Денарий кесаря - Санин Евгений

            - А что я? Что сказал священник, то и прокричал!..

            Когда Апамей с сыном вышли на улицу, по которой, все также уныло звякая доспехами, брели воины, то увидели, что даже опередили их.

            В этом не было ничего удивительного. Легионеров сдерживал выбившийся из сил Иисус. Как ни торопили Лонгина священники, тот лишь разводил руками и красноречивыми жестами предлагал им самим понести за Него крест.

            Улица была узкой и грязной. Кое-где, спасая прохожих от палящего солнца, между домами были натянуты циновки. Под ними, лениво переговариваясь, сидели старики. Нарядно одетые люди с торжественными лицами несли по направлению к храму годовалых агнцев.

            Столица Иудеи жила обычной предпраздничной жизнью. Показательная казнь, введенная римлянами именно для таких дней, вплеталась в нее так же привычно, как лишняя лента в косу вдовицы.

            - Мессию! Мессию ведут!.. – кричала бежавшая перед процессией иерусалимская детвора.

            Старики, прохожие грозили им палками и громко возмущались:

            - Разве такого Мессию заповедовали ожидать нам пророки?

            - Жалкий, избитый, оплеванный язычниками!

            - Обратите внимание, он же едва держится на ногах – тьфу!

            Лишь немногие взирали на Иисуса с надеждой.

            - Яви свою силу, и все поверят, что ты – Мессия! – с болью в голосе кричали на арамейском – иудеи.

            - Что ты – Христос! – переводя еврейское слово на эллинский, вторили им прозелиты[8].

            Иисус поднял глаза, обвел измученным взором легионеров, священников, кричащих людей… покачнулся… Если бы не грубая помощь римского воина, Он наверняка бы упал, придавленный тяжестью креста.

            - Вот и вся его сила! – послышался чей-то язвительный возглас. – Рака![9]

            Жующий старик с криком: «Правильно, что на крест – на такого и камень тратить жалко!» бросил в Иисуса огрызок сушеной смоквы. В шествие полетели черепки битых кувшинов, кости, палки… Самые отчаянные иудеи, дрожа от ярости, старались дотянуться посохами хотя бы до края креста, который, теряя последние силы, нес Иисус.

            - Центурия! – обнажая меч, прорычал Лонгин. – К бою!

            Легионеры с готовностью выставили перед собой копья. Успевшие получить предназначавшиеся Иисусу плевки и удары не преминули воспользоваться случаем, чтобы больнее отомстить обидчикам.

            Иудеи, давя друг друга, хлынули назад.

            - Да что это делается?! – хватая сына, заметался в поисках безопасного места антиохиец.

            Лишь прислоняясь к стене не так облепленного иудеями дома, они, наконец, смогли отдышаться. Крепко обнимая Теофила, мужчина скользил расширенными глазами по обезумевшим людям: какое тут старшего найти – младшего бы не потерять!

            Медленно, словно в тягучем сне, прошла мимо них центурия. В просветах между идущими воинами были видны три, несущие кресты, фигуры. Два бунтовщика еще кое-как плелись, согнувшись в три погибели. Зато Иисус… Он все ниже и ниже клонился под тяжестью креста. И крест этот был похож на тень огромного орла – священной птицы главного бога язычников – распростершего крылья над своей жертвой.

            Позади центурии шли плачущие женщины и простолюдины. Антиохийцы пристроились к ним. Здесь уже не ругали Иисуса. Наоборот, называя пророком, Мессией – жалели. Апамей, невольно расположившись к ним, стал расспрашивать о старшем сыне.

            - Смотрите! – вдруг пронзительно закричал кто-то. – Крест!..

            Апамей посмотрел вперед и вместо трех крестов увидел лишь два.

            - Эй, кто-нибудь, посмотрите, что там случилось! – взмолился пожилой ремесленник, один из тех, кто просил Иисуса доказать, что он – Мессия.

            Самый расторопный из мальчишек бросился к ближайшему дому, ловко взобрался по щербатой кладке на крышу.

            - Упал! – сложив ладони рупором, сообщил он. – Книжники обступили центуриона! Тот остановил бедняка с мотыгой, приказывает ему что-то… Ага! Поднять и понести за Учителя крест!

            - А что сам Учитель?

            - Встал! Говорит… Да тихо, вы! – мальчишка замахал рукою на женщин.

            - Что Он сказал? Что?! – заволновались люди, и вскоре, по живой цепочке, из уст в уста понеслось:

            - Говорит, не плачьте, дочери иерусалимские, обо мне! О себе плачьте. О детях ваших!

            При этих словах женщины подняли такой душераздирающий вой, что Апамею пришлось, как раньше, знаками объяснять сыну, что сказал Иисус.

            Шествие снова тронулось в путь. Воины пошли намного быстрее, и сразу стало заметно, как устал Теофил.

            Когда они вышли из города, люди уже облепили голое, без единого деревца возвышение у дороги, рядом со старой крепостной стеной.

            Центурия, рассыпавшись цепью, красной полосой окаймляла место казни. На самой макушке горы – Теофил до боли вцепился в локоть отца – высились три креста с распятыми...»

  ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

  Иди и буди!

Глава первая

  Стас Монте-Кристо

1

И тут котенок своим мяуканьем сам подсказал ему выход…

            Это город зимой встает трудно и долго. А деревня… Пропел петух. Замычала корова. Послышался скрип шагов и голоса под окном. И все!

            Стас, проснувшись, машинально посмотрел на телефонные часы и, увидев, что еще совсем рано, собрался повернуться на другой бок. Но что-то помешало ему сделать это.

            Под ним был не удобный знакомый диван, а узкая скрипучая кровать. На стене вместо привычного портрета Есенина без трубки темнели плохо различимые в полутьме пятна. Что это? Откуда?!

            И тут вспомнилось: да ведь он в Покровке. И не вместе с родителями летом, а зимой, сам – три с половиной года спустя!

            Подавившись зевком, он снова схватил телефон и посмотрел на экран.

            Звонков по-прежнему не было.

            Настроение сразу испортилось.

            В ногах что-то заворочалось, зашевелилось…

            Стас как ужаленный сел – сразу припомнились таджики, вчерашняя стычка с ними...

            Но то, что было внизу, доверчиво поползло наверх и мяукнуло.

            - Что – скучно стало или есть хочешь? – вспомнив и про котенка, улыбнулся Стас.

            Котенок забрался к нему на грудь и замурчал.

            - Ладно, не подлизывайся! И так покормлю… - ласково проворчал Стас.

            Он осторожно положил живой пушистый комок на кровать и включил свет.

            Затем подошел к зеркалу, заглянул в него и осторожно ощупал синяк. За ночь он стал уже не таким заметным. Но почему-то болел еще больше.

            На полочке лежала старинная монета, на которой Георгий Победоносец вонзал в дракона копье. Побеждая зло, то есть грех, как сказал бы отец Тихон. На стуле возле кровати – тетрадь самого старца.

            - Куда ни взгляни – везде на духовную тему! – усмехнулся Стас и нахмурился, вспоминая вчерашние беседы и встречи.

            Все то, чему учили его с детства: дома, в школе, к чему так красиво призывали кинофильмы, книги, газеты, песни – все, чем он жил до этого - сводилось на нет! Превращалось в ничто.

            И чем теперь заменить это?

            Верой?

            Но, если разобраться, и тут все было не так просто. Вон, взять, к примеру, Лену и Ваню. Одна осуждает всех подряд, причем язвительно, зло. А второй говорит одно, а делает совсем другое. И это когда оба при церкви. Что же тогда остается ему?

            Василий Иванович Голубев – это понятно. Он будущий монах, старец. Ему и в личных дневниках положено так писать.

            Обязанность у него такая – вести людей к Богу.

            А где на самом деле правда – попробуй узнать! Ведь действительно слишком велика цена ответа на этот главный вопрос.

            С чем – с чем, а с этим Стас был абсолютно согласен.

            Оставался еще один человек, с которым он говорил во время прежнего приезда в Покровку. Директор школы Юрий Цезаревич.

            Но что он еще мог сказать ему?

            Помнится, уже тогда, три года назад, он говорил, что власть, деньги и жизненные блага – это не самое главное. То есть то, к чему он пришел сейчас. Правда, окончательные выводы его, особенно то, что человек смертен и покуда жив, должен делать больше добра, чтобы навсегда остаться в памяти благодарного человечества, не устроили Стаса еще тогда…