Колокол - Айрис Мердок

С трудом Майкл принудил себя лечь спать. Он помолился, силясь сосредоточить все свои помыслы на Тоби. Для самоанализа времени потом будет предостаточно. Он понимал, что в нем дремали бесы — он будто видел их краешком глаза — и своим поступком он выпустил их на волю. Сумасшедшие, мучительные мысли о Нике не отступали. Когда он нырнул в постель и задремал, последней пронеслась в голове мысль о том, что он, хоть и причинил Тоби вред, себе все же навредил куда больше. В чем именно — покажет будущее.

На следующий день он спрашивал себя: что же делать? Только теперь ему открылась и другая сторона создавшейся ситуации. Он жаждал вновь увидеть Тоби и поговорить с ним о случившемся. За завтраком оба они сидели, не поднимая головы, а после Майкл сразу ушел к себе в контору. Ему отчаянно хотелось поговорить с Тоби. Он вспоминал, как накануне, когда они возвращались домой, сердце у него разрывалось от нежности к нему, как он был уверен, что не может такой источник чувства быть только лишь пагубным. Сегодня он с большим цинизмом подумал: а не лучше ли разыграть безучастность к страданиям Тоби и положиться на волю судьбы — так по крайней мере будет для него гораздо безопасней. Эмоциональный разговор, когда придется вроде как приносить извинения, лишь затянет этот инцидент. Обнаружил в себе Майкл и желание прояснить вопрос относительно Ника, но в то же время сама мысль о том, чтобы расспросить Тоби о Нике, повергала его в трепет. Нет, коли уж решаться на разговор с Тоби, держаться надо в рамках, невозмутимо, только сможет ли он?

Утром он выкроил время и зашел в часовню для посетителей, посидел там в тиши и сумраке. В этом месте нетрудно было уверовать в близость Бога. Более чистыми помыслами многих других был проторен этот путь, преодолена эта бездна. Тут наконец унялся жар его воспаленного мозга, и всем своим существом ощутил он желание делать лишь то, что угодно Богу, и уверенность, что в его силах познать это и сделать. В то же время во вновь обретенном душевном покое он смог беспристрастно осудить себя за низость мыслей, одолевавших его минувшей ночью и утром. Быстро же поддался он страху и как далек был от истинного раскаяния, как не готов был найти в своем сердце настоящее благоволение к Тоби, которое было бы ему порукой. Теперь он молился, чтобы осознать свой грех и превозмочь малодушие; и, глядя через решетку на алтарь, он чувствовал, как нисходят на него успокоение, ободрение и исцеление. Он еще нужен в этом мире, и Господь не дозволит его погибели. С Тоби, решил он, надо поговорить.

Желание повидаться с мальчиком было неотступным. Выйдя из часовни, он решил отложить беседу до следующего дня. Это немного охладит его, и он надеялся к завтрашнему дню успокоиться. За ланчем, по-прежнему стараясь не встречаться глазами с Тоби, он внимательно слушал то, что читала Кэтрин, и был тронут явным преклонением Кэтрин перед автором. Он вспомнил, как однажды она призналась ему, что Святая Юлиана повлияла на ее решение принять монашество. Воистину многим душам ведом этот кроткий мистицизм, утешительный и вдохновляющий, незамутненное, как у Кэтрин, понимание реальности Божьей любви! Майкл сопоставил прочитанное со своими переживаниями и решил, что все его бесконечные сомнения, неспособность действовать простосердечно исходят от маловерия.

После ланча он отправился в дальний конец сада и занялся тяжелой физической работой. Восторги от механического копания он предоставил Пэтчуэю. Его собственное удовольствие от этой весело раскрашенной игрушки было напрочь испорчено. Он склонился над землей, и разные мысли терзали его. За ужином он нервничал, не находил себе места, аппетит у него пропал. После ужина он попытался было заняться в конторе проектом обращения за финансовой помощью. Но сознание его притупилось, от прежней устремленности в мыслях ничего не осталось. Ему стало казаться, что откладывать разговор нелепо, это лишь понапрасну вводит Тоби в заблуждение. Со.смешанным чувством боли и удовольствия, что само по себе не лишено было приятности, он томился желанием покончить с этим делом. Оно же не дает ему ничего делать, посему так или иначе надо от него избавиться.

Майкл решил поговорить с Тоби не в конторе и не у себя в комнате. Поразмыслив еще — когда он уже решил, что ждать больше нет смысла, — определил для себя, что разговор будет деловым, а не задушевным. Едва ли не с удовлетворением поймал он себя на мыслях о том, что и как он будет говорить Тоби. Он припомнил свое обещание показать Тоби, где живут козодои, и подумал, что, доведись им поговорить, когда он как бы будет исполнять свое обещание, разговор их не выйдет за рамки обычного. Тем самым он даст понять Тоби, что ничего, собственно, не изменилось и не было того ужасающего разрыва меж былым временем и теперешним, наступившим за тем злосчастным мгновением минувшей ночи. От Маргарет Стрэффорд он узнал, что Тоби в саду, и, поскольку она как раз туда и направлялась, он попросил передать ему, что будет ждать его у озера.

Майкл поджидал его на другой стороне переправы, он хотел сократить ту часть пути, которую им пришлось бы проделать вместе. Заодно хотел он и убедиться, что поблизости нет Ника. К счастью, его не видно было ни в поле, ни в лесу. Возвращаясь к озеру, Майкл заметил Тоби — тот мчался от дома по заросшему травой косогору. Он прыгнул в лодку, едва не перевернув ее, и припустил на ней по озеру со скоростью, на какую только было способно это неповоротливое суденышко. Совсем запыхавшись, Тоби выскочил на мостки, где уже стоял Майкл.

— Привет, Тоби, — невозмутимо сказал Майкл и, сразу развернувшись, первым пошел по тропинке к лесу. — Я хочу показать тебе козодоев. Помнишь, я обещал. Это неподалеку отсюда. Ты что-нибудь знаешь о козодоях?

Тоби, упрямо глядя себе под ноги, покачал головой.

— Козодой — птица перелетная. Он вот-вот улетит, и всякий раз перед тем, как улетать, он поет особенно. Знаешь, это одна из самых необыкновенных птиц. Латинское ее название captrimulgus, то бишь козодой. Одно время думали, что птица эта питается козьим молоком. Пение его — надеюсь, ты его услышишь — это тукающий звук всего из двух нот. Козодой летает только в сумерках, полет его странен, необычайно стремителен и в то же время хаотичен — как у летучей мыши. Есть у него еще одна странность — сидя на ветке, он часто расправляет крылья и хлопает ими за спиной.

Тоби молчал. Они уже зашли в глубь леса, и, хотя повсюду было светло, здесь уже совсем стемнело. Угасающий свет заходящего солнца не мог пробиться сквозь толщу деревьев, да они и сами, казалось, нагнетали тьму. Майкл с Тоби свернули на широкую, поросшую травой просеку, где среди дубов и вязов было высажено много елей. Здесь было посветлее, но все равно сумрачно, смеркалось просто на глазах. Просека вела к монастырской ограде с прорубленной в ней калиткой; стена проглядывала вдали, на ней лежали последние солнечные блики.

Где-то посреди просеки Майкл отступил под дерево. Они стояли молча, вслушиваясь в безмолвную, но волнующую и живую тишь темнеющего леса. Стояли долго, друг на друга не глядели, будто оцепенели. Вдруг откуда-то поблизости, из-под деревьев, донеслись, словно сигнал, глухие хлопки. И сразу вслед за ними — дребезжащее уханье, потом вновь хлопанье — и в сгущающихся сумерках просеки неожиданно показались птицы. Они заметались меж деревьями, кружа в упорном, как у летучих мышей, танце. Понять, сколько их, было невозможно, но от того, как они взмывали и зависали в этом плотном мраке, как мягко шуршали своими длинными острыми крыльями, казалось, что их видимо-невидимо. А в глубине леса не смолкало глухое хлопанье.

Вскоре совсем стемнело, и почти ничего не стало видно. Только где-то над головой, в вышине смутно угадывались птицы, они, словно огромные листья, кружились, не падая, пока наконец не скрылись во тьме надвигающейся ночи. Майкл медленно побрел на середину просеки. Он не оборачивался к Тоби, тот шел рядом, мягко ступая по стелющейся траве. Необычный покой снизошел на Майкла, и он чувствовал, что и Тоби пребывает в таком же состоянии. Они будто вместе побывали на свершении некоего таинства, раскрепощающего обряда. Жаль было нарушать этот благословенный покой пошлыми объяснениями. И все же он заговорил, произнося слова, как заученные наизусть.

— Тоби, о том, что произошло вчерашней ночью. Я поступил глупо и дурно. Уверяю тебя, это вовсе мне не свойственно. Я сам был удивлен почти так же, как ты. Не хочу это драматизировать. Я не говорю тебе «забудь» — это не в нашей власти, но, прошу тебя, давай не будем тревожить себе душу, не будем придавать этому особого значения. Поступок этот дурной, но касается он меня и никоим образом тебя. Я просто хотел извиниться перед тобой и попросить не думать об этом. Знаю, ты не станешь об этом рассказывать. Я боялся только, что тебя это будет мучить. И очень сожалею, что огорчил и взволновал тебя. Надеюсь, ты постараешься и не допустишь, чтобы случай этот испортил тебе пребывание в Имбере.