Избранное - Романы. Повесть. Рассказы - Мюриэл Спарк

— Мы же вчера вечером все сто раз обсудили, — повторяла Чармиан. — Хватит уж разговоров. Я, например, люблю Генри Мортимера, и проехались мы, по-моему, замечательно.

Миссис Петтигру тоже была встревожена тем, что Чармиан воспрянула духом — видимо, после переиздания ее незапамятных сочиненьиц. На самом деле Чармиан окрепла еще и потому, что ей приходилось изо дня в день противостоять хамству миссис Петтигру. Миссис Петтигру даже стала опасаться, как бы она, чего доброго, не пережила Годфри. Чармиан надо отправить в пансионат; и давно бы отправили, если б не малодушие Годфри, который удерживал жену при себе, спекулируя на ее супружеском сочувствии.

Годфри покосился на свою ненавистную союзницу Чармиан, сидевшую по другую сторону камина, потом — на Мейбл Петтигру между ними, которой он боялся без памяти, и решил сегодня опять удрать от миссис Петтигру и съездить к Олив.

Миссис Петтигру подумала: я читаю на его лице, как в открытой книге. Книги она ни одной не открывала уже больше сорока лет: не могла сосредоточиться на чтении, но подумала именно так — и решила сопровождать его к поверенному.

Чармиан пошла прилечь после обеда, и к ней явилась миссис Петтигру. Чармиан открыла глаза.

— Вы стучались, Мейбл? Я не расслышала, — сказала она.

— Нечего было слышать, — сказала миссис Петтигру.

— Никогда не забывайте постучаться, — сказала Чармиан.

— Миссис Энтони, — сказала миссис Петтигру, — стала чрезвычайно рассеянна и стряпать больше не может. Три дня подряд, как вам известно, она все забывала солить. Вчера она подала гусеницу в тушеных овощах. В мясную подливу переложила чесноку — то есть она-то говорит, что думала, будто это сельдерей. И сегодня утром сварила Годфри яйцо вкрутую — он к нему даже не притронулся.

— Приглядывайте за нею, Мейбл. Своих дел у вас немного.

Все чувства миссис Петтигру, по наитию которых она жила, возмутились в ней при виде этой новоявленной независимости, которую Чармиан обрела за зиму. У нее перехватило горло, и, стоя возле постели Чармиан, она дышала часто и напряженно.

— Присядьте, Мейбл. У вас задышка, — сказала Чармиан.

Миссис Петтигру села. Чармиан поглядывала на нее, пытаясь сообразить, зачем она жалуется на миссис Энтони, что кроется за ее незамысловатыми словами. И на всякий случай успокаивалась мыслями о суррейском пансионате, так же как — она это знала — Джин Тэйлор в свое время облегченно вспоминала о своих сбережениях, когда жизнь с Колстонами начинала ее чересчур тяготить.

Задышка миссис Петтигру усилилась. Ее вдруг охватило нестерпимое раздражение, копившееся в ней по мере того, как поправлялась Чармиан. Ее мучило ощущение ужасной несправедливости — оттого, что Чармиан имела на Годфри столь неколебимое влияние, что и сама этого не замечала. Настолько он был ею заворожен, что всю зиму поддавался угрозам и терпел утеснения, лишь бы не открылись его шашни в Испании и Бельгии с Лизой Брук. Стоило миссис Петтигру определенно намекнуть, что она располагает всей его перепиской с Лизой от 1902, 1903 и 1904 годов, как он смяк и взволновался об одном: Чармиан не должна знать. Пусть знает Эрик, пусть кто угодно. Только не Чармиан.

Миссис Петтигру понимала, что вовсе не о чувствах Чармиан он так уж заботился. Это бы еще ничего. Подлинная причина была за пределами ее понимания, однако же сомневаться в ней не приходилось. Потому-то Годфри и был таким податливым в ее руках. Видимо, он боялся какого-то превосходства Чармиан, утраты своей гордости перед нею. И, хотя миссис Петтигру доила Годфри сверх всяких надежд, все же, сидя в спальне Чармиан, она была ужас как раздражена этой необъяснимостью авторитета Чармиан.

— У вас, видимо, небольшой приступ астмы, — заметила Чармиан. — Сидите спокойно и не делайте лишних движений — я сейчас позову Годфри, он позвонит доктору.

Миссис Петтигру думала о том финансовом скандале, который чуть не погубил колстоновскую фирму и который в свое время удалось кое-как замять: нужные документы на этот счет были в ее руках. Вот если бы Годфри опасался их публикации — тут бы она его поняла. Но его только и волновали письма к Лизе Брук и от нее. Ах, только бы не узнала Чармиан. Как бы не ущемить своего достоинства перед Чармиан, перед этой старой развалиной.

Чармиан протянула руку к звонку у изголовья.

— Сейчас Годфри вызовет доктора, — сказала она.

— Нет-нет, мне уже лучше, — заверила миссис Петтигру, почти овладевшая своим дыханием, ибо в деловых ситуациях у нее была самодисциплина монахини. — Пустяки, немножко нездоровится. Столько, знаете, хлопот с миссис Энтони.

Чармиан откинулась на подушку и устало обвела рукой свое сердцевидное личико.

— У вас и раньше бывали приступы, Мейбл?

— Это не астма. Пустяковый бронхит. — Лицо миссис Петтигру утратило темно-багровый оттенок. Дышала она, претерпев испытание, медленно и глубоко, и закурила сигарету.

— Большая в вас жизненная сила, Мейбл, — задумчиво сказала Чармиан, — если бы только ее по-хорошему применить. Я вашей жизненной силе завидую. Я теперь иногда чувствую себя очень беспомощно — друзей-то кругом нет. Редко кто из них приходит меня повидать. Это, впрочем, не их вина. После моего инсульта Годфри вроде бы очень против, чтобы меня навещали. А когда я была все время среди друзей, знаете, какая во мне была жизненная сила!

— Вам станет гораздо легче в пансионате, — сказала Мейбл Петтигру, — будто сами не понимаете. Все время с людьми, может, даже кто из друзей ваших иной раз выберется навестить.

— Это верно, что мне бы лучше в пансионат, — признала Чармиан. — Но ведь я здесь нужна Годфри.

— Это вы очень ошибаетесь, — сказала миссис Петтигру.

И Чармиан снова задумалась — что уж за такие секреты Годфри она там раскопала? Скандальное дело с колстоновской фирмой? Или подробности какой-нибудь его обыкновеннейшей измены? Ну конечно, с человеком вроде Годфри надо всегда делать вид, будто ничего не знаешь. У него же собственное достоинство. Только так — иначе с ним нипочем не проживешь. На минуту ей захотелось пойти и сказать Годфри: «Нет в твоем прошлом ну ничего такого, что бы меня хоть сколько-нибудь взволновало. Твои мнимые секреты я почти все знаю, а если чего и не знаю, все равно ничуть не удивлюсь».

Но на это у нее не стало бы решимости. Он бы тогда — и наверняка — озлобился на нее. Никогда бы он не простил ей, что она пятьдесят с лишним лет разыгрывала неведение, а на самом деле все знала, словно она была в доме, а «дома» ее не было. В наказание за это он выдумает какое-нибудь такое угнетение...

Да и просто начистоту объясниться друг с другом — нет, это было бы ужасно. Это нужно было сделать давным-давно. И все-таки не нужно было этого делать. Вообще, многовато нынче откровенности в супружеской жизни: вот они, изволите видеть, современные нравы — рушится семейное согласие, может дойти до развода...

Не мешало ей, кстати, подумать и о своем достоинстве. Ей мучительно припоминались унижения от Годфри. За всякую похвалу, за малейшее признание она расплачивалась горько, мелко, мерзко.

Ничего, пожертвуем достоинством, подумала она, лишь бы его как-нибудь вызволить. Вот она, жизненная сила. Что мне остается — только оставаться с ним. И она позавидовала жизненной силе миссис Петтигру.

Миссис Петтигру встала и подошла к ее изголовью.

— Вы здесь Годфри просто мешаете жить, уезжали бы в пансионат. Смешно, понимаете, смешно, что вы ему будто бы нужны.

— Нет, не поеду, —сказала Чармиан. — И не мешало бы мне вздремнуть. Сколько времени?

— Я пришла, — сказала миссис Петтигру, — сообщить вам насчет миссис Энтони. Она больше готовить не может, а то все мы заболеем животом. Придется уж мне стряпать. Кстати говоря, вот она оставляет холодный ужин, а зачем? Я, например, не могу так ужинать. Да, придется мне стряпать.

— Как это мило с вашей стороны, — пробормотала Чармиан, соображая, что, собственно, миссис Петтигру имеет в виду: если она говорила что, то недаром.

— А то ведь, знаете, — сказала миссис Петтигру, — недолго и отравиться!

— Какой ужас! — сказала Чармиан.

— Да, отравиться, — сказала миссис Петтигру. — Так ведь легко отравиться. Подумайте, пожалуйста.

И ушла из комнаты.

Чармиан испугалась, и все же по старой памяти распознала в словах миссис Петтигру приметы дешевой мелодрамы. Страх, однако, возобладал, и, в страхе лежа на постели, она понимала, что миссис Петтигру ее спокойно отравит, если будет стряпать пищу. Отравить, правда, дело сложное, но миссис Петтигру наверняка знает, как это сделать бесследно. Чармиан думала, думала и все больше пугалась. Другая бы женщина, думала она, сказала бы мужу напрямик: «Наша экономка угрожает меня отравить», вмешала бы сюда друзей, сына, доктора. Но Годфри струсил донельзя, Эрик был враг, а доктор стал бы ее успокаивать: ее, дескать, донимают дурацкие старческие подозрения.