Пленники Амальгамы - Владимир Михайлович Шпаков

Мать в тот момент заплакала, Андрей же, все более распаляясь, частил:

– Люди сейчас не люди, а какие-то мидии! Или как их там… Трилобиты! Все залезли в свои ракушки и не собираются оттуда вылезать! Ракушечный мир! А если так – я тоже буду ракушкой! И нечего стаскивать с меня пальто! Я еще шапку хочу надеть! Где моя шапка?! Дай ее сюда!

В каком-то смысле он был прав, насчет себя – точно. Требовалось как-то проникнуть в чехол, точнее, в склеп, куда этого молодого человека загнала болезнь. Но тщетно, слишком сильным оказался заряд ярости; а тогда зеркало лишь раздражитель, отражавший искаженное лицо, безумный блеск глаз, что делает неизбежным бросок чем-то тяжелым либо удар кулаком. Андрей выбрал кулак, не зная, что бьет по металлу (от стеклянных зеркал пришлось отказаться, их заменила отполированная металлическая поверхность). Потом были крики, психотропы, выпитые под угрозой вызова врачей, словом, очередное поражение.

По сути, Ковач покидает поле проигранной битвы, убирая с нее разбитые орудия и разорванные в клочья знамена. Да и Валерия может явиться в его отсутствие, негоже, чтобы она лицезрела неприглядный пейзаж.

– Ну?! Я уже двадцать минут ожидаю!

– Двенадцать, если точно.

– Да плевать! Если через минуту не выйдете, я уезжаю!

Голос в трубке взвинчен, таксист явно готов выполнить угрозу. Остается схватить чемодан, втиснуть ноги в туфли и, не тратя время на ожидание лифта, – бегом по лестнице!

Побурчав в адрес клиента, водитель срывает зло на пешеходах и участниках дорожного движения. «Чего под колеса лезешь, придурок?! Жить надоело?! А ты хрена подрезаешь, козел безрогий?!» Ковач даже не просит разрешения покурить – понятно, что ответят. Утешимся тем, что курить вредно (только за вчера три пачки убрал), будем думать о той, кто намеренно исчезает из его жизни, не давая объяснений. Вот куда она поехала? Сказала вроде, что вызвали в какой-то областной музей, провести экспертизу картин в запасниках. Но правда ли это, одному богу известно. Количество платьев давно начало уменьшаться под предлогом того, что от мамы до ее службы – ближе, иногда ей удобнее ночевать в той квартире. На самом деле Валерия от него отвыкала, в чем однажды сама призналась.

– Не могу быть рядом с тобой… – выдала в порыве откровенности. – Долго не могу. Иногда хочется отойти, побыть на расстоянии.

В ближайшие дни расстояние, к сожалению, не уменьшится. Ковач двумя руками схватился за предложенную командировку; а если учесть, что мировая фарминдустрия работала на полную катушку и лекарственный рог изобилия не обещал иссякнуть, – их встречи не обещали быть частыми…

– Ты чего делаешь, мудила?! Где права получал?! Купил, да?! Так притерся, чуть зеркало не снес!!

На светофоре таксист вылезает на полкорпуса из окна, стучит кулаком в стекло соседней машины. Затем усаживается обратно и, матерясь, резко рвет с места. У него заостренное лицо, ходящий туда-сюда кадык и бешеный блеск в глазах – типичный истерик. А тогда есть шанс, что они не доберутся до пункта назначения, и надо что-то делать.

– Извините… Дайте вашу руку.

Когда встают в пробке, и Ковач озвучивает просьбу, в ответ – удивленный (и недобрый) взгляд.

– Зачем?!

– Дайте, дайте, не смущайтесь…

Ковач пожимает липкую вялую ладонь, еще более укрепляясь в экспресс-диагнозе.

– У вас ладони влажные. И холодные. А они должны быть сухими и теплыми, как у меня. Теперь в глаза смотрите.

– В глаза?! А за…

Но Ковач уже поймал его зрачки и теперь не отпустит. Этот персонаж с дергающимся лицом, распространяющий вокруг волны агрессии, на самом деле слаб, не уверен в себе и нуждается лишь в том, чтобы его успокоили. Взглянули по-доброму, погладили по головке и сказали: «Не кричи, родной. Твоя душа зажата, перекручена, расплющена обстоятельствам, вот она, бедная, и вопит. А на самом деле ты добродушный парень, скромняга, любишь ближнего, да и дальнего тоже, чего ж ты кричишь?!»

Прием срабатывает – до самого аэропорта таксист молчит, лишь иногда косится на странного пассажира. Ковач тоже молчит. Вот твоя ниша, говорит он себе, устраняй неврозы, на большее не рыпайся. Не надо подвигов, Ковач, не прыгай выше головы. Не надо подыхать после сеансов, вгоняя себя и пациента в транс, из которого, возможно, нет выхода; ну и, понятно, выброси к чертовой матери свои карандаши и краски, а зеркала разбей! Ах, у тебя небьющиеся зеркала?! Тогда отнеси их на помойку. И сразу на плечиках появятся платья, в прихожей встанут в ряд модельные туфельки, и заживешь припеваючи, ну прямо кум королю!

Между тем город остается позади, отпуская пленника. Москва представала тюрьмой, в которую заточили по приговору высших сил: казалось бы, стольный град, бездна возможностей, а поди ж ты! Призрачны возможности, вот в чем дело. Зато те, кто со сдвинутыми мозгами бродит по стольному граду, – вполне реальны, и несть им числа. После взлета, как бывало не раз, самолет ляжет на крыло, и пассажиры с восторгом будут таращиться в иллюминаторы на море огней, убегающих за горизонт. Лишь Ковач останется мрачен; он знает: в этом «море» плавает примерно полмиллиона персон с диагнозами разной степени тяжести. Кто-то пребывает в стационарах, кто-то на свободе, и на лбу у них не написано – псих. Если вдуматься, внутри столицы образовался другой, невидимый город размером с областной центр, состоящий исключительно из сумасшедших. И лечить их, вообще-то, никто не собирается. Кого-то запихивают в психушки и диспансеры;

большинство же едет рядом с вами в метро, в лифте или сидит на соседней скамейке в парке. А главное, перенапряженный, рвущийся к успеху, к деньгам, к славе мегаполис в ежедневном режиме штампует новых и новых умалишенных. Москва – конвейер по производству безумцев, потому Ковач и сбегал с удовольствием, хотя понимал: там, куда отправлялся, ждут не райские кущи – те же дома скорби…

После просвечивания багажа требуют раскрыть чемодан. На лице служащей недоумение: что за лекарственная россыпь?! Да и лекарства ли это?! Девушка растерянно крутит головой, кого-то зовет, и вот уже чин постарше приглашает Ковача в кабинет, не обвиняя впрямую в контрабанде наркотиков, но явно подозревая. Странно, пора бы уже привыкнуть к тому, что один и тот же гражданин возит неограниченные объемы препаратов, имея на то все необходимые разрешения. Ковач знает: спустя минут пять таможня даст добро, надо лишь достать из чемоданного кармана заветные бумажки.

С ними знакомятся, задерживая внимание на тех, что с грифом «Министерство здравоохранения». Еще бы – в зарубежных сертификатах сам черт ногу