Создатель ангелов - Стефан Брейс

Палец снова передвинулся на другое место. Напряженность исчезла.

— Мои-шей, — повторил он.

И снова показал на имя Моисей, которое встречалось на этой странице еще два раза.

— Хорошо, Виктор, очень хорошо! А где еще?

И опять его палец подвинулся. И опять он показал на имя.

«Он умеет читать, — подумала она. — Слава Богу, он умеет читать!»

Вывод был преждевременным. Это она поняла, когда стала показывать другие слова на странице. Виктор не смог прочитать ни одного из них. Возможно, из-за короткой формы слова или из-за большой заглавной буквы «М», которая с его стороны, конечно, была, скорее, «W», он смог понять, какое именно слово обозначает имя Моисей. Но на этом все и заканчивалось. Тем не менее он, в любом случае, уже обнаружил, что каждое произнесенное ею слово соответствует комбинации знаков на странице. В ее глазах это было важным достижением, ведь ему едва исполнилось три года, и, чтобы убедиться, правильным ли было ее предположение, она решила проверить мальчика. На той же самой странице она показала ему слово «один» и одновременно произнесла его. Он тут же показал пальцем на все слова «один» на этой странице и с нетерпением стал ждать, пока она покажет ему новое слово. И тогда она приняла решение. Она научит его читать и докажет всем сестрам, что он не дебил.

14 февраля 1979 года — обе женщины были в восторге от этой даты и пребывали в твердой уверенности, что она принесет им удачу, — Виктор подсадил в матку обеих женщин реконструированные трехдневные эмбрионы. Из двух яйцеклеток анонимного донора он удалил ядро и перенес в каждую из них ядра из яйцеклеток самих женщин. После слияния ядер обе яйцеклетки начали делиться, и через три дня из них уже образовались эмбрионы, состоящие из шестнадцати клеток. Но даже сейчас они были меньше булавочной головки.

За два дня до этого он получил письмо из редакции Science.

Там в том числе было написано следующее: «Мы поздравляем вас с вашим новаторским исследованием и достигнутыми результатами, поразившими всех нас. (…) Ваши открытия могут стать началом новой эры. (…) Мы хотим как можно скорее приступить к публикации, но некоторые пункты статьи еще нуждаются в пояснениях. В приложении вы найдете несколько вопросов и замечаний (…)».

Качая головой, доктор Хоппе пролистал приложение. Большинство замечаний показались ему незначительными. Он должен был предоставить более подробное описание процессов и технологий, которые казались ему само собой разумеющимися. К совершенно логичным выводам должны были быть даны доказательства. Самым ужасным он посчитал вопрос об отзывах научных руководителей, который редакторы пояснили следующим образом: «…фамилии и имена коллег, которые присутствовали при проведении некоторых или даже всех экспериментов, либо названия (университетских) учреждений, под чьим научным руководством проходило исследование».

«Они не верят мне», — подумал Виктор. Он почувствовал себя обиженным. И униженным.

Разочарованно он отбросил в сторону и письмо, и приложение.

В тот же день в чашке Петри произошло слияние двух ядер, взятых из яйцеклеток двух женщин. Это событие помогло ему забыть свое разочарование.

Ключевой вопрос в приложении звучал следующим образом: «Удалось ли вам повторить ваш эксперимент?»

Он этого не делал. После рождения мышей он только применил свою технику к человеческим клеткам.

Предпоследний вопрос был: «Могут ли сами клонированные мыши размножаться?»

На него он никак не мог ответить. Все три мыши неожиданно умерли. Первая на десятый день, две другие — через три недели. Он провел вскрытие, но не нашел ничего необычного.

Одна из двух женщин забеременела. У другой эмбрион, видимо, не смог закрепиться на стенке матки. Радость была велика, боязнь выкидыша — еще больше. По его рекомендации женщины сняли на время беременности квартиру в Бонне, поблизости от его клиники. Первый ультразвук нужно было провести, когда эмбриону будет шесть недель. Когда уже будут видны бьющееся сердечко и позвоночник.

А за это время доктор Хоппе переписал статью для Science. Благодаря удавшемуся эксперименту с человеческими эмбрионами он решил, что ему следует сначала закончить свой предыдущий отчет и только потом заявлять о новых экспериментах.

Про мертвых мышей Виктор не написал ничего. Пока ничего. Сначала он хотел создать новых мышей, чтобы иметь возможность утвердительно ответить на вопрос о повторе эксперимента или о том, могли ли клоны размножаться. Но у него ничего не вышло. И хотя ему действительно удалось реконструировать несколько новых мышиных эмбрионов, ни один из них не развился в материнской матке в живого мышонка.

Он не понимал, что именно пошло не так. А может быть, понимал, но не хотел признаваться самому себе.

Везение. Вот в чем было все дело. Его техника вытягивать пипеткой ядро из клетки и вводить в нее новое требовала очень большой ловкости. Малейшее неточное движение могло повредить стенку клетки или ядро. Также вместе с ядром могло вытечь слишком много цитоплазмы. Может, он использовал не ту технику? Вовсе нет, ведь сейчас этой методикой пользуются ученые по всему миру. Правда, они работают на более точной аппаратуре, что исключает неверные движения. Но техника используется та же самая. То есть Виктор Хоппе опередил свое время. А из-за отсутствия современной высокотехнологичной аппаратуры ему просто требовалась большая доля везения.

Но Виктор не брал в расчет везение. Он списывал свои неудачи на невнимательность и потерю концентрации. Он не видел смысла продолжать эксперименты с мышами теперь, когда есть результаты с человеческими клетками.

В своей переработанной статье доктор не упомянул ни о повторении эксперимента, ни о способности клонированных мышей размножаться. Своих поручителей он тоже не назвал. На все остальные вопросы и замечания он ответил самым подробным образом и еще точнее описал свой метод. Большинство коллег в Science сочли эти материалы достаточно убедительными. Они аргументировали свое решение тем, что открытия доктора Хоппе были настолько революционными, что требовали немедленной публикации, даже ради того чтобы вызвать вокруг них дискуссию. Противники же хотели избежать именно этого. Они настаивали на том, что одна удачная попытка была случайностью, а не серьезным результатом, но в конце концов сдались перед аргументами большинства.

Сестра Марта научила Виктора читать зимой 1948 года. Чтобы никто об этом не знал, она занималась с ним только по ночам, во время дежурств. Когда все засыпали, она забирала мальчика с собой в отгороженную комнатку, которая выходила в большой зал. У себя в келье сестра заранее выписывала на листочках бумаги отдельные буквы и звуки. С их помощью она учила мальчика составлять первые слова. Он оказался ужасно любознательным, и ее подозрение, что он хорошо соображает, находило подтверждения на каждом уроке. Ей стоило дать ему лишь несколько примеров с буквами, и он моментально составлял ряд слов. Он учился настолько быстро, что ей приходилось почти на каждом уроке давать ему новый звук или букву, с которой он мог упражняться.

Также впервые у Виктора появился проблеск каких-то эмоций. Они выражались, прежде всего, в той невероятной жадности, с которой мальчик передвигал по столу буквы. Иногда сестра Марта поражалась скорее тому, с каким возбуждением он занимается, особенно после стольких лет пассивного поведения, нежели его невероятным успехам в чтении. Он не хотел прерываться, даже на короткие паузы. Часто ей приходилось заставлять его закончить урок, крепко взяв за запястье, но и тогда его глаза продолжали быстро бегать по буквам в поисках следующей комбинации.

Через час или полтора урок все равно приходилось прекращать, потому что на следующее утро Виктор должен был проснуться вместе с другими пациентами к утренней мессе. Он нехотя шел с ней за руку к своей кровати, где сначала читал литанию за упокой Эгона Вайса, пока она сидела рядом с ним на краешке матраса.

— Спокойной ночи, Виктор, — желала сестра Марта шепотом, когда он заканчивал. — Завтра мы выучим новую букву.

— Ка-о-ку-ю? — спрашивал он каждый раз.

— «Д» как в «дереве», — признавалась она тогда.

Или:

— «К» как в «кошке».

Уроки, которые сестра Марта давала Виктору, снова разбудили ее желание стать учительницей. То короткое время, которое она проводила с мальчиком, значило для нее гораздо больше, чем весь остаток дня. Виктор давал ей чувство, что она делает нужную работу, а его быстрые успехи убеждали ее в том, что профессия учительницы — ее призвание. Если бы она могла убедить в своем таланте и сестру Милгиту, та, возможно, поняла бы, что она способна на большее, чем менять подгузники и выносить горшки. Может быть, аббатиса даже позволит ей продолжить послушание в другом монастыре, где можно было получить эту профессию. А если бы у нее было разрешение аббатисы, родители точно не стали бы возражать.