Создатель ангелов - Стефан Брейс

Тихие всхлипы ее девушки отвлекли ее от этих мыслей. Увидев слезы в ее глазах и счастливую улыбку, женщина осознала, что вела себя как эгоистка. Она испугалась самой себя, но не подала вида и сжала ее руки обеими руками.

Доктор тщательно избегал встречаться с ними взглядом, будто боясь столкнуться с их чувствами, и продолжал нажимать кнопки на клавиатуре. Тихий шум, который слышался все время, при этом стал громче. Одновременно с ним появился и другой звук. Это был глухой и нерегулярный стук, как будто кто-то стучал пальцем по микрофону, проверяя его.

— Сердце, — сказал доктор. — Теперь вы слышите сердце.

Звук и в самом деле раздавался более или менее синхронно с миганием огонька на экране, но постоянно пропадал, а потом появлялся вновь.

Но было и что-то еще. Время от времени, совсем недолго, можно было разобрать еще какие-то удары. Было похоже на эхо от первого пульса, но это было не эхо, у него был другой ритм.

Женщина посмотрела на свою подругу и показала на мочку своего уха, чтобы та тоже прислушалась к этому звуку. Подруга кивнула, значит, тоже услышала.

— Мы слышим еще одно сердце, — сказала она доктору. — Такое может быть?

Он не ответил. Он не отрывал взгляда от экрана, все сильнее прижимая датчик к животу женщины. Его брови были насуплены и образовали рыжую колючую скобку над глазами.

Теперь двойной звук стал слышен еще лучше, но с экрана пропал мигающий огонек. Доктор быстро передвигал датчик по гелю на животе, его голова практически повторяла это нервное движение.

Пациентка снова бросила быстрый взгляд на свою подругу. Та повторила, на этот раз настойчивей:

— Герр доктор, мы слышим еще одно сердце!

Он все еще молчал. Датчик давил на живот все сильнее.

— Герр доктор! — крикнула уже она сама. Он вздрогнул.

— Там было еще одно сердце? — спросила она. — Мы точно слышали еще что-то.

Доктор покачал головой:

— Ваше собственное сердце. Это было ваше сердце.

Он сказал это нейтральным тоном, но она все равно почувствовала себя ужасно глупо. Она повела себя так несдержанно абсолютно на пустом месте.

Доктор убрал датчик и стал вытирать салфеткой гель с живота.

— Извините меня, — тихо сказала она. — Я подумала…

— Ничего страшного, — сказал доктор.

Там было ее сердце. Помимо всего остального, там было и ее сердце. Тут он не солгал. Но было и еще кое-что. Ему надо было об этом сказать? О том, что там было что-то странное? И заставить ее волноваться. Со всеми возможными последствиями.

Он слышал сердцебиение двух эмбрионов. Отчетливо. Но второе сердце найти на мониторе не смог. Как и сам второй эмбрион. Потом он подробно изучил все распечатки, и ни на одной из них не было второго позвоночника.

Второй эмбрион мог находиться точно за первым. Такое возможно. Но было бы очень необычным. Если там два эмбриона, то яйцеклетка должна была в любом случае уже в матке разделиться на две части, которые будут расти потом по отдельности. И тогда на свет появятся близнецы. Однояйцовые близнецы.

Второй ультразвук через две недели дал окончательный ответ. Беременная женщина выглядела очень спокойной, по крайней мере, она была намного спокойнее, чем в первый раз. Тогда ей хотелось узнать, действительно ли этот ребенок будет от них двоих. Она, похоже, думала, что доктор уже сейчас может сказать, как ребенок будет выглядеть при рождении. Только если у одной из этих двух женщин было бы какое-нибудь врожденное отклонение, он, возможно, мог бы доказать, что этот ребенок по крайней мере от одной из них. Но врожденных пороков ни у одной из них не было. Жаль, еще подумал он в порыве, ведь тогда он смог бы представить доказательство любому, кто засомневается в нем.

Доктор Хоппе решил рассказать женщинам, если второй ультразвук покажет два эмбриона. Спустя восемь недель они должны быть четко видны, несмотря даже на то, что предположительно были не более двух сантиметров длиной. Несмотря на такие крошечные размеры, эмбрионы уже должны иметь большинство человеческих черт. Можно увидеть голову, руки и ноги, а на лице уже есть глаза, рот и ноздри. То, что второй эмбрион по-прежнему полностью скрывается за первым, было бы уже невероятным. То есть доктор не стал бы снова вводить женщин в заблуждение.

На втором ультразвуке Виктор практически еле полз к матке. Вместо того чтобы сразу вывести на экран ее изображение, он пошел обходными путями мимо печени, желудка, поджелудочной железы, мочевого пузыря и аппендикса. Он петлял.

Женщины смотрели на монитор, затаив дыхание. Время от времени они бросали на него вопросительные взгляды. Но доктор молчал.

Он быстро нашел в матке первый плодный пузырь. Черное пятно размером с яблоко. Второго пузыря не было, хотя он ожидал его увидеть.

Эмбрион лежал на дне плодного пузыря как камешек.

Он увеличил изображение. Все-таки это были два эмбриона! Он сосчитал: две головки, четыре ручки, четыре ножки. И два бьющихся сердечка. Рядом друг с другом. А между ними как согнутый указательный палец — один позвоночник!

В этот момент его лицо побледнело и вытянулось.

— Что случилось, доктор? — воскликнули обе женщины.

Ему не сразу удалось сделать вид, что все в порядке. Но и всей правды он говорить не стал.

— Двойня. Будет двойня.

Однажды сестра Марта не вернулась в монастырь. Это произошло после того, как она съездила к родителям на пять дней, что ей как послушнице разрешалось делать раз в год. Когда аббатиса сообщила родителям дурную весть, они поначалу были очень удивлены и заявили, что лично посадили свою дочь в автобус, отправлявшийся в Ля Шапель. Только после того как сестра Милгита заявила о необходимости сообщить в полицию, отец признался, что у них произошла ссора, потому что Лотта захотела уйти из монастыря.

Это сообщение вызвало, в свою очередь, удивление сестры Милгиты. Она рассказала родителям, что никаких признаков других планов у Марты не было. По ее мнению, девушка выглядела абсолютно счастливой с тех пор как стала послушницей. Все это время она вела себя как полноправная монахиня, и если бы все шло так и дальше, то в самое короткое время она могла бы быть пострижена.

Аббатиса все-таки ожидала, что Марта вскоре вернется, и предложила пока никому не сообщать о ее исчезновении. Родители были того же мнения, поскольку боялись, как бы не пошли разговоры.

Сестра Марта вернулась. Но только через три месяца. За это время она лишь однажды дала знать о себе. Через неделю после ее исчезновения родители получили письмо с заверениями, что у нее все в порядке. И что ей нужно время. Чтобы подумать.

«Она вернулась и сожалеет», — было написано в телеграмме, которую сестра Милгита отправила родителям Лотты Гёлен 12 ноября 1949 года.

На первый взгляд могло показаться, что сестра Марта просто ненадолго отлучалась по делам. Хабит выглядел безупречно, черный капюшон сидел на голове как приклеенный. И золотой нагрудный крест не потерял своего блеска.

Сразу стало заметно, что она более загорелая, чем раньше. Ее лицо. Тыльная часть кистей.

Сестра Милгита моментально определила, что руки выше кисти и шея тоже загорели, но ничего не сказала об этом. Она только спросила, жалеет ли сестра Марта о содеянном, и та сразу же признала это. Тогда аббатиса сказала, что ей будут рады, и напомнила притчу о блудном сыне.

На этом сестра Милгита и остановилась. Ей показалось, что так будет лучше всего. А когда-нибудь потом она расспросит сестру с пристрастием.

Виктор сразу заметил, что в ее поведении что-то изменилось. Она ходила, расправив плечи и выпрямив спину, из-за чего ее обычно плоский живот приобрел мягкую округлость. В манере держаться появилась определенная уверенность. Эта картина сильно отличалась от того, что происходило в месяцы, предшествовавшие исчезновению. Тогда она почти постоянно ходила со склоненной головой и опущенными плечами, и ее шаги были такими вялыми, что казалось, будто на ее одежде кто-то повис и ей приходится таскать его за собой повсюду. Ведь сестра Марта почти не разговаривала с Виктором с тех пор, как сестра Милгита попросила его почитать. Мальчик думал, что она сердится на него. Он не видел ее ни ночью, ни во время дневных чтений, а потом вдруг она исчезла.

Но вот сестра Марта вернулась. И в самый первый день прошептала ему на ухо:

— Я скучала по тебе.

«Я тоже скучал», — хотел он ответить, но не смог ничего произнести.

Немного позже, когда у нее снова появилась возможность поговорить с ним, она сказала:

— Скоро я опять уеду. Теперь уже навсегда.

Он не знал, что ему сказать на это. От этих ее слов у него появилось такое гнетущее чувство, какого он никогда не испытывал раньше.

Тошнотворный запах появлялся, но всегда исчезал. Виктор понял это уже очень рано. Если запах появлялся, то им пахло сразу от всех сестер. Каждый раз, как кто-то из них склонялся над ним, запах подавлял все остальное. Он исходил от их одежды. От их рук. От их дыхания. Так пахло холодное топленое сало, которым иногда мазали его бутерброд.