Ужасный век. Том I (СИ) - Миллер Андрей

— Паладин-магистр Тиберий, Щит Церкви, Меч Творца Небесного и защитник всех добрых верующих. Со мною только паладины и братья во кресте. Я полагал, что наши знамёна различимы издалека.

— Я нисколько не желал оскорбить вас, сир. Мы видели хоругви, и лорд Клемент ожидал визита. Но места здесь неспокойные: в Фиршилде привыкли к предосторожностям. Мы не подпускаем значительные отряды к замку, не убедившись в… вы меня понимаете. Прошу, следуйте за нами: барон ждёт.

— Мы всё понимаем, сир Киаран: никто не оскорблён. Давайте же поспешим к барону.

Они выехали бодрой рысью и вскоре достигли ворот замка: с круглых башен о гостях возвестили трубы. Полотнища с зелёными елями почти не шевелились, хотя было ветрено — вымокли от утреннего дождя.

Фиршилд был окружён широким рвом. Мост вёл к окованным воротам, а за ними располагалась ещё и подъёмная решётка. Въезжая в замок, Тиберий оценил солидную толщину стен и, подняв голову, обратил внимание на бойницы под сводами арки. Непрошенных гостей здесь встретили бы славно.

Внутренний двор оказался тесным и помпезностью, разумеется, не отличался. Паладин даже сказал бы, что здесь грязновато. И запахи послышались не самые приятные: сильно несло конями и прелым сеном.

Отряд Киарана сопроводил куда-то сквайров и большую часть рыцарей. Сам Тиберий, вместе с тремя приближёнными паладинами, спешился перед встречавшим их человеком средних лет. Одет тот был дорого, но не как лорд. Тиберий понял, что напрасно заботился о торжественности своего прибытия: барон навстречу не вышел.

Снова обмен приветствиями. Встречавший представился шателяном замка Селвином Умбером.

Шателян в очередной раз извинился, теперь уже за обманувшую ожидания встречу. Он пояснил, что барон не вполне здоров и ожидает паладинов в чертоге.

Вполне удовлетворительное объяснение. Тиберий знал, что лорд Клемент — человек преклонных лет: именно потому давно не покидает своих земель. Хотя в любой момент был бы желанным гостем при королевском дворе.

Они проследовали во внутреннюю цитадель. Большого возбуждения в замке прибытие столичных рыцарей не вызвало: здесь явно каждый был при деле. Впрочем, хлопочущие по хозяйству девки поглядывали на паладинов, оживлённо перешёптываясь. Упражнявшаяся с деревянными мечами детвора увязалась следом, пока шателян не прикрикнул, велев не отвлекаться.

— Вы сможете разоружиться в помещении, куда мы следуем. Как видите, замок у нас скромный, однако гостеприимный.

Жаль, что Вудленд не оказался гостеприимной землёй для паладинов, подумалось Тиберию.

Они избавились от лат и мечей. Шателян проводил рыцарей вглубь запутанных помещений: через петляющие коридоры, вверх по винтовой лестнице.

Замок оказался на удивление хорошо протоплен. Щели в каменной кладке тщательно забивали и промазывали, так что сырости не ощущалось. Только копоть оттирали не слишком старательно. Полы перестелили недавно: дерево ещё источало приятный смолистый запах.

Наконец рыцари добрались до чертога.

О зале Тиберий сказал бы ровно то же, что и о замке в целом. Скромно, практично. Без тени того пафоса, который привычен в столице и крепостях крупнейших пэров. Свет попадал сюда лишь из маленьких окон под самым потолком: потому и днём в чертоге горели свечи. Даже с ними было темновато.

— Магистр, благочестивые сиры! Рад вашему прибытию! Обойдёмся без церемоний, прошу вас. Сразу к столу.

Определённо, в молодости барон был настоящим богатырём — но с годами сильно располнел. Однако обрюзгшее лицо и солидный живот сочетались с широкими плечами и грудью, конная выправка была по-прежнему очевидна. Завидная борода поседела обильно, но ещё не окончательно.

— Как вам будет угодно, барон. Позвольте только представить моих спутников: паладины Амадей, Хирмений и Деметрий.

Паладинам, как и священникам высокого сана, полагалось пользоваться церковными именами — те повелись со времён Старой Империи, теперь звучали необычно. У самого магистра, впрочем, мирского имени вовсе не было. Такая судьба.

— Ох… церемонии, церемонии. Барон Клемент Гаскойн, лорд Вудленда, Дозорный восточных пределов и… ах, милорды, я человек простой. Не терплю этих перечислений титулов. Даже помню свои плохо. Это Селвина надо спросить: служит мне и шателяном, и герольдом. Полкубка успеваю выпить, пока он эту блажь перечисляет. К столу, к столу, прошу вас!

Барон производил впечатление старика сурового, но одновременно добродушного. Выглядел он бодро: даже странно, что сослался на нездоровье. Эту мысль паладина лорд Клемент словно прочитал.

— Не смотрите, милорды, что я такой бойкий. Колени, побери меня Нечистый… в такую погоду трудновато бывает спускаться вниз. Старость, знаете ли, не радость: надеюсь, что ваш век будет длинным, получится в том убедиться. Знаете, магистр, а ведь мы уже встречались. Только вы меня не помните, разумеется: были совсем ребёнком.

Тиберий улыбнулся, как и его спутники. Амадей, Хирмений и Деметрий были старше магистра лет на пять-десять, но лет на тридцать младше хозяина Фиршилда.

— Ох, были времена! — продолжал барон. — Прекрасные времена. Когда-то, магистр, меня ведь считали в Стирлинге образцом рыцарства. Положим, не таким блестящим, как вы… но всё же.

— Благодарю. Но право слово, барон, вы мне льстите.

— Отчего же… — Клемент Гаскойн поторопил жестом пригожую служанку, наполнявшую кубки; напоминать ей о том, что паладины хмельного не пьют, не пришлось. — Какая лесть? Всего лишь признание фактов. Не зазорно рыцарю гордиться силой и храбростью. Уж о вас-то, магистр, даже в наших краях слышал каждый: как о лучшем рыцаре не только Церкви, но и всего королевства. Говорят, вы никогда не знали поражений на турнирах!

Тиберий немного смутился. Слава, пусть и заслуженная, тяготила его. К тому же магистр старался не забывать: составлена она в мирное время. Иного сорта слава, нежели у короля Балдуина или барона Гаскойна, а равно — у прочих ветеранов Великой войны.

— Это не совсем так, барон… Я несколько раз проигрывал конные сшибки известному вам сиру Арчибальду Бомонту, а также герцогу Линкольну… ему, правда, давно. А ещё в прошлом году, на турнире у Скофелов, вчистую уступил заезжему рыцарю из Норштата: некоему Вольфгангу тер Мейнхарду. Могу лишь похвастать: меня никогда не выбивали из седла. И пеших поединков я действительно не проигрывал.

— Пусть так, но с вами давно никто не сравнится, магистр. Я, как видите, на турниры больше не гожусь… Но слежу за ними, непременно слежу. Селвин сообщает мне все новости.

Обмен любезностями и обсуждение турниров — не то, ради чего паладин приехал. Однако торопить хозяина замка Тиберий не желал: это было бы невежливо. Стоило подыграть.

— Я слышал, что ваш сын — рыцарь весьма многообещающий, хотя в больших турнирах пока не участвовал?

Старый барон рассмеялся. Добрые слова о сыне — определённо именно то, чем можно было завоевать его расположение. Тиберий знал: ребёнок у лорда Вудленда всего один. Злые языки поговаривали, что все силы барон растратил в сражениях Великой войны, а на супружеском ложе оказался слабоват. Не пристало воцерковленным людям обсуждать подобные слухи, но…

— О да! Мой мальчик, моя надежда! Славный рыцарь из него вырос… Почти вырос: ещё бы только немного опыта набрать. Сильнее и отважнее, чем я в его годы! А я-то был… да вот, сами взгляните.

Клемент Гаскойн повёл могучей рукой, указав на стену: там висела огромная картина. Ясно, что не местный мастер рисовал — как минимум столичный, а то и иностранный. Лимландец, например. Нынче по всему Ульмису в моду вошли именно лимландские живописцы.

Полотно изображало батальную сцену, кульминацию Великой войны. На заснеженном поле двое могучих рыцарей вели в атаку конницу Стирлинга. Нельзя было не узнать в одном из всадников короля Балдуина. Другой, вероятно — сам Клемент Гаскойн.

— Битва при Тагенштайне? — поинтересовался Хирмений.

— Она самая! Сколько лет-то прошло… тридцать, если не ошибаюсь.