Мир от Гарпа - Джон Ирвинг

— Давай поедем куда-нибудь на поезде, — сказала она. — Я давно хотела прокатиться на Восточном экспрессе. Куда он идет?

— Из Парижа в Стамбул, полагаю, — сказал Гарп. — Но ты поезжай одна, мам… У меня самый разгар работы.

Счет 1:1, должна была признать Дженни. Она так устала от своей книги, что не могла даже вычитать ее. И вообще не знала, что делать с рукописью; может, надо ехать в Нью-Йорк и отдать историю своей жизни в какое-нибудь издательство? Хорошо бы Гарп прочитал ее книгу, но сын наконец-то погрузился в свою собственную работу, и Дженни не хотела его отвлекать. К тому же ее терзали сомнения: ведь большая часть ее жизненной истории была историей и его жизни, и она боялась, вдруг написанное будет для него шоком.

Гарп весь август работал над завершением своей повести „Пансион Грильпарцер“. Хелен, отчаявшись получить от Гарпа хоть какую-то весточку, вопрошала в письме к Дженни: „Что с Гарпом, уж не умер ли он? Очень прошу, сообщите подробности“. Эта Хелен Холм — остроумная девушка, подумала Дженни. И Хелен получила в ответ нечто большее, чем ожидала. Дженни отправила ей копию „Одержимой сексом“ с припиской, что это труд целого года, что Гарп сейчас строчит с утра до вечера и что она будет признательна, если Хелен напишет ей, что она думает о ее рукописи. Может, кто-нибудь из преподавателей колледжа, где учится Хелен, знает, что делают с завершенной книгой?

В свободные минуты, чтобы отвлечься, Гарп уходил в зоопарк, находившийся среди скверов и садов, окружающих Шёнбрунн. Гарп обратил внимание, что многие строения зоопарка — оставленные войной руины и животных в них нет. Странно, что зоопарк все еще живет жизнью военных лет. Гарпа это время весьма интересовало. Он читал на ночь исторические исследования о Вене времен нацистской и русской оккупаций. Они были связаны с темой смерти, часто звучавшей у него в воображении, когда он писал „Пансион Грильпарцер“. Гарп обнаружил — когда что-то пишешь, в мире вдруг вырисовывается цепочка неожиданных связей. Вена умирала, жилища людей хотя и восстановлены, но зоопарк в руинах; история города подобна истории семьи, в нем существуют привязанности и даже любовь; но смерть в конце концов разъединяет всех. Только память хранит ушедших живыми. Работа писателя заключается в том, чтобы пережить вымысел как личное воспоминание и сделать его для читателя явью. Гарп осязал щербины от пулеметного огня на каменных стенах холла в квартире на Швиндгассе.

Он написал Хелен, что молодому писателю немыслимо быть одному, а он уже давно решил, что хочет жить с ней, даже — жениться, потому что без секса не обойтись. На поиски временной связи, писал он, тратится столько времени, что приходишь к выводу — секс должен быть у тебя под боком.

Хелен написала в ответ несколько писем, перечитала их и выбрала одно коротенькое, в котором говорилось: напрасно Гарп думает, что она в колледже вела пуританскую жизнь и теперь готова накинуться на секс, который будет всегда под боком. Гарпу следует зарубить себе на носу: с подобными предложениями пусть обращается к кому-нибудь другому.

Он даже не принес извинений в следующем письме: он не отрывается от письменного стола и у него нет времени на объяснения; вот прочитает она, что он пишет, и поймет, что все это очень серьезно.

„Не сомневаюсь, что серьезно, — отвечала Хелен, — но сейчас у меня есть что читать, и, пожалуй, куда в большем объеме, чем мне хотелось бы“.

Она не стала писать, что чтение это — рукопись его матери в 1158 страниц. Позже Хелен согласится с Гарпом, что „Одержимая сексом“ — не литературный перл, но все-таки должна была признать, что читается книга с захватывающим интересом.

Когда Гарп наносил последние штрихи на свое куда более короткое сочинение, Дженни Филдз воплощала в жизнь очередной замысел. Она все чего-то искала, сама не зная чего, и как-то на прилавке большого киоска ей попался американский журнал, в котором она наткнулась на весьма любопытный факт. Один смелый нью-йоркский редактор преуспевающего издательства только что отверг рукопись, представленную скандально известным, теперь уже бывшим, членом правительства, который обвинялся в присвоении государственных денег. Книга была тонко замаскированной под беллетристику историей его преступных политических сделок. „Это непотребный роман, — цитировал журнал слова редактора. — Его автор не умеет писать. Какое бесстыдство делать деньги из своей преступной жизни!“ Книга, конечно, будет опубликована и принесет автору, этому ничтожеству, и его издателю капитал. „Иногда я чувствую, что обязан сказать „нет“, — писал редактор, — даже если знаю, что люди с удовольствием проглотят эти помои“. „Помои“, возможно, даже получат серьезную рецензию, как настоящее литературное произведение, но не это поразило Дженни. Ее поразил редактор, сказавший „нет“. Она вырезала из журнала эту статью, обвела кружочком имя редактора, простое, как имя актера или волка из детской книжки: Джон Вулф. В журнале была фотография Джона Вулфа; он был прекрасно одет и выглядел как человек, придающий большое значение здоровью и внешнему виду, — типичный нью-йоркец, которому здравый смысл подсказывает, что дельцу нельзя пренебрегать ни тем ни другим; но Дженни Филдз он показался ангелом. Он издаст ее книгу, она уверена. В ее жизни нет ничего криминального, и Джон Вулф поймет: у нее есть право делать деньги из своего жизнеописания.

У Гарпа было иное отношение к своему „Пансиону Грильпарцер“. Он знал, его повесть больших денег не принесет. Сначала появится в солидном журнале, где ее мало кто прочитает. Через годы, когда имя его станет известно, выйдет более заметным изданием; критики скажут о ней свое слово, но денег, полученных за „Пансион“, не хватит на покупку хорошего автомобиля. Гарп знал, что его детище не принесет ему денег, но он прежде всего надеялся, что этой повестью завоюет Хелен Холм и она согласится жить с ним, даже выйти за него замуж.

Закончив „Пансион Грильпарцер“, он объявил матери, что хотел бы вернуться домой и увидеть Хелен; он пошлет ей повесть, может, она выкроит время прочитать ее к его возвращению. „Бедная Хелен, — подумала Дженни, — не слишком ли много ей придется прочесть“. Дженни встревожило то, что Гарп назвал Стиринг „домом“; но и ей хотелось увидеть Хелен, да и Эрни Холм с удовольствием проведет несколько дней в их обществе. К тому же в бухте Догз-хед был родительский особняк, так что Гарпу и Дженни будет где остановиться и обдумать дальнейшие планы.

Гарп и Дженни были странные, одержимые люди, им и в голову не пришло задуматься, почему они, так в общем и не повидав Европы, вдруг засобирались домой. Дженни упаковала форменные платья. Гарпа держало одно — „услуги“, за которые Шарлотта перед смертью заплатила Тине и ее подруге.

Предвкушение этих „услуг“ волновало его все время работы над „Пансионом Грильпарцер“, но впоследствии Гарп поймет — веление писательства и жизни не всегда совпадают. Пока он писал, ему требовалось лишь предвкушение, кончил писать — захотелось Тину. И он пошел искать ее на Кёрнтнерштрассе, но „майонезная“ шлюха, говорящая по-английски, сообщила ему, что Тине пришлось расстаться с престижным районом.

— Все меняется, — сказала Ванга. — Забудь Тину.

И Гарп забыл — похоть способна на такие штуки. Время смягчило антипатию к „майонезному“ шраму Ванги; он ему даже понравился. И Гарп переспал с ней дважды, но — сколько раз ему предстоит в этом убедиться, — когда окончен труд, все остальное не в радость. Почти все.

Гарп и Дженни прожили в Вене год и три месяца. Был сентябрь. Гарпу и Хелен всего лишь девятнадцать, и Хелен предстоит вскоре вернуться в колледж. Самолет летит из Вены во Франкфурт. Легкое возбуждение (Ванга) тихо покинуло Гарпа. Он вспомнил Шарлотту, все-таки она была счастлива. Ведь она рассталась с престижным районом, только когда рассталась с жизнью.

В самолете, летящем из Франкфурта в Лондон, Гарп перечитал „Пансион Грильпарцер“ и подумал, что Хелен его не отвергнет. От Лондона до Нью-Йорка повесть прочитала Дженни. И поразилась причудливой фантазии сына в сравнении с ее трезвым, жизненным повествованием. Воображение Гарпа восхитило ее. Ведь ее литературный вкус никогда не был особенно изощренным. Позднее она скажет, что „Пансион Грильпарцер“ мог написать только мальчик, выросший в неполноценной семье.

Что ж, возможно. А Хелен потом скажет: прочитав „Пансион Грильпарцер“, можно уже мельком увидеть, каков „мир от Гарпа“.

„…Наутро, отправившись завтракать в кафе „Пансиона Грильпарцер“, мы встретились там с герром Теобальдом и всей шумной компанией его постояльцев, так испортивших нам предыдущий вечер. Я знал, что папе в этот раз, как никогда, хотелось рассекретить себя как инспектора Австрийского Туристического бюро.