Оноре Домье - Раймон Эсколье

Весной 1901 года в Школе изящных искусств открылась общая выставка всех работ Домье. На выставке были представлены сокровища из собраний Бюро, Дюран-Рюэля, Эно-Пельтри, Десуша, Лютца, Фейдо, Сарлена. С этого времени никто уже не оспаривал таланта Домье-живописца. Англия, США и в особенности Германия отныне стремились приобрести не только его литографии, но также и акварели и картины маслом. Так, например, холст, который сам Домье уступил торговцу за пять или шесть сотен франков, недавно был продан на аукционе за сто миллионов старых франков (1 000 000 новых франков).

Последняя по времени и наиболее полная выставка произведений Домье состоялась в Лондоне в 1961 году: ее организовал в Музее Тейт «Британский Совет по делам искусства». Великолепен каталог этой выставки с предисловием Габриеля Уайта, Алана Боунесса и К.-Е. Мейсона {224}. Мы с нетерпением ждем каталога, автором которого является такой крупный знаток творчества Домье, как К.-Е. Мейсон.

Лувр приобрел «Воров и осла», «Криспена и Скапена», а затем и «Прачку». Тот самый Лувр, который в 1913 году отказался взять около тридцати холстов Домье — собрание Поля Бюро: об этом отказе сообщил нам, моему наставнику Гюставу Жеффруа и мне, господин Леприер.

Прискорбной расплатой за славу явилось появление на рынке картин поддельных Домье, конкурирующих с поддельными Коро. К их числу относится приписываемый Домье портрет Шопена, который находился в Версальском музее {225}. Его незадачливый «напарник» — так называемый портрет Домье в Пти-Пале, столь легкомысленно приписанный Коро. Как-то раз Лувр чуть было не купил портрет Мишле, якобы работы Домье, подлинность коего представлялась не менее сомнительной. В самом деле, на Монмартре, а также в Швейцарии давно существуют самые настоящие «фабрики» поддельных Домье.

Что же касается жалкого «Дон Кихота», приобретенного Луи Лушером и преподнесенного Клемансо{226} от имени бывших его министров, то этот поддельный Домье, завещанный его владельцем Лувру, по счастью, не был включен в экспозицию. Его даже не решились послать в провинцию! Правда, Лушер заплатил за этого Домье всего 6 тысяч франков, тогда как подобная картина — подлинная — уже в 1921 году продавалась за 60 тысяч франков!

Если, к стыду Марселя, этот город, вопреки предсказанию Шанфлёри, так и не воздвиг памятника Оноре Домье на какой-либо из самых красивых своих площадей, если Париж, увы, до сих пор не установил бюста на бедной могиле Домье на кладбище Пер-Лашез, то, напротив, маленькая коммуна Вальмондуа показала, что она лучше всех других сознает долг людей перед памятью этого великого человека.

Пятого августа 1900 года здесь, на площади у мэрии, воздвигнут мраморный бюст работы Адольфа Жоффруа. 9 августа 1908 года, по случаю столетия со дня рождения художника, в этом городке, где еще жива память о «папаше Домье», состоялось большое празднество.

Сегодня нет такого поклонника искусства, который бы не был готов благоговейно возложить на могилу Оноре Домье веточку лавра, произросшего на славном берегу Уазы. Уже давно воздано должное заслугам узника Сент-Пелажи; заслугам Домье — скромного пенсионера Республики; заслугам живописца, которым некогда пренебрегли. Анри Марсель с полным на то основанием написал: «Этот человек в настоящее время вошел в число самых крупных художников французской школы». Из высказываний наших критиков о Домье было бы легко составить великолепный сборник. В своей отличной работе Жан Адемар сделал это.

Чтобы кратко выразить сущность Домье-человека и Домье-художника, достаточно привести лишь малоизвестные — и сколь горестные! — слова другого художника, великого и непреклонного Ж.-Л. Форена{227}: «О, Домье! Он не то, что мы… Он был великодушен и щедр».

ПОСЛЕСЛОВИЕ

«Именно нам, в СССР, дано до конца оценить „явление Домье“ во всем его глубочайшем значении», — писал известный советский критик Яков Тугендхольд в 1928 году. — Домье — мастер воинствующей сатиры, беспощадный разоблачитель буржуазного общества, реалист и бытописатель — был в то же время великим мечтателем, грезившим о наступлении новой эпохи, когда будут воплощены в жизнь светлые идеалы человечества. «Если бы даже Домье не был деятелем трех революций, — продолжал свою мысль Тугендхольд, — то и тогда его искусство не перестало бы быть революционным само по себе — по всему своему мироощущению, по всему своему тонусу. Это искусство — огненный сплав реализма с романтикой, быта с героикой. Это искусство — буря и натиск человеческого духа, рвущегося из оков мещанства»[20].

История изучения творчества Домье в СССР начинается буквально с первых лет Советской власти. Уже в годы гражданской войны и иностранной военной интервенции, когда молодая республика отбивалась от внешнего и внутреннего врага, появилась первая статья о Домье (1918) и альбом его литографий (1920). Какое еще нужно доказательство удивительного созвучия искусства художника революции и борьбы масс? К творчеству Домье обращались ведущие советские искусствоведы: М. В. Алпатов, И. Л. Маца, А. Д. Чегодаев, Н. В. Яворская. Писал о Домье, графике и живописце, и автор этих строк. Тем не менее «явление Домье» не исчерпано и не может быть исчерпано. Творчество художника настолько емко, такие существенные стороны общественной психологии вобрало оно в себя, настолько доступен, универсален изобразительный язык мастера, что к Домье обращается и будет обращаться каждое новое поколение художников, критиков, искусствоведов, как бы равняясь на него.

Домье учит высокой гражданственности, страстной причастности к каждому явлению жизни, высочайшему художественному мастерству. Поэтому выход в свет каждой новой работы о Домье — большая радость для советского читателя.

Переведенная с французского книга Раймона Эсколье «Домье и его мир» справедливо включена издательством «Искусство» в серию «Жизнь в искусстве». Это не научное исследование, а беллетризированный рассказ о жизни и деятельности художника. Писать такого рода работу о Домье необычайно трудно. В отличие от ряда других художников, оставивших богатое эпистолярное наследие, ведших дневники (можно вспомнить хотя бы Эжена Делакруа или Винцента Ван Гога), Домье был молчальником. Несколько сохранившихся его писем дают не так уже много исследователю, хотя и представляют несомненную ценность, особенно письмо Филиппу Жанрону, посланное из тюрьмы Сент-Пелажи. Остальные письма — это просто короткие записки, отправленные находившейся на отдыхе мадам Домье. Они говорят лишь о нежной привязанности супругов. Рядом с бурными биографиями многих современников Домье, например Гюстава Курбе, жизненный путь Домье выглядит на редкость спокойным. Никаких манифестов, деклараций, никаких или почти никаких достоверных свидетельств активного участия художника в общественной и культурной жизни его времени. Подспорьем для литератора, пишущего об искусстве, является обычно материал периодики — интервью, критические рецензии, хроника, помогающие воскресить окружающую художника среду. Но для изучения Домье и этот источник мало что дает. Почти все критики XIX столетия видели в Домье лишь карикатуриста, чье лицо определялось помещавшимися в газете «Шаривари» литографиями. При этом критики считали карикатуру искусством второго сорта, заслуживающим, в лучшем случае, беглого упоминания. Что касается живописи, которой Домье с каждым годом отдавал все больше и больше творческих сил, то о ней знали лишь самые близкие художнику лица. Когда же несколько живописных работ все же проникало в салоны, они оставались почти незамеченными. Если о них и упоминали, то как о неудачных опытах карикатуриста.

Приступая к написанию книги «Домье и его мир» Эсколье, конечно, прекрасно отдавал себе отчет обо всех этих трудностях. Он уже неоднократно обращался к изучению творчества художника начиная с 1913 года, когда в издательстве Луи Мишо вышла его книга, в 1923 году появилась вторая значительная французская монография о Домье, увидевшая свет после изданной еще в 80-е годы прошлого столетия книги Арсена Александра (Alexandre. A. Daumier. L’homme et l’oeuvre. Paris, 1888). Затем в 1920–1930-е годы и в периодической печати, и в отдельных изданиях, и в «Истории французской живописи XIX века» Эсколье говорил о Домье. Будучи хранителем Дома-музея Виктора Гюго в Париже, Эсколье подготовил выставку «Домье — Гаварни» (1923). Популярному очерку, увидевшему свет в 1965 году, предшествовали, таким образом, серьезные научные публикации. Именно они определили достоверность, доброкачественность всего приводимого автором материала.

Эсколье не дает увлечь себя пылкой фантазии, не придумывает, не измышляет. Факты для него главное, а если нет фактов, то нет и суждений по этому поводу. Это обстоятельство следует особо подчеркнуть, ибо Эсколье не только, а может быть, и не столько искусствовед, сколько писатель. Его перу принадлежат романы, пьесы, поэтические сочинения, из которых наиболее известен роман «Кантегриль», удостоенный литературной премии «Фемина». В этом отношении Эсколье продолжает идущую еще от XVIII века традицию французского искусствоведения — обращение писателей и поэтов к анализу творчества художников. Правда, и как писатель и как искусствовед Эсколье значительно уступает многим своим предшественникам, среди которых были такие блистательные литераторы и критики, как Дени Дидро, Шарль Бодлер, Эмиль Золя, Гийом Аполлинер.