Любовь кардинала - Эвелин Энтони
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Странное занятие для кардинала, – холодно заметила Анна, – почти такое же странное, как и руководство военными действиями.
Король молча смотрел на Анну. В нем потихоньку разгорался гнев.
– Он хорошо знает и то и другое дело. Наши враги уже почти повержены на колени. Кардинал блокировал гавань, и сейчас ничто и никто не может ни проникнуть в Ла-Рошель, ни улизнуть оттуда. Скоро осада закончится, и победой мы будем во многом обязаны ему. Впрочем, кое-какую роль играл и я – может быть, вам довелось слышать об этом.
Король так гордился своими выездами на поле боя, что проявленный интерес, лестное слово со стороны Анны могли бы изменить весь тон их встречи. Польсти она ему, он бы простил ей критику Ришелье. Он бы, конечно, передал кардиналу слова Анны, поскольку получал немалое удовольствие, пересказывая последнему все оскорбления, произнесенные в его адрес, так как это раздражало и уязвляло Первого министра, от которого король теперь полностью зависел. Людовик часто поощрял шутки и выпады в адрес Ришелье среди своих приближенных, но королева была исключением. От нее он не желал слышать никаких противоречащих или независимых суждений.
Анна ответила на последнее замечание короля, и Мадлена поморщилась от первых же ее слов.
– Я ничего не слышала о ваших деяниях, сир. Как я могла? Меня же изолировали от внешнего мира. Вы совершили доблестные подвиги в бою? Я должна вас поздравить!
– Я не совершил ничего, Мадам, – медленно произнес Людовик, – кроме того, что повел войну против тех моих подданных, кто отказывает в законном подчинении своему королю. Я не потерплю неповиновения. И не имеет значения, где оно возникает: высоко или в самых низах. Я добьюсь, чтобы мне повиновались!
В глазах Людовика была такая угрюмая неприязнь, что Анна покраснела.
– Гораздо легче править, делая добро, сир. Есть люди, дух которых можно сломить, только убив их.
– Как странно, – рот короля скривился в усмешке. – Вы, Мадам, цитируете кардинала. Это почти точные его слова. Что касается тех людей, о которых вы говорите, – что ж, им придется умереть.
– Уж не потому ли, – резко сказала Анна, – я осуждена на жизнь хуже смерти, что вы слишком боитесь моего брата, короля Испании, чтобы просто убить меня?
Тут де Фаржи решила, что дальнейшего ей лучше не слышать и отошла в сторону. Король понизил голос; Анна тоже говорила так тихо, что только он мог ее слышать.
– Вы упрекаете меня? – сказал Людовик. – Вы, королева Франции, сохранили свое королевское положение в моем дворце. Вам запрещено впутываться в политику и встречаться с нежелательными лицами. Только эти ограничения и наложены на вас – и это легкое наказание за то, что вы с Гастоном предали меня. Не говоря уже об англичанине. О нем и обо всем прочем мы говорить не будем.
– Я невинна! – с яростью возразила Анна. – Я ничем не оскорбила вашу честь ни с герцогом, ни с вашим братом Гастоном. Все это я отрицаю!
– Вы обсуждали мою смерть, – прямо сказал Людовик. – Это – государственная измена. И спас вас только Ришелье. – На лице короля снова появилась безрадостная улыбка. – Он боится вашего брата в Испании и постоянно защищает вас, так как не хочет конфликта с вашей родной страной. Я ничего такого не боюсь. Не забывайте этого.
Король встал, и Анна вскочила со стула, как будто ей не терпелось, чтобы тот ушел.
– Я приходил, чтобы обменяться парой учтивых фраз, – сказал он.
– И я приняла вас, надеясь их услышать, – подхватила вызов Анна. – Мы оба оказались разочарованными. Прошу прощения, сир, что мне не удалось вас развлечь.
– Да, – сказал король медленно. – Не удалось. Ни развлечь, ни пробудить желание к новому визиту. Всего вам хорошего, Мадам.
Анна сделала реверанс, их руки снова соприкоснулись ничего не значащим жестом, но на этот раз король не помог ей подняться. Он повернулся и, не оглядываясь, вышел из комнаты.
Мадам де Фаржи бросилась к своей госпоже:
– О, Мадам, Мадам! Что случилось? Почему король вот так ушел?
– Потому что он угрожал мне смертью, – ответила Анна. – А я не дала себя запугать. Де Сенлис! Уберите эти кошмарные сладости и выбросьте их! От их запаха меня тошнит.
Вернувшись к себе, Людовик в раздумье опустился в кресло. Его придворные ждали, отпустит он их или прикажет остаться с ним. Прошло не менее двадцати минут, прежде чем король очнулся от своих мрачных размышлений и обратился к маркизу де Сен-Вильер:
– Королева жалуется, что до нее не доходят новости. Этого не должно быть, Сен-Вильер. Вернитесь к королеве и сообщите ей новость. Скажите Ее Величеству, что герцог Бекингем убит. Добавьте, что заколот кинжалом. Как раз тогда, когда он снова собирался идти войной на Францию.
За все годы, что дамы королевы провели с нею, они никогда не слышали, чтобы она так плакала, как в эту ночь. Они не были допущены в спальню. Дверь была закрыта, но сколько они ни слушали, горькие рыдания за дверями не прекращались, как будто Анна решила выплакать в подушку весь запас слез, отпущенный на ее жизнь. Де Сенлис злобно хмурилась и пыталась делать критические замечания, но остальные фрейлины во главе с Мадленой де Фаржи резко оборвали ее.
Было что-то такое в отчаянии и горе Анны, что трогало даже самое враждебно настроенное сердце. Для такой гордой женщины, так тщательно скрывающей свои чувства, шок от сообщения де Вильера был тяжким испытанием. Она выслушала его до конца, побледнев и держась одной рукой за спинку кресла, чтобы не подвели ослабевшие ноги. Когда он ушел, она упала в обморок на руки Мадлены. И только Мадлене довелось услышать горькие самообвинения Анны в том, что она стала причиной гибели Бекингема.
– Это моя вина, – плача, снова и снова говорила Анна. – Я писала ему, просила его помощи. Он сражался с Францией только ради меня, ради своей любви ко мне. О, Мадлена, Мадлена, какой кошмар…
Она отвернулась от подруги и спрятала лицо в ладонях. Тело ее сотрясалось от рыданий, а из уст вылетели слова, которые означали бы для нее смертный приговор, если бы их услышал Людовик.
– Я любила его, – сказала она. – Я любила его всем сердцем! Лучше бы я тоже умерла.
Тут она попросила Мадлену уйти, а остальным дамам велела оставить ее в покое, и рыдания в спальне королевы слышались до самого рассвета.
Утром первой к ней осмелилась войти де Фаржи. Анна была смертельно бледна, глаза ее покраснели и распухли, и она продолжала плакать.
– Мадам, Мадам, – воскликнула де Фаржи, – вы не должны этого делать! Вам следует успокоиться, кто-нибудь расскажет королю!
– Я знаю, – ответила Анна. – Слезы бесполезны, Мадлена. Ничто не вернет Бекингема и не снимет с меня вины. Я понимаю, что теперь нельзя показывать свое горе, но прошлой ночью у меня просто сердце не выдержало. Но сегодня утро; нужно сделать вид, что рана зажила. – Королева сжала руку подруги. – Только вам известно, что это не так, – прошептала она. – Он был так смел и великолепен. Боже, прими его душу!