Паритет интересов - Николай Александрович Живцов

Упираться я не стал, есть хотелось неслабо. А еще спать. Сутки уже на ногах.

В гостиной, в надежде немного подремать, я завалился в кресло. Алина выбрала диван и застыла на нем с независимым видом знающей о своей неотразимости принцессы.

Я закрыл глаза и через минуту их открыл. Мне в голову прилетела подушка.

– Спать сюда пришел? – Принцесса изволила гневаться за игнор.

– Спасибо, – положил подушку под голову и вновь закрыл глаза. Стало даже удобнее.

– Ты невыносим! – В меня вновь что-то прилетело. В этот раз это было вязание. Спицы, лязгнув о подлокотник, упали под журнальный столик. Вязка же осталась на моих коленях.

– Чего это? – повертел я ею перед глазами.

– Дай сюда! – Нечто недовязанное было вырвано из моих рук, после чего Алина полезла под столик за спицами.

– Тебе там помочь? – спросил я сверху.

– Зачем ты вообще приперся?! – донеслось возмущенное снизу.

– Тебя увидеть.

Девушка, задев затылком столешницу, вылезла. В руках она держала внушительного размера спицы.

– Гнусный лжец, – наградила она меня эпитетом.

– Какая-то ты негостеприимная, – пожурил ее я. – Спицами в гостей кидаешься. Чуть не убила.

– Да что тебе сделается? Ты же чурбан! – заявила Алина и ушла на диван собирать петли.

А я вновь прикрыл глаза.

– Альберт! – Меня рьяно трясли за плечо.

Вот ведь настырная, не даст поспать.

Открыл глаза, но вместо Алины передо мной стоял полностью одетый Митрошин.

– Вставай давай. Время уже девятый час. Иди, тебе там завтрак оставили. Ешь, и поехали. И побыстрее!

В санузле на меня из зеркала смотрел взъерошенный парень с ошалелым взглядом припухших глаз.

– Да ты словно неделю бухал, – прокомментировал я свое отражение.

Умылся, причесался, почистил пальцем зубы – стало намного лучше. А после завтрака даже довольство жизнью какое-никакое появилось. Так что в прокурорскую машину – старенький «москвич» – я садился уже готовым к новым ударам судьбы.

«Мне бы сперва последствия старых разгрести», – вздохнул я.

– До отдела тебя подкину. Незачем по улицам с такими деньгами шастать. – Митрошин, оторвав на секунду взгляд от дороги, кивнул на скрепленный печатью и подписью понятых пакет, что лежал на моих коленях.

– Ага, спасибо.

Наличие больших денег действительно напрягало. Хотелось с ними чего-нибудь побыстрее сделать – избавиться или как-то уж распорядиться.

– Ты, Альберт, не помнишь, деньги потерпевшие где взяли? – вновь заговорил Митрошин. – Годами в ящик стола складывали или на сберкнижке их держали, а сняли только перед покупкой? Я к тому, что, когда гражданам в сберкассе крупную сумму выдают, номера купюр могут фиксировать.

– Не знаю, – неуверенно ответил я, морща лоб.

– В смысле не знаешь? Ты что, не спрашивал, откуда у потерпевших такие суммы появились? – Зампрокурора вновь отвлекся от дороги.

– Нет, – ответил я с чувством, что опять запорол косяк. И сам не спросил, и протоколы допроса не содержали такой информации. Это я точно помнил, я их не раз штудировал в поисках схожих деталей преступления, чтобы на серию выйти.

– Та-а-ак! – тоном, не предвещающим ничего хорошего, протянул Митрошин. – Как вы их допрашивали, если ничего не узнали?!

Я молча вздохнул, но валить все на проводившую допрос Ксению и не подумал.

– И куда твоя Журбина только смотрит?! – вновь взъелся на мою начальницу Митрошин. – Распустились, – сплюнул он. – В мои времена молодняк натаскивали всерьез. А сейчас что? Передали только что вступившему в должность следователю дело, и вертись как хочешь. Разве это наставничество?! Да она должна каждый твой шаг контролировать, давать указания на каждое следственное действие! Распустили отделение. При Левашове вроде такого бардака не было. Где он, кстати? Что-то давно не видно его.

– У него сейчас большая нагрузка, – дипломатично ответил я.

– Бухает, значит, – пришел к собственному выводу Митрошин. – Сперва Кривощеков, теперь Левашов. Неудивительно, что никто ничего не контролирует – все пьют.

– Людмила Андреевна не пьет, – заступился я за начальницу.

– Ну, значит, в облаках летает. Бардак, в общем, – резюмировал Митрошин. – Надо расчистить эти ваши авгиевы конюшни.

– Борис Аркадьевич, Журбина меня контролирует, это я сам косячу, – вздохнул я тяжко. Опять начальницу подставил.

– Альберт, ты вот что, прямо сегодня, не затягивая, узнай у потерпевших о сберкассах и пробегись по ним, – пропустив мимо ушей мои слова, перешел к другой теме Митрошин.

– Понял. Деньги только в сейф закину и поеду, – кивнул я.

– Все, выходи, – высадил он меня возле отдела.

К своему кабинету я добирался крадучись. Но только до заветной двери осталось сделать пару шагов, как по всему коридору разнеслось грозное:

– Чапыра!

– Доброе утро, Руслан Тахирович, – натягивая на лицо улыбку, поприветствовал я первого зама.

– К Головачеву! Немедленно!

Пришлось плестись. Курбанов, видимо, и не думал куда-то уходить, после того как передал мне приказ, а ответственно следил за его выполнением.

Под конвоем я дошел до кабинета начальника следствия, а там меня уже нетерпеливо ждали сам Головачев и бледная на лицо Журбина.

– Здравствуйте, – обозначил я свое присутствие, хотя они от меня глаз не отрывали. Правда, молчали при этом как-то напряженно.

Курбанов захлопнул за мной дверь и занял свое место – напротив и.о. второго зама.

– Где Овсянников? – с тихой угрозой в голосе спросил Головачев.

– Сбежал, – честно ответил я. Что-то надоело мне подставляться. Амплуа своего парня явно не мое.

– А вот в дежурной части говорят, что следователь вчера отпустил, и в сводках никакой побег не значится, – не поверил мне начальник. – Лусенко с утра громы-молнии метает, грозится рапорт на нас всех написать. Выпустили злодея, которого УГРО нам на блюдечке преподнесло! – Головачев перешел на крик. – И повестки в деле нет! – Он махнул рукой с зажатой в ладони сигаретой на тонкую стопку уголовных дел перед ним. – Рапорт мне на стол! Садись и пиши!

– Слушаюсь. – Я опустился на свободный стул. Пакет с дежурной папкой положил рядом.

– Это чего у тебя? – указал он взглядом на пакет.

– Деньги, товарищ подполковник.

– Какие еще деньги? – фыркнул табачным дымом Головачев.

– Двадцать три тысячи. В квартире Овсянникова при обыске нашли, – доложил я, при этом доставая чистый лист бумаги из папки и ручку.

Установилась абсолютная тишина. Все неотрывно смотрели на злополучный пакет.

– Какой обыск? Когда? – вкрадчиво спросил Головачев. – Люда, что, вообще, происходит? – сверкнул он на Журбину глазами.

Та пошла красными пятнами, открыла рот, чтобы хоть что-то сказать, но ничего не вышло.

– Когда Овсянников сбежал, – начал я спасать положение, а то моя начальница что-то совсем сомлела, – я решил провести в его квартире обыск. И это было правильное решение – мы нашли деньги, – кивнул я на пакет, – и записную книжку подозреваемого. Теперь мы знаем контакты Овсянникова, и оперативникам будет легче его найти.

Головачев поперхнулся дымом. У Журбиной задергалось веко. Выяснять подробности пришлось Курбанову.

– Ночью, без санкции и без понятых? – спросил он.

– Нет, понятые были и представитель домоуправления тоже, – доложился я. – Так что все по закону. Были основания полагать, что в квартире Овсянникова находятся похищенные у потерпевших деньги. Также были основания полагать, что подозреваемый может их перепрятать. То есть был как раз тот не терпящий отлагательств случай. Осталось только прокуратуру письменно уведомить, оговоренные законом для этого сутки еще не прошли, – закончил я оптимистично.

– Как у тебя, Чапыра, все просто, – разглядывая