Двоюродные братья - Иосиф Израилевич Рабин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Зальцману вдруг пришло на память, как некогда Илья приходил к нему объявить забастовку... Зальцман стал быстро разжевывать пищу и подумал: гора с горой — нет, а человек с человеком — да...
ПУСТЬ ТАК И ОСТАНЕТСЯ
Не для сплетен было теперь время. Люди всех сословий и возрастов были озадачены и заняты другим. Денька два поболтали об этом и забыли. Родители, которые и без того не могли примириться с тревожным временем, восприняли это, точно поразило их громом.
— Слыхали, чтобы дочь удрала от мужа, да еще почти назавтра после венца...
Вначале был невероятный испуг. Жива ли она? Но когда стало известно, что дочь жива и довольна, испуг исчез, зато пришел стыд. И хоть бы не видать зятя с его обезумевшим взором и низко опущенной головой. Он молчал, и это его молчание подавляло. Наконец он заговорил, он попросил позвать ее, — ему нужно с ней поговорить. Но она не пришла. Он ждал еще день и то, что хотел сказать ей, высказал родителям:
— То, что было,— надо забыть. Назад не возвращаются. Лучшая операция не может вернуть человеку его нормального, естественного состояния...
Больше ничего не сказал. Он только теперь почувствовал, как тяжело быть докинутым женой и не видеть для себя ясного исхода, как неприятна людская жалость. Сами родители тоже не видели выхода.
Надо переждать.
Решено было переждать и повлиять на дочь, и все трое нашли, что лучше всех это может сделать их знакомый Лондон, знающий их дочь. От этого им стало легче. Отец велел накрыть стол, чтобы было, как и прежде.
Лондону пришлось повидать много чужих волнений. Много волнений пришлось и ему самому пережить. Он хотел разобраться в нарастающих событиях, решить — кто прав, но не мог. И купеческая жилка подсказала ему: переждать.
Он обрадовался отцу Лии, — это отвлечет его от тягости мыслей. Поручение ему показалось настолько важным, что он даже заранее начертал план, как вести себя. Он подумал, что если Шие, категорически откажет, то он, Лондон, будет усмехаться.
Он направился к Шие в предвечерний час, в ранние сумерки, когда не затих еще дневной шум, и когда в магазинах вспыхивают огнями освещенные окна.
Падал густой снег. У Шинных дверей Лондон отряхнул снег и задумался над тем, как ему начать. Но нужных слов он не находил и решил про себя, что это к успеху.
Он застал обоих — и ее, и его. И все трое молча покраснели. Лондон был неожиданным гостем, они поняли, что приход его не случаен. Лондон до сих пор думал только о Шие и совсем забыл, что и Лия может иметь свое мнение и что от нее многое зависит. Он насторожился и сказал:
— Лишь бы снова свидеться...
Лия поторопилась:
— Да... садитесь...
Чтобы не обнаружить своей растерянности и не молчать, Шие с улыбкой цитировал Шолом Алейхема:
— Сидите, садитесь, почему вы не сидите?
Сначала разговаривали о посторонних вещах, затем пили чай, затеяли политический спор, и лишь к концу Шие сказал:
— Товарищ Лондон, хотите я угадаю, зачем вы пришли?
— Шие, мы не дети. Выслушайте меня. Как это случилось, я не знаю, я, возможно, посоветовал бы ей иначе, нежели она поступила. Но это уже случилось, так чем же вы, Шие, хуже доктора, хотя он очень порядочный человек? Желаю счастья... Наоборот... товарищи, желаю вам счастья...
Он хотел этим закончить, но так как и Шие, и Лия хотели знать истинную причину его посещения,— он это чувствовал, — он продолжал:
— Итак, я передам отцу, что так и останется. И кончено... Правда? Так зачем же вам мучить родителей? От этого социализм не приблизится. Вернитесь, Шие, домой, а тот уйдет.
Шие это не понравилось. Он, однако, не хотел омрачать Лиину радость, Лия же готова была бежать к родителям.
В дверях Лондон вспомнил, зачем пришел и что из этого получилось. Он повернулся к Шие:
— Шие... пусть все останется попрежнему...
И распахнул дверь, но столкнулся с Лииным отцом и дядей, и уступил им дорогу.
Лиин дядя схватил Шию за руку.
— Не делайте нас несчастными!.. Может быть, дело в деньгах?.. Тогда не будет никакой остановки. Но не делайте несчастными отца, мать... Ведь у нее есть муж... В деньгах не будет остановки... Сколько?
Он не успел закончить, как тяжелая звонкая пощечина оглушила его, и сквозь острую боль он услыхал, как с треском захлопнулась дверь.
Через неделю доктор, зять, выехал из Лииного дома. Комнаты прибрали и почистили. Родители условились ничем не напоминать о прошлом. Они ждали дочь и нового зятя.
Каждый день убирали комнаты, но никто не приходил.
ТОВАРИЩ, КОТОРЫЙ УЛЫБАЕТСЯ
Первый приказ Совета утром расклеивали. На тусклых стенах сверкали снег и приказ.
Приказ № 1 Совета декретировал:
— Вся власть — советам!
Бундовский представитель в президиуме Совета не хотел взять на себя ответственности, и поэтому его подпись отсутствовала.
Читая приказ, жители города добавляли:
— Эге! Бундик... в общину послал левых, а в совет — правых. Понимает политику. Хотите Совета, пожалуйста, но мы «начиним» его, чем нам захочется.
Никто еще не слыхал шагов Красной армии, но те, кто ждал ее, уверяли, что с каждым днем шаги ее слышатся ближе и отчетливее. Многие не верили и злились. Как бы не появились поляки. Пока же хозяином города был Совет. Создали милицию, установили у здания караул. Страх и тревога способствовали тому, что хозяева и торговцы, пугаясь приказов Совета, выполняли их. Но кто не хотел — не выполнял. Совет старался не замечать этого, ему ничего не оста-валось, как дожидаться того времени, когда придет красная кавалерия.
Вечером происходило торжественное заседание Совета. Весь день Шие был взволнован, точно его растормошили и он не мог прийти в себя.
С раннего утра он бегал по товарищам, чтобы посоветоваться; заседал, участвовал в диспутах. Вечером усталый и озабоченный пришел домой. Емуказалось, что от усталости его плечи заросли гирями.
Дома он раздраженно разговаривал с собой — туда или сюда... ко всем чертям...
Лия уже принарядилась к празднику — открытие Совета она называла «праздником». Она
