя ни минуты, приступили к делу.

Распахнув створки задней двери фургона, они с двух сторон взялись за концы одеял, на которых лежал пассажир, и на этих импровизированных носилках вытащили его наружу, пронесли несколько шагов под дождем – вверх по ступенькам – и опустили на пол под навесом крыльца. Шубридж, шедший первым, выпрямился, вынул из кармана ключ и на ощупь вставил его в замок. Тем временем миссис Шубридж протянула руку вправо и нащупала наружный выключатель. Над крыльцом зажглась тусклая лампочка.

В первые несколько секунд ни он, ни она не заметили Бланш. Она стояла молча, прислонившись спиной к стенке крыльца – она укрылась там несколько минут назад. Как только она увидела на дороге приближающийся свет автомобильных огней, Бланш вышла из машины и под дождем перебежала к крыльцу. Перед этим она полчаса промаялась в машине, припаркованой возле гаража, и уже почти решила прекратить это бесплодное ожидание и снова наведаться сюда в другой раз. Когда на крыльце зажегся свет, Бланш успела мельком увидеть профиль миссис Шубридж и спину Шубриджа в плаще. Бланш хотела раскрыть рот и заговорить, но тут взгляд ее упал на человека, лежавшего на одеялах, лицом вверх. Она моментально узнала его, но почему-то ничуть не удивилась, скованная странным оцепенением, как будто ей разом отказали мысли, чувства и способность рассуждать. Она неоднократно видела этого человека – на снимках в газетах, по телевизору, наконец, просто в жизни. За последние несколько лет они с Джорджем трижды слушали его проповеди в Солеберийском соборе. Шубридж отпер дверь, толчком распахнул ее настежь и только тогда, обернувшись, увидел Бланш. В тот же миг ее увидела и его жена. Растерявшись от неожиданности, они отупело смотрели на нее, застыв, как две статуи; казалось, земля начинает медленно уходить у них из-под ног.

Бланш, неверно истолковав их реакцию, поспешно заговорила:

– Ох, простите. Я, наверное, вас напугала. Я тут ждала, когда вы вернетесь. Уже собралась уезжать – думала, не дождусь. – И, переведя взгляд на человека на полу, продолжала с тревогой:

– Что с ним? Несчастный случай? Это ведь архиепископ? Ну да, конечно, он. Что же мы стоим? Давайте я помогу вам.

Полная желания помочь, она сделала шаг вперед, и тут Шубридж вытащил руку из кармана. К нему вернулось самообладание. Но мир, его мир, изменился. Со своей нормальной орбиты он свернул на другую – опасную, но не катастрофическую. Просто понадобится время, напряжение ума и осмотрительность, чтобы все вернулось в прежнее русло. Подняв руку с пистолетом, Шубридж негромко сказал:

– Спокойно. Идите в дом.

Бланш посмотрела на пистолет, потом на его лицо – и лицо сказало ей больше, чем оружие. Это было воплощение насилия. Она почувствовала его зловещее присутствие, хотя внешне Шубридж был сдержан, даже невозмутим. И хотя она не увидела вокруг него ауры зла, но почти физически ощутила исходящие от него страшные, черные волны, от которых кровь стыла в жилах.

– Делайте, что велят, – сказала миссис Шубридж, легонько подтолкнув Бланш к двери.

Бланш молча пошла мимо них в коридор, освещенный только одной лампочкой с крыльца. С каждым движением в ней стремительно нарастал страх. Когда она дошла до середины холла, зажегся свет. Шубридж шагнул к ней, остановил ее прикосновением руки и отворил дверь в какую-то комнату.

– Обождите здесь. – Он обернулся к жене и передал ей пистолет. – Побудь с ней. Я сам управлюсь. Следи, чтобы она не снимала перчатки.

Он пропустил женщин в комнату, запер дверь на ключ, а сам вернулся к архиепископу и плотнее закутал его в одеяло. Да, весит он будь здоров… Шубридж стал на одно колено, взвалил бесчувственное тело себе на плечи и с усилием поднявшись, внес его в дом. Толчком ноги он захлопнул за собой дверь – она защелкнулась – и свободной рукой выключил свет на крыльце. Затем пересек холл и нажал кнопку, открывающую потайной вход в подвал.

Грандисон сказал:

– Через пятнадцать минут я должен быть на Даунинг-стрит, 10, пока в курсе дела только сам премьер. Я попросил пригласить еще министра внутренних дел и начальника Столичной полиции. Сэр Чарльз Медхэм уже выехал. Он обещал сделать все, что в его силах. Вот копия письма. – И он протянул Бушу отпечатанный под копирку экземпляр машинописного текста.

Буш не сомневался, что Грандисон перепечатал письмо сам и что первый экземпляр сейчас наверняка лежит у него в кармане. Буш также знал и то, что подлинник письма им ничем не поможет – никакой добавочной информации оттуда почерпнуть не удастся. С деланным спокойствием, пытаясь скрыть досаду и злость на себя, которые вот уже сколько времени отравляли его существование, Буш произнес:

– На сей раз он замахнулся высоко.

– Ну, этого следовало ожидать. – Грандисон пожал плечами и улыбнулся.

– Сработано на совесть – любо-дорого посмотреть. И главное, просто. Если он сам на чем-то не споткнется, нам его не зацепить – разве чудо поможет. А если он от нас уйдет – вы представляете последствия?

Буш кивнул.

– Все, кто имеет на вас зуб, сразу кинутся в бой. Тогда отделу крышка.

Он не стал добавлять – к чему? – что Грандисону бояться нечего. Даже если отдел ликвидируют, его никто не тронет. Зато он, Буш, получит сполна. Ему не простят провала, и вся его карьера полетит кувырком.

Как только Грандисон вышел из комнаты, Буш прочитал письмо от начала до конца. Довольно посредственное сочинение – по всей видимости, так и задумано. Сам автор далеко не посредственность. В конце Грандисон приписал несколько строк – со слов сэра Чарльза. Его Высокопреосвященство на правах старого друга приехал к нему на уик-энд. Во второй половине дня ушел на прогулку и не вернулся. Гуляя по саду, всегда заходит в фамильную часовню. Бывает в Ривер-Парке три раза в год, практически в одни и те же числа плюс-минус неделя. Да, такого рода привычки на руку преступнику, подумал Буш.

Почти наверняка все началось с какой-нибудь статейки в журнале или газете, которые пишут на потребу читателю. Достаточно, чтобы у человека типа Коммерсанта моментально заработала мысль. Остальное – дело техники.

Он позвонил в отдел картографии и попросил принести ему детальную карту-шестидюймовку интересующей его местности. Поблизости от территории Ривер-Парка он нашел две проезжие дороги. Часовня была отмечена на карте к северу от озера, всего в нескольких ярдах от одной из них, небольшой проселочной дороги. Инстинкт и опыт подсказали Бушу, что все произошло именно здесь. Его Высокопреосвященство, Его милость лорд архиепископ, один из двух примасов англиканской церкви, человек, следующий в табели о рангах непосредственно за членами королевской семьи, наравне с лордом-канцлером – и вот этого человека заматывают в какие-нибудь тряпки и, точно мешок картошки, волокут и швыряют в машину или фургон. Выкуп – полмиллиона фунтов. Церковные власти, особенно члены Церковной Комиссии, будут в восторге. По крайней мере часть этой суммы церкви придется покрыть за счет собственных средств. Он снял с полки справочник – уточнить кое-какие цифры. Так. Годовой доход церкви составляет свыше двадцати четырех миллионов фунтов, включая биржевые инвестиции; доходы от церковных земель и прочей собственности; деньги, вырученные по закладным и займам, а также поступления из приходов. Из них свыше двадцати миллионов уходят на жалованье и пенсии священникам и на содержание принадлежащих церкви зданий и другой недвижимости. Остается не так уж много. Но если нескольким богатым старухам намекнуть под большим секретом, что дражайшему архиепископу угрожает смертельная опасность, то искомые полмиллиона будут собраны через час. Да, Коммерсант сделал правильный выбор. Огласка исключена. Господи, даже представить страшно, какой вой подняли бы газетчики! Сколько бы голов полетело!… Разве можно с этим сравнить какое-нибудь похищение посла? Детские игрушки… И в такой ситуации чем занимается он сам? Сидит сложа руки… Поневоле начнешь думать, что Грандисон прав: остается только молиться.