В облупленную эпоху - Лев Воробьев

— Делай, что хочешь, — сказал Боря, — только мне ни в коем случае нельзя в милицию. Если я туда попаду, то они вместо того, чтобы дать мне уехать по вызову, с превеликим удовольствием отправят меня на зону. Им нужен только повод. Ты понимаешь?

Я не понял, о каком вызове он говорит, но сказал, что мне тоже не хочется в милицию, порылся в сумке, достал пачку сигарет и спички, мы закурили.

— А вот я так и не женился, — сказал Боря, с шумом выпуская дым, — как-то не успел, как-то разбросался… — Он помолчал и предложил:

— Хочешь расскажу про свой последний роман?

Я сказал, что послушаю с удовольствием, но после того, как мы покурим, нам надо будет все-таки выбираться.

— Конечно, конечно, — согласился Боря, — но ведь одно другому не мешает… Она была женой одного крупного деятеля. Когда-то мы с ней работали вместе, правда, недолго. Потом она вышла замуж, родила дочь, потом сразу сына и стала домохозяйкой. Потом снова начала работать, но уже не на старом месте, а там, куда ее устроил муж, где-то что-то продавала за границу или покупала там, точно не знаю…

Я перебил Борю и спросил, кто он сам по профессии.

— Это к делу не относится, — отмахнулся он, но я все-таки попросил его ответить. — Да не сбивай ты меня! — он даже разозлился.

Я попросил не злиться и продолжать.

— Ну, так вот… Однажды она заехала к нам. Мы готовили к сдаче один очень важный объект, и ее муж был у нас с инспекцией. Как-то получилось, что мы с ней разговорились, а через несколько дней — ее муж как раз уехал в очередную заграничную командировку — иду я по улице, и вдруг рядом останавливается тачка, и она мне оттуда: «Боря, привет!» Тебе интересно?

Я сказал, что интересно.

— Ну, так вот… Одним словом, дети у нее были отправлены к матери, оба мы были совершенно свободны, то се, пятое-десятое, поужинали в «Праге», причем она все боялась, как бы не встретить знакомых, и от страха, наверное, перебрала, я не отставал, короче: сел я за руль, мы доехали до их шикарных палат и оказались в одной постели…

Я сказал, что пока все довольно банально.

— А ты как хотел? — Боря пожал плечами. — Могу не рассказывать…

Я извинился и пообещал больше не встревать со своими оценками.

— Ну, так вот. И в постели оказался я настолько крепок и силен, что потряс ее, так сказать, до основания, и влюбилась — так она говорила — дорогая Ольга Эдуардовна в меня, как кошка.

Я сказал, что в моем понимании это не совсем любовь, и выбросил окурок.

— Ты долго будешь меня перебивать? — спросил Боря. Я сказал, что не долго, но мне надо осмотреть проводку сигнализации.

Мы вышли в зал ресторана, я занялся делом, а Боря шел за мной, натыкался на мою спину, на стулья, чертыхался и говорил:

— Не знаю, было ли это с моей стороны местью ее муженьку, но как раз в это время я сел в отказ, и связь наша продолжалась и после возвращения ее муженька в пределы отечества.

Я спросил его, что значит «сесть в отказ».

Боря попросил сигарету. Мы закурили еще по одной, и я сказал, что здесь, в зале, если сигнализация включена, ловить нечего: надо идти обратно на кухню.

— Пошли, — быстро согласился Боря, а я повторил свой вопрос.

— Это когда тебе в чем-то отказывают, — сказал Боря.

Я рассмеялся и заметил, что раз так, то я всю жизнь сижу в отказе. Боря уточнил ответ, и я спросил, почему он решил эмигрировать.

— В двух словах не объяснишь, — сказал Боря. — Как ты не понимаешь!.. Небось думаешь, за длинным рублем, за свободой, за признанием моих говенных талантов? Зов крови? Политические соображения? Ну да, ну да, всего помаленьку, но главным были двери в магазине возле моего дома!

Я признался, что не совсем понимаю, при чем тут двери.

— У них одна створка всегда, всегда-всегда заперта. Это невыносимо!

Я попросил его не кричать, успокоиться и продолжать.

…Что двигало Ольгой Эдуардовной, что заставляло ее поступать таким образом, рискуя окончательно развалить уже порядочно обветшавший семейный очаг, — неизвестно. Боря не сообщил. После недолгой побывки муж Ольги Эдуардовны, Владимир Валентинович, вновь отправился за рубеж, и отношения их сразу возобновились с пугающей и одновременно льстящей открытостью. Боря часто бывал в доме Ольги Эдуардовны и познакомился с ее двумя детьми, Павликом и Наташей. Более того, он бывал у нее на даче, где полеживал в гамаке, играл в бадминтон с Павликом, вечерами пил на веранде чай вместе с потчующей его пайковыми изысками Ольгой Эдуардовной, которая, надо отметить, выпивала и как-то, напоровшись на несговорчивого гаишника, лишилась прав. Теперь Боря стал совершенно необходим…

Тут я прервал Борин рассказ и сообщил, что сигнализация сделана на совесть: можно, конечно, попросту вышибить стекло, но последствия непредсказуемы.

— Что? — отозвался Боря. — Да делай, что хочешь! Наплевать!..

Я не согласился с ним, отметив, что нельзя так эмоционально реагировать в ответственные моменты принятия решений, и предложил устроить короткое замыкание. Боря не ответил: он присел на жалобно скрипнувшую железную тележку и обхватил голову руками. Тогда я сказал, что можно наконец попробовать открыть дверь.

— Как? — глухо спросил Боря.

Я сказал, что это неважно, ведь главное — начать что-то делать, а успех в любом деле равновероятен.

— Ну давай, давай откроем дверь, — выдавил Боря сквозь смех, и мы подошли к злополучной двери. Оказалось, что при нажиме половинки дверей чуть расходятся и кончик отвертки достает до крепежа петель тяжелого замка. Я сказал, что нам теперь нужен кусок стальной проволоки.

— Пойдем искать, — кивнул Боря.

…Владимир Валентинович прибыл домой весь в улыбке, в ранних сединах, столь идущих к ровному, на фоне общей апрельской бледности выделяющемуся загару, в твиде, в аромате трубочного табака. Про аромат Боря узнал вечером, по телефону: Владимир Валентинович плескался в ванной, а встречу их в Шереметьево-2 Боря наблюдал из-за колонны, хотя и давал слово скрыться куда-нибудь на пару дней. Впрочем, это не выдержала Ольга Эдуардовна, позвонила Боре сама. И Владимир Валентинович с некоторым удивлением обнаружил, что ему не особенно рады. Он знал, что и раньше Ольга Эдуардовна зря времени не теряла, но чтобы его встречали как чужого? Нет! На это Владимир Валентинович согласиться никак не мог. Меж ними, лишь только он вышел из ванной, а Ольга Эдуардовна положила трубку, произошло объяснение: она рассказала мужу про Борю, и Владимир Валентинович понял, что Боря просто так отставки не получит. Владимир Валентинович разозлился и решил действовать тоньше и — что самое важное — эффективнее: он дал понять, что развода не боится, а может сделать так, что Ольгу Эдуардовну, как лицо аморальное, подверженное пагубным, несомненно, сказывающимся на детях страстям, лишат родительских прав. Неделю Ольга Эдуардовна продержалась. Потом последовала новая вспышка, также на неделю, сменившаяся редкими, но зато регулярными свиданиями в Бориной постепенно пустеющей — он распродавал-раздаривал свои вещи в ожидании разрешения — квартире. Что с того, что подобное поведение Ольга Эдуардовна демонстрировала и раньше? Владимир Валентинович не был против вообще: бог с ней, с Ольгой Эдуардовной, он и сам не ангел, но он был принципиально против Бори. Ему пришлось вновь употребить все рычаги и вновь добиться победы над Ольгой Эдуардовной, более того: они разделили ложе, а после заснули, обнявшись, как дети.

Последние шесть слов к Бориному рассказу добавил я и попросил его подержать кусок проволоки: я собирался перерубить его мясницким топором на новенькой, посыпанной крупной солью колоде.

— Как ты сказал? — переспросил Боря. — Заснули как кто? — и я повторил.

Даже света фонарика мне хватило, чтобы увидеть, как Боря сначала побледнел, потом покраснел. Я сказал, что если он хочет выместить на мне, человеке постороннем, свои обиды и разочарования, то мой совет: подождать, пока мы выберемся, и что потом я целиком и полностью к его услугам. Я вложил в его руки кусок проволоки и показал, как держать. Он был само послушание: я бы сказал ему положить на колоду голову — он бы послушался. Я отрубил небольшой кусок, слегка расклепал один его конец, согнул проволоку в виде дуги, закрепил в ручке отвертки. Мы пошли к двери, я нажал плечом на одну из половинок, приладил жало и сказал Боре, чтобы он не спеша крутил ручку.

— Дальше-то рассказывать? — неуверенно спросил Боря.

Я ответил, что с нетерпением жду окончания истории. Жало несколько раз сорвалось, но потом головка винта чуть повернулась.

…Случилось это в ночь на субботу. А за субботним завтраком, в присутствии детей, Ольга Эдуардовна, передавая Владимиру Валентиновичу чашку с кофе, назвала того Борей. Владимир Валентинович не сдержался, начал кричать, упрекать Ольгу Эдуардовну, схватил со стола острый нож, которым только что нарезал хамон и, желая показать, как ему все, все надоело, провел ножом по горлу. Он не рассчитал и проткнул острием сонную артерию…