Возвращение - Готлиб Майрон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пытаюсь вспомнить, есть ли хоть что-то, над чем имею контроль или могу хотя бы попытаться обрести его.
Вот, кажется, нашел.
Учился со мной тихоня Гриша Власов. Самый незаметный мальчик в классе. Взяв на себя роль защитника от школьных задир, в кругах которых он славился самой легкой и безответной жертвой, я был единственный человек во всей школе, с которым он имел контакт.
Как-то с месяц назад Гриша передал мне записку. «Веришь в дружбу между девочкой и мальчиком? Я верю. Если ты тоже, тогда предлагаю дружить». Подписи не было. Записка подыграла моему самолюбию. Но ее избыточная секретность несколько охладила мой интерес. Кроме того, Гриша оказался замешан в этой истории как посредник, и это не предвещало ничего увлекательного. Все же я предпринял попытку установить личность автора.
– От кого записка?
– Дал слово не говорить, – виновато пробурчал он.
– Как я могу согласиться дружить «не знаю с кем»?
– Если согласишься, тогда узнаешь, – оживился он, выдав себя тоном. Очевидно, он заинтересован в положительном исходе предприятия. Какую-то выгоду он преследовал. Но эта часть истории меня как раз меньше всего интересовала.
– Хорошо. Подумаю. Отвечу через несколько дней.
Кто может быть автором идеи использовать Гришу в роли вестового? Он не смел не только заговорить, но даже поднять глаза на самую незаметную девочку в классе. Еще менее видимым он был с наблюдательных площадок параллельных классов. Идея, что он использован старшими девочками, отпадала как полнейший маразм. Сестер у него не было, братьев, кажется тоже. Очевидно, инициатива принадлежит кому-то из младших классов. Если, конечно, это не розыгрыш. Кто-то желает посмеяться надо мной. Конечно, для Гриши такой вариант был абсолютно неоправданным риском. Если он станет частью розыгрыша, то потеряет единственную защиту. Хотя кто его знает. Способен ли Гриша отличить розыгрыш от доверия?.. Я слишком мало знал его, чтобы дать однозначный ответ.
К стыду, я не только благополучно забыл ответить на записку, само предложение не удержалось надолго в памяти. Гриша напомнил несколько дней спустя, передав следующую записку. «Что ты из себя строишь. Думаешь, твои кошачьи глаза и гнилая интеллигентность дают тебе право пренебрегать мной»
Я догадался, что Гриша не читал второе послание, в противном случае, не посмел бы мне его передать. На этот раз письмо крайне заинтересовало меня. Никто не говорил мне до этого, что у меня кошачьи глаза. Не знаю, достоинство это или недостаток. Не имеет значения. Важно другое – это было интересным наблюдением и делало автора записки близким мне по духу. Выражение «гнилая интеллигентность» было воспринято как явное признание достоинства. За десятилетия со времен Великой октябрьской революции слово «интеллигентность» утратило оскорбительный смысл. «Гнилой» – всего лишь жирный искусственный минус, добавленный болью, которую испытывал автор, игнорируемый мной. Интересно, какой была бы реакция, если б я сразу отказал? Но этого, скорее всего, я уже никогда не узнаю.
С незначительным шансом на позитивный исход я попросил Гришу передать раздраженной незнакомке, что «почту̀ за честь дружбу с ней», на что на следующий день получил третье письмо, ограниченное двумя словами: «Слишком поздно». Записка эта добралась до меня неделю назад и, будучи занятым другими событиями, которые опишу позже, не располагал временем привести в исполнение созревший у меня план касательно строптивой незнакомки. Сейчас, двигаясь в школу без сопровождения моей четырехлапой попутчицы, я твердо решил: сегодня же сочиню записку, устоять перед которой привлекательная (надеюсь) незнакомка будет не в силах.
Как только я благополучно пересек Шемахинку – магистраль, которая была источником неусыпной тревоги за Альфу, ежедневно возвращающуюся домой после нашего утреннего променада, – я услышал ее радостный голос. Повернувшись, увидел ее, опасно несущуюся к дороге, но уже начавшую сдерживаться по мере приближения.
Четыре года Альфа пересекала Шемахинку дважды в день. Первый раз рядом со мной, кому безоговорочно доверяла свою безопасность. Даже не смотрела на дорогу, а только следила за мной и следовала моим указаниям. Второй раз пересекала транспортный поток самостоятельно.
Я никогда не видел, как она это делала. Мог только вообразить. Откровенно говоря, несколько раз я пытался шпионить за ней, но скоро смирился с фактом, что сделать это невозможно. Скрыться от нее я не мог. Каким-то способом она находила меня, какую бы дистанцию я ни выдерживал. Знаю, что собаки уступают человеку в цветном зрении, разрешающая же способность серого цвета у них намного выше. Но это не объясняло ее поведение, очевидцем которого я был. Каждый раз оно отличалось незначительными деталями, но в целом эпизоды поразительно походили один на другой.
Я двигаюсь следом за ней. Она не спеша перебирает лапами, с достоинством посматривая по сторонам, чтобы не пропустить ничего значительного и заодно убедиться в безопасности. Я далеко позади. Видеть меня своим исключительным зрением она не может. Узнать по запаху тоже невозможно. Во многих случаях воздух дышал мне в лицо, и скорее, я должен был чувствовать ее запах, чем она мой. Спустя некоторое время, может быть, две-три минуты она начинала тревожно оглядываться, с каждым разом все круче поворачивая голову назад, пока не находила меня далеко сзади. Довольная находкой, разворачивалась и двигалась ко мне, чуть ускорив шаг и предоставляя хвосту возможность выдать ее чувства.
В тот день мы были с ней по разные стороны магистрали. На кого будет полагаться Альфа? На меня или на себя?
Она сдержала бег. Увидела меня, следящего за ней, начала нетерпеливо посматривать в направлении несущегося потока, перебирать лапами и скулить, готовясь рвануться через дорогу. Она видела меня и видела дорогу, я же только ее, не решаясь отвести взгляд. Мои глаза, как поводок, удерживали ее, и если только на мгновение она сорвется с него, произойдет ужасное.
По мере того, как я делал короткие шаги в сторону дороги, Альфа приседала все ниже, лапами перебирала шершавую морщинистую поверхность асфальта в поисках микротрещины для каждого коготка, от которой она сможет оттолкнуться, чтобы набрать максимальную стартовую скорость в нужный, никому неизвестный момент. Даже хвост неподвижно дрожал в поисках точки отпора.
Мои глаза умоляли ее: «Не делай этого, остановись, жди меня, я иду к тебе, это не игра». Ее глаза тоже что-то пытались сказать, и казалось – то же, что мои говорили ей.
