Трагикомедия бродяги любви - Людмила Вячеславовна Федорова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Извини, Джованни, я не подумала об этом, потому что я вообще до вчерашнего дня ничего о тебе не знала. Когда я вчера впервые увидела тебя на балу, и моя подруга Виктория рассказала о тебе, как о самом известном альфонсе и умелом любовнике, я многому из её речей не поверила. Я бы не стала слушать её вовсе, если бы не увидела рубиновый перстень у тебя. И знаешь, я так хотела, чтобы ты хорошо выспался, ты после такой бурной ночи, хоть я и получила тот восторг, какой описывала и Виктория, была просто поражена тобой, как мужчиной, но ты выглядел таким уставшим, мне хотелось, чтобы ты отдохнул. Мы вчера мило пообщались за ужином, не хочешь ли немного задержаться, продолжить нашу беседу за завтраком? – обаятельно улыбнувшись, предложила Генриетта.
– Ой, – тихо от неожиданности промолвил Джовано, смешно и мило округлив большие табачные глаза, – Ты меня не перестаёшь удивлять! Это было так мило с твоей стороны, дать выспаться. Ты меня умиляешь, Генриетта! Вроде такой представительный мужчина, даже признавать такие вещи неловко, но не могу скрыть, что меня одновременно и трогает, и одновременно вызывает уважение к тебе то, что ты очень чуткая и заботливая к своему мужчине! Между прочим, скажу по секрету, все мужчины стараются сначала казаться мужественными и взять первенство в паре, но ни один не хочет жить так в браке всю жизнь, это важно в отношениях, когда женщина тоже проявляет инициативу, а не только принимает ухаживания от мужчины. Так что ты быстро выйдешь замуж, и твоему мужу, ох, повезёт! В тебе вообще есть что-то необъяснимо прекрасное и притягательное, не понимаю, как ты до сих пор не замужем!
После этого Джованни и Генриетта сели за завтрак, и юная леди заметила, как обильно молодой человек наперчил овощное рагу, положил себе чуть-чуть салата с перцем Чили и стал медленно вяло кушать без аппетита…
– Джованни, – обратилась с любопытством Генриетта – А зачем ты так обильно перчишь еду? Тебе нравится острая кухня?
– Эм…, не совсем, просто я соблюдаю такую особую острую диету для усиления мужской активности… – признался молодой человек.
Генриетта от возмущения даже смешно поморщила свой милый вздёрнутый носик и ответила:
– Джовано! И ты так себя мучаешь этой гадостью только ради усиления мужской активности?! Давай, завязывай с этой глупостью, ешь, как все обычные люди! Скажи, зачем тебе, совсем молодому здоровому мужчине стимулировать себя дополнительно?! Ты и так будешь хорошо зажигать, потому что ты ещё молод! И ты как врач сам понимаешь, что такая диета для желудка и сердца не есть лучшее питание…
Джованни удивлённо вытянул светлое лицо и произнёс:
– Ой, Генриетта, а я как-то и не задумывался над этим! Просто тогда, в шестнадцать лет я ещё был совсем мальчишка, и, конечно, мне нужно было стимулировать себя, а потом я уже так привык, что и не замечал других вариантов. А ведь и, правда, такая острая пища для сердца и желудка не комильфо…, ты, действительно считаешь, что мне можно уже отказаться от этой диеты?
– Конечно! Давай, милый, не занимайся глупостью, лучше бери чай с булочками и бутербродами с паштетом, чем это что-то странное и несъедобное от такого количества перца! – обаятельно засмеялась юная леди.
Джовано ничего не сказал, но с невероятным удовольствием действительно попил сладкий ароматный чай с бутербродами и сладкими булочками и кусочком шоколадного тортика, ему было так непривычно приятно снова чувствовать аромат и вкус сладкого…
Поле окончание завтрака Генриетта с пристальным вниманием во взгляде своих шоколадных глаз красиво повела изящной женственной ручкой и спросила:
– Эм,… Джованни, знаешь, мы вчера за ужином неплохо познакомились, и, кажется, симпатизируем друг другу, но мне многое в твоей истории пока ещё непонятно, но я искренно хочу узнать о тебе больше, как о близком человеке. Ты бы не мог ответить на возникшие у меня вопросы честно?
Джовано стал сразу серьёзным и тихо, почти шёпотом уточнил:
– А тебе действительно интересно? Просто, если я тебе и, впрямь, стал близким человеком, я с радостью продолжу общение, тем более мне тоже кое-что хотелось бы спросить о тебе, как о самой удивительной леди, которую я только встречал. А если для тебя наши отношения, лишь мимолётное увлечение на одну-две ночи, и ты спрашиваешь только из женского любопытства, лучше не надо, если мы привяжемся к друг другу, при расставании будет больно обоим…
– Нет, – спокойно и уверено ответила Генриетта нежным голосом, – для меня ты, правда стал дорогим человеком, и это не просто любопытство. И почему для сразу любовь синоним боли и страданий? Мне немножко непонятно, что же за такое бедственное положение было у твоих родителей, что они не просто отдали тебя на воспитание меценату, но и, вообще, после этого прервали всякое общение. Почему? А ты пробовал им писать письма, искать? И почему аббат Гоцци не выполнил свой меценатский долг, выгнал на улицу, ведь ты мог просто погибнуть?! Это так жестоко с его стороны! И как ты выживал потом? И, правда ли, что ты ездил в Париж?
– Знаешь, милая, – начал отвечать на заинтересовавшие Генриетту вопросы, от лёгкого смущения теребя свой длинный русый волнистый хвост, Джовано, – Тебя заинтересовал вопрос о моём детстве, так сказать, начале моих бед по жизни, как мне говорили тогда знакомые моих родителей, что у нас просто нищая падшая семья. Мать, Дзанетта, куртизанка и актриса в небольшом театре, отец, Джузеппе – пьяница, а детей шестеро. Мне, старшему – всего-то одиннадцать лет, мои сводные братики и сестрички ещё меньше. Если на моих сводных братьев и сестёр хоть какие-то деньги платили их отцы, любовники матери, то я единственный в браке, вообще вышел лишний рот. Но я вспоминаю, как мы тогда жили, как родители обращались со мной и понимаю сейчас, взрослым, что нехватка денег были лишь предлогом избавиться от нелюбимого ребёнка. Сначала сделали из
