Наследница чужой жизни (СИ) - Лисицына Татьяна Юрьевна

Евгения не знала, сколько она просидела, оплакивая брата и забыв о других раненых, а потом тащила Василия на себе до походного госпиталя. Всё, что она могла сделать теперь – это похоронить. Девушка переживала, словно это на самом деле была её вина. Не выполнила обещания, которое вырвала у неё княгиня Коринова. Как ей теперь вернуться домой?

Теперь всё, что она могла сделать – это помогать другим. И Евгения бесстрашно лезла под огонь, вытаскивая раненых или дежурила в госпитале, пока не падала с ног. Она позже всех ложилась и раньше вставала. Когда выдавалось свободное время, писала письма под диктовку для тех, кто не мог сделать это сам. Это помогало заглушить чувство вины.

Стас наблюдал, как девушка присела и поправила косынку. Её когда-то белый фартук был весь в пятнах крови. Она взяла Александра за руку, что– то шептала ему. Вытерла слезинку, сползшую по щеке. Молодой человек и на самом деле был хорош. Чёрные кудри обрамляли лицо с волевыми чертами. Правильной формы нос, высокий лоб, остроконечная бородка. Стас увидел, что нить, связывающая душу с телом стала совсем тонкой. Мужчина открыл глаза и посмотрел в голубое небо.

Стаса толкнули в тело и, почувствовав, как стало горячо в груди, провалился в бессознательность.

Хотя он чувствовал, как его, причиняя жуткую боль, перекладывали на носилки, слышал голос сестры милосердия.

− Терпеть будешь, голубчик! – сказал хирург Стасу, когда тот пришёл в себя. – Буду пулю извлекать на живую. Из анестезии только спирт. – Ну, ты же у нас герой.

Горячим полыхнуло горло, а в глазах поплыл туман. Боль отступила лишь на мгновение, чтобы ворваться в тело с новой силой.

У Стаса возникло искушение покинуть это чужое окровавленное тело, но вдруг перед ним возникло лицо девушки, обрамлённое непокорными кудряшками, охватывающие ее тело, словно плащом.

«Милый, потерпи. Мы должны быть вместе!"

«Кто ты? Я устал. Больше не могу. Эта боль поглощает меня».

Стас чувствовал, как его выталкивают. Он видел светящуюся точку – душу этого парня, прямо перед собой. Его душа хотела вернуться назад и, получив передышку, вновь воспряла с силами.

«Не подчиняйся боли, пропускай её через себя. Так сможешь победить. Я прошла через это ради тебя, и ты сможешь ради меня».

«Но кто ты? Я ничего не помню. Боль сильнее меня. Я потерял её. Мы запутались в веках. Нет смысла»

«Я − Алиса, мы должны быть вместе! Забыл?»

«Алиса. Алиса. Конечно, помню. Ты так странно выглядишь. Ты совсем девочка»

«Новая жизнь, новая игра» − девушка тряхнула кудряшками. Я – Лиза теперь. Елизавета Калиновская. И не такая я уж и девочка. Родители замуж выдают. Так что поспеши. Мне нужно просыпаться».

Стас сжал в зубах деревяшку, которую ему сунул врач, пытаясь повторять про себя: Лиза - Алиса, Лиза - Алиса. Лиза - Алиса. Боль вошла глубже, вспенивая кровь и поджаривая плоть. Стас перестал сопротивляться, пропустил её, принимая огонь и подчиняясь.

Калиновская Лиза. Калиновская Лиза. Стас был готов терпеть любую боль, зная, что нашёл Алису. Она сказала: мы должны быть вместе. Впился зубами в дерево. Пропустил ещё один огненный луч. Открыл глаза.

− Ну вот и всё, Сашка. Ты молодец. Вот она, − врач держал в руке окровавленный кусочек железа. – Пуля, которой не удалось тебя убить. Давай ещё глотни. Зашивать надо. В рубашке родился.

Стас помотал головой.

− Что такое? – нахмурился врач. − Ещё надо потерпеть. Тебя сказали, к награде представят.

− Лиза, − прохрипел Стас. − Калиновская.

− Слышь, герой. Тебе бы Богу молиться, пуля прошла рядом с сердцем. А ты про бабу вспоминаешь. Давай пей, − хирург прижал ко рту флягу с разбавленным спиртом.

Стас мотнул головой.

− Повторите. Лиза Ка…

− Да запомнил я, − врач раздражённо оглянулся на доносившийся стон. − Лиза Калиновская. Пей!

Стас, почувствовав, как поплыла комната, а боль усилилась. Он будет думать о Лизе и всё вытерпит. Лиза. Какая же боль! Лиза! Бессознательность накрыла чернотой.

− Ну, наконец-то, − вздохнул врач, увидев, как в операционную вошла Евгения.

− Как он? – спросила она, обеспокоенно вглядываясь в лицо Александра.

− Пулю извлёк, зашивать надо. Ты вовремя его притащила. Большая потеря крови.

Лицо девушки просияло и стало почти красивым, несмотря на синие тени под запавшими глазами.

− Женевьева, найди клочок бумаги и запиши для этого героя: Лиза Калиновская, а то я забуду.

Евгения застыла.

− Вы сказали: Лиза Калиновская? – повторила она.

− Именно так, − хирург посмотрел на неё через очки. – Наш герой просил запомнить. ‒ Поторопись, Женевьева. Мне нужна твоя помощь.

Евгения с трудом заставила себя сдвинуться с места. Причём тут Лиза Калиновская? Сколько раз они разговаривали с Александром, он ни разу о ней не упоминал. Ирония судьбы заключалась в том, что у Александра, графа Ракитина, и Евгении, которая хоть и недолго побыла в Петербурге, но посетила с княгиней Куриновой достаточно респектабельных семей, нашлось много общих знакомых.

Александр был знаком с князем Василием Кориновым, хотя и не был дружен с ним. Именно Александр, когда Евгения притащила мёртвого брата, помог его похоронить и просидел всю ночь у костра, успокаивая её. Девушка так и заснула, уронив голову на плечо Александра. Несмотря на терзающую боль утраты, это была самая романтичная ночь в её жизни. Теперь, проснувшись поутру или ночью, когда все спали, она молилась, чтобы Саша остался жив. Девушка убеждала себя, что у них всего лишь дружба, поскольку такой красавец не может увлечься такой, как она. Александр привязался к Евгении и приходил часто в полевой госпиталь навестить её. Они разговаривали, граф помогал, чем мог.

И ни разу он не упомянул про Лизу Калиновскую. Наоборот, как-то признался, что ещё не встретил ту единственную.

А вот Евгения – опять же ирония судьбы! − Лизу Калиновскую несколько раз встречала на приёмах, куда сопровождала графиню Коринову. И эта жизнерадостная, но легкомысленная девушка с кудряшками, обрамляющими милое личико, Евгении не пришлась по душе. Вся она была избалованная, слишком уверенная в себе. Родители её нежили, мужчины боготворили. Нет, Евгения не завидовала, но испытывала при виде её незнакомое ощущение, похожее на ревность. Лиза легко порхала в разговорах от одной темы к другой, не углубляясь, и свои пробелы в образовании искупала белоснежной улыбкой. Если она чего-то не знала, пожимала тоненькими плечиками и бросала взгляд на какого-нибудь кавалера, который тут же бросался её выручать. Графиня Коринова была с Лизой любезна и несколько раз ставила Евгении девушку в пример.

«Любого кавалера умеет очаровать, не то, что ты, − сетовала графиня. – А какая находчивая. Из любой ситуации выход найдёт».

И вот теперь Александр в состоянии между жизнью и смертью вспомнил о ней. И это не может быть случайно. Женя, которая часто помогала при операциях, была несколько свидетельницей, что в бреду раненые произносят имена любимых женщин. Но причём тут Лиза?

Не может такая девушка нравится Александру. Для него гораздо лучше бы её забыть.

− Евгения, да что с тобой? Я сказал «зажим», а не «тампон». Ты опять не выспалась?

Евгения усилием воли, заставила себя собраться. О чём она думает? Они же с Сашей только друзья. Или… Но ведь, если она считает себя другом, она может решить, что для него лучше не вспоминать о баронессе Калиновской? Но это будет непорядочно с её стороны. Но Александр не будет счастлив с Лизой. Последний раз, когда Евгения слышала о ней, эта вертихвостка отказала барону Петру Павлищеву. Поговаривали, что он был настолько расстроен, что уехал в деревню и чуть не пустил себе пулю в лоб.

Когда операция закончилась, и Александр, вынырнув из мрака бессознательности, на мгновение открыл глаза, Евгения решила, что не назовёт имя Лизы.

Глава 19

Алиса не понимала, что с ней происходило. Каждый раз, когда она собиралась отказать барону Павлищеву она … соглашалась, убеждая себя, что это делается исключительно, чтобы помешать ему пойти на войну. К тому же маменька с удовольствием отпускала дочь, предоставляя возможность развлекаться с бароном без её присмотра. Таким образом, проводя приятно время, Алиса в теле Лизы запутывалась с каждым днём, как птичка в умело расставленных силках. Против неё было даже тело, которое трепетало, когда барон целовал ей руку или вёл в танце, положив ладонь на талию. Его восхищённый взгляд следовал за ней, повсюду, лаская и опаляя своей страстью.