Лучшая страна в мире - Эрленд Лу

Я плыву по течению Гёйлы, увертываясь от торчащих камней, как мне кажется, по-индейски и стараюсь удержаться на середине, когда течение хочет утащить меня в сторону. Всю дорогу я проплываю мимо хижин и сарайчиков, понастроенных любителями половить лосося, иногда встречаются и рыбаки, хотя сезон еще только начинается, и все время вижу лососей; вот ненормальные рыбины, думаю я, надо им непременно возвращаться на нерест домой, именно в эту реку, где они сами когда-то родились; много лет проведя в другом полушарии, они все равно в урочный час устремляются домой, затоскуют по родине и вернутся; казалось бы, есть тысячи других рек на свете — выбирай любую, но они отыскивают дорогу в свою родную реку, переплывают океан и возвращаются домой, в отличие от меня: я тоже тоскую по родному дому, но нигде не могу его найти и, так и не сыскав, поселился в Осло, вообразив, как это хорошо жить там, где столько разных возможностей, так думаю я, плывя на байдарке вниз по реке, словно индеец, хотя для индейца я чувствую себя довольно-таки нервно.

Река делает изгиб, поворачивая к фьорду, и я следую туда, куда она меня несет, другого выбора у меня нет, ведь река — это вода, а если хочешь сладить с водой, надо плыть по течению, не пытаясь гладить ее против шерстки, и вот я тихо проплываю мимо кустов и рощиц, мимо удильщиков и мостов, проплываю под мостами, и вот, вынырнув из-под очередного моста, я замечаю на берегу добротную рыбачью хижину, а перед ней молодчика с наголо бритой головой. Он сидит и курит и глядит на меня без всякого интереса, вот, мол, проплыла лодка; его мозг регистрирует такой зрительный импульс — байдарка; представление о байдарке передается в тот участок мозга, который ведает связью между восприятиями и понятиями, и он думает: вот байдарка, я вижу байдарку — затем встает и уходит в хижину, подумав при этом: «хижина», и скрывается за дверью. С виду все очень просто и невинно, но в действительности для осуществления даже столь простенького мыслительного и моторного действия в мозгу бритоголового, очевидно, должны совершаться сложнейшие расчеты и процессы, так что, несмотря на отсутствие волос на голове, внутри ее сохраняются все функции, какие есть у всех, одни и те же химические процессы, аминокислоты, энзимы, белки и нейронные связи существуют в черных, желтых, коричневых, красных, мусульманских, еврейских и мормонских головах; их идентичность, разумеется, — банальный факт, однако я особо подчеркиваю его — подчеркиваю, поскольку это неустанно надо подчеркивать по причине нашей непроходимой глупости, потому что мы глупы, как бревно, так глупы, так глупы, что невольно хочется сказать — к черту нас всех, к черту тебя, читающего меня, и к черту меня, пишущего все это, и вообще всех нас до единого к черту, потому что мы глупы, и не много проку в том, чтобы высказывать это изысканными способами, об этом нужно говорить прямо; и родина древнего человека была в Африке, я это знаю, я читал; читал на мокрой бумаге и на сухой бумаге, на какой только бумаге не читал, потому что это установленный факт и об этом всюду написано; даже эти бритоголовые, нравится им это или не нравится, произошли из Африки, из самой черной Африки, поскольку новейшие исследования показали, что homo sapiens — то есть я, ты, мы все — никогда не развивался рядом с другими первобытными людьми, такими как homo erectus или неандертальцы, нас это не устраивало, мы решили развиваться самостоятельно, без помощи прочих низколобых видов, которые после долгой борьбы за существование в конце концов махнули на это дело рукой, решили, что пропади оно все пропадом, и перестали бороться; мы же оказались более ловкими, пустились в странствия и разбрелись по свету во всех направлениях, так как в Африке нам уже стало тесно, нам захотелось расправить крылья, и вот мы пошли своим путем и обзавелись разным цветом кожи и другими свойствами, приспособленными для житья в тех местах, по которым мы расселились; так, например, здесь, на севере, целесообразно было иметь голубые глаза, потому что солнце тут не такое яркое, как в Африке, но Африке мы все же обязаны многим, мы обязаны ей своим существованием, ибо там были идеальные для нас условия и в Африке мы пробыли долго; и была у меня ферма в Африке[15], думаю я, но это неправда, никогда у меня не было фермы в Африке, а вот у моих генов была, у них была в Африке гигантская ферма, отличное было времечко!

Я подгребаю к берегу и скрываюсь с лодкой под ветвями нависших над рекой деревьев. Часы идут, бритоголовые то появляются из хижины, то снова в нее уходят, среди них я увидел и Бима, он тоже то появляется, то снова уходит в хижину, немного поудил, но так ничего и не поймал, потом они там выпили пива, немного погомонили, как положено у бритоголовых, но, о чем там говорят, я не расслышал, я жду, когда они наконец устанут и лягут спать, тогда я перейду к следующему пункту плана, который составляет главную цель всего путешествия, а именно заберу Бима; жизнь вообще состоит из промежуточных целей и главной, которой они подчинены, думаю я, поездка из Осло сюда, аренда байдарки, плавание вниз по реке — были промежуточными целями, они были необходимыми подготовительными этапами для осуществления главной цели; по этому принципу мы строим свою работу, так организуем все дела, которыми занимаемся, и, как мне кажется, это изящно; наша уникальность заключается в том, что мы можем ставить себе больше промежуточных целей, чем любые другие животные, мы умеем управлять процессами, имеющими бесчисленное количество этапов, в отличие от других сообразительных животных, которые могут управлять только такими процессами, которые имеют ограниченное число этапов, а началось это еще в Африке, повторяю я себе, никто не должен забывать, что это началось в Африке. Бритоголовые вырубаются один за другим. Они напились до потери сознания, как финны, отмечаю я про себя и вспоминаю одну историю, которую я прочел в прошлом году, в виде исключения на сухой бумаге, потому что я купил тогда шведскую газету, а шведские газеты, в отличие от вечно мокрой «Афтенпостен», всегда бывают сухие; там шла речь об инсталляции одного шведского художника, специально созданной им для выставки в Германии; художник построил типичный, выкрашенный в красный цвет шведский летний домик с белым забором и флагштоком — одним словом, всем, что полагается, — по этот домик он поставил на плоту посреди небольшого немецкого озера и поселил на этом плоту трех шведских бритоголовых — подлинных бритоголовых; о том, как ему удалось с ними договориться, чтобы они там остались, в газете не было сказано; уж наверное, он дал им столько пива, сколько они пожелали, возможно, еще и сигарет, кто его знает, но во всяком случае они не уходили, сидели в домике и в основном ничего не делали и пили пиво, еще они показывали палец посетителям выставки и обзывали их нехорошими словами, но через несколько дней им надоело пить пиво и представлять один из образчиков шведского искусства и шведской культуры, тогда они разгромили домик и вплавь удрали оттуда, а теперь вот я сам разглядываю такой же домик, норвежский домик, с норвежскими бритоголовыми, которые только курят, пьют пиво и что-то там орут, но все это, к сожалению, отнюдь не художественная инсталляция. Уверившись, что все там заснули, я вывожу свою байдарку из-под навеса ветвей и тихонько плыву по реке в сторону домика; поравнявшись с ним, я с близкого расстояния убеждаюсь, что там никто не подает признаков жизни, тогда я поворачиваю к берегу, стараясь не шуметь, вылезаю из байдарки. Сориентировавшись в обстановке и дважды перепроверив, свободен ли путь к отступлению, я, внимательно следя, чтобы нечаянно не наступить на разбросанные пивные банки, вхожу в домик, где на кроватях, диванах и на полу валяются спящие оболтусы, отчего-то мне вспоминается история про негритенка Самбо, у которого шайка тигров украла одежду, и вот когда он очутился раздетый среди тигров, звери перессорились из-за того, кто самый красивый, и, вцепившись друг дружке зубами в хвосты, с такой скоростью закружились вокруг дерева, что превратились в масло, тогда Самбо подобрал свою одежонку, а его мама нажарила блинчиков на тигрином масле, и Самбо до отвала наелся, проглотив сто блинчиков; вот так и бритоголовые сами за меня все сделали, подумал я, напились до бесчувствия, и если бы я захотел, то мог бы тоже напечь бритоголовых блинчиков и съесть сто штук; однако надо быть собранным, говорю я себе, не растекаться мыслями и помнить о собранности; тут наконец я нашел глазами Бима, он лежал на койке в одной из спален; спален тут было несколько, это был, как уже сказано, большой и поместительный рыбачий домик; должно быть, с тех пор, как его построили, в нем перебывало множество рыбаков, которые наловили много лососей, думаю я, одной рукой расталкивая спящего Бима, а другой прикрывая ему рот, чтобы он не закричал; это я — Ньяль, шепчу я, король компьютерных гонщиков, и говорю ему, чтобы он собрал вещички, какие привез с собой: зубную щетку или что там еще; тут я подумал, что зубы-то уж чистить приходится всем, независимо от политических взглядов, ведь зубному врачу не скажешь, что у меня, дескать, такие крайние убеждения, при которых зубы чистить не обязательно, потому что для зубного врача это пустой звук, единственное, что ему интересно, — это твои зубы, так что оставьте при себе свои политические взгляды, думаю я, выводя и чуть ли не волоча на себе изумленного Бима к воде, которая, как нарочно, течет совсем тихо. Подсадив Бима в байдарку, я сел в нее сам и уже взялся было за весло, как вдруг Бим вспоминает, что он оставил в хижине одну книжку; забудь о ней, говорю я, но Бим не желает уезжать без книжки, приходится идти мне, потому что Бим пьян и еле стоит на ногах; в каком-то смысле я выступаю в роли индейца, а Бим в роли белого человека, он объясняет мне, где лежит книжка, и я снова иду к домику, нахожу книжку и уже повернулся, чтобы уйти, как вдруг слышу за спиной какое-то сопение, один из бритоголовых заворочался во сне, я замер па месте и подождал несколько секунд, но он все продолжает сопеть, тогда я погладил его по щеке и стал напевать: «Такой хороший был денек, но день прошел, сыночек, и все ребята спят давно, поспи и ты, дружочек, покуда солнце не взойдет, лучами заиграет и в спаленку заглянет, тогда ты тоже прыг — и встал»; но песенка не помогла, я слышу за спиной сдавленный возглас: какого черта! И с этими словами он встает с постели и прыг на пол, но он такой пьяный, что падает от одного тычка, который я дал ему свободной рукой; спи, голубчик, говорю я ему, скоро будет день опять, с карандашами, красками, бумагой и раскрасками; говорю я на бегу, мчусь к реке, вскакиваю в байдарку и отталкиваюсь от берега. Едва я успел оттолкнуться и заработать веслом, выгребая на середину, как из домика один за другим повыскакивали другие обалдуи; ты еще за это поплатишься, кричат они мне вслед, даром это тебе не пройдет, кричат они, мы найдем тебя, и швыряют мне вслед камни, но ни разу не попадают, все камни пролетают далеко мимо цели; видать, плохо вы старались в африканской школе, прогульщики несчастные, думаю я, ведь в Африке мы учились, как надо в борьбе за выживание кидать камни и другие орудия, правило первое тут гласит, что нельзя приниматься за это дело с пьяных глаз, потому что, если ты напьешься, нарушается мозговая функция координации движений, это же элементарно; конечно, я понимаю, что могут быть всякие причины, почему человек выпивает, понимаю, что в жизни много несправедливости, бывает так, что просто тоска собачья, и как-то нелогично получается, когда у нас иноземцами с иноземной наружностью занимаются, а вот такие, как эти ребята, которые с рождения живут в Норвегии, ни разу не почувствовали, что ими кто-то занимается, и это лишь одна из множества причин для пьянства, и я это понимаю, это же ясно как день, так что я не осулсдаю пьянство, я только хочу сказать, что пиво не способствует меткости броска, об этом еще в «Старшей Эдде» сказано: «Меньше от пива / пользы бывает, / чем думают многие», и «Хуже нельзя в путь запастись, чем пивом опиться», и «Рано встает, / кто хочет отнять / добро или жизнь; / не видеть добычи / лежачему волку, / а победы — проспавшему»[16]. И много ли толку напиваться и спать мертвецким сном тому, кому есть что сказать, и много ли проку болтать о культуре викингов, не знакомясь с источниками, думаю я, по-индейски работая байдарочным веслом на середине реки, в самой стремнине текущей воды.