Тайный грех императрицы - Елена Арсеньева

– Извольте выйти, ваше величество, – проговорил Виллие, перехватывая холодное, влажное запястье императрицы. – Вы можете отправиться отдохнуть – я пришлю сообщить вам о результате.

– Ничего подобного, – недовольно сказал Александр. – Я останусь ждать в соседней комнате.

Виллие не раз слышал эхо таких разговоров: мол, Александр был бы счастлив избавиться от нелюбимой жены... Ничего в поведении императора не изобличало сейчас нелюбящего супруга. Тем лучше. Ибо, если Виллие не ошибается, государя ждет приятная новость. Давно пора! Давно пора!

Спустя час выяснилось, что Виллие не ошибался. С самым важным и довольным видом появился он перед императором:

– Ваше величество! У меня для вас известие строго конфиденциальное.

Александр, и без того бледный от бессонной ночи, и вовсе побелел. Движением руки он приказал присутствующим выйти.

– Что случилось? Что с ней? Речь о ее болезни, я верно понял?

«Она умирает?» – чуть не спросил он, но осекся, совершенно запутавшись в том сложном чувстве, которое вызвало в нем это предположение.

– Сия болезнь из тех, которые начинаются, развиваются и проходят в течение девяти месяцев, – не без игривости сообщил Виллие, который иногда любил этак вот пошутить. – Словом, у меня для вас известие государственной важности. Императрица в тягости! Сейчас у нее три или четыре месяца – я пока затрудняюсь определить точнее. Беда в том, что регулы у ее величества происходят крайне бессистемно, пропадание их на два или даже три месяца – дело, к сожалению, вполне обычное. Как вы помните, после первых родов ее величество страдала кровотечениями, которые, уменьшившись, привели к сокращению регул. Оттого мы с ней только теперь смогли обнаружить беременность. А первые признаки – тошнота, рвота, обмороки – тоже проявились с запозданием. Я, собственно, только по состоянию матки сумел определить срок, однако же с большой долей приблизительности... – Тут Виллие умолк, ибо вспомнил, что царствующие особы не любят, когда при них начинают щеголять столь низменной анатомической терминологией.

– Боже ты мой... – пробормотал Александр и обхватил голову руками. – Может быть это, или мне чудится? Я думал, у нас никогда не появятся дети! Никогда больше ... И вот такая весть... Я настолько изумлен, что даже не в силах радоваться. А как она? Счастлива?

– Она очень измучена своим нездоровьем, – уклончиво проговорил Виллие. – Она просила вас прийти.

– О, конечно! – Александр сделал вид, что вовсе и не собирался уходить из дворца. Ноги сами готовы были понести его прочь из Таврического – туда, где он чувствовал себя дома, к Марии Нарышкиной. Именно ей первой он хотел поведать ошеломляющее известие.

Он был в восторге. Ребенок! Возможно, сын! Наследник! Это чудесно!

Хотя, конечно, вероятно родится дочь, и тогда в силе останутся его планы относительно Константина-наследника. А пока можно позволить себе помечтать о сыне, которого он воспитает так, как захочет, без давления на его личность. Так, как воспитывал самого Александра Лагарп. Так, как советовал воспитывать детей Адам Чарторыйский!

На миг Александр улетел мыслями в прошлое – в то самое прошлое, когда он обижался на жену, которая равнодушно взирала на его прекрасного друга Адама, а потом вдруг поползли слухи, что она родила от него Машеньку!

Он уже с трудом вспоминал то чувство ревности, которое тогда испытывал. И, хоть ему было грустно из-за смерти невинного младенца, дочери не было так уж сильно жаль. Особа, рожденная в царской семье, не может, не имеет права иметь двусмысленное происхождение!

Но сейчас все будет иначе. Тот ребенок, которым беременна Елизавета, конечно, законное дитя императора. Как хорошо, что иногда он все же посещал покои жены и старательно, порою даже через силу, исполнял свой супружеский долг. Последний раз, правда, это было очень давно, как раз около четырех месяцев назад, – но, к счастью, дало свои плоды.

И Александр, почти счастливый, отправился в спальню жены.

И в самом деле – когда Алексей вышел из дворца, карета не заставила себя ждать. Сначала Алексей не обратил на нее внимания – какой-то неказистый был у нее вид, но она остановилась рядом, незнакомый кучер, свесившись с козел, указал кнутовищем на дверцу.

На сей раз никакой камеристки, понятное дело, не оказалось.

Алексей открыл дверцу и вошел.

Никаких роз. Никакой лаванды. Обычный запах пыли и кожи.

Алексей поудобней устроился на весьма жестком сиденье. Да, карета была другая, не слишком комфортная. Очевидно, ее назначение – всего лишь доставить его на место свидания.

Неужели и впрямь Катрин так самонадеянна, что не сомневалась в его податливости? Неужели вся разыгранная той ночью в Таврическом дворце трагикомедия была лишь средством заставить его призадуматься?

Экипаж тронулся. Долго он сновал туда-сюда по улицам, резко кренясь на поворотах. Но вот остановился, и кучер постучал сверху рукояткой кнута. Алексей догадался, что сие должно было означать: приехали, барин.

Он вышел и немедленно увидел в двух шагах от себя другую карету. На козлах – знакомая монументальная фигура прежнего кучера.

Итак, наш герой угадал – первый экипаж был только средством передвижения к месту свидания.

Алексей огляделся – все вокруг незнакомое. Сделал несколько шагов и стал перед каретой. Изнутри открыли дверцу, он вошел, и душный розовый аромат обрушился на него.

Тут карета тронулась – так резко, что Алексей непременно упал бы, когда бы не был готов к чему-то подобному и не успел схватиться за шелковую обивку стен, чтобы удержаться на ногах.

Послышался чуть слышный смешок, но более ни слова. Алексей тоже молчал. Нет, он не набивал себе цену – он молчал просто потому, что вдруг обнаружил, как трудно начать этот разговор.

– Итак? – не выдержала Катрин.

– Мадам, прошу извинить меня за те слова, которые я сейчас произнесу, – сбивчиво начал Алексей...

Катрин снова издала тихонький смешок, пронизанный самодовольством, и Алексей понял, что она совершенно уверена в победе. Интересно, что, Катрин думает, он сейчас скажет? Попросит прощения, что был так глуп и отказался от своего счастья? Бросится объясняться ей в любви?

Он вздохнул поглубже. Ощущение на душе было препоганейшее. Он никогда не видел в женщинах врагов. А в этой – видел. Будь она только его врагом. Он бы ее простил. Но она была врагом другой женщины – той, которую он обожал. И прощения не заслуживала.

– Мадам, прошу меня извинить, но вы сами меня вынудили повести этот разговор. Я умоляю вас сделать так, чтобы ситуации, подобные той, которая произошла на днях в Таврическом дворце, не повторялись больше.