Реквием в Брансвик-гарденс - Энн Перри

Лицо Андерхилла стало багровым, руки его затряслись:

– Вы ошибочно трактуете мои слова, сэр! Отвратительное предположение!

Впрочем, именно это он и подразумевал, что было превосходно известно его супруге. Как же ей выручить мужа и заодно сохранить собственную честь?

– Я уверена в том, что вы правы, мистер Корнуоллис, – настороженным тоном произнесла она, не глядя на гостя. – Похоже, мы не осознали последствий того, о чем говорим. Мы не знакомы с законом, и, слава Небесам, до сих пор у нас не случалось ничего подобного. Конечно, у нас были собственные несчастья, однако до подлинного преступления дело не доходило, все ограничивалось грехами перед Богом и Церковью. – Она наконец посмотрела Джону в лицо.

– Конечно. – Тот внимательно смотрел на нее, и лицо его выражало не разочарование, но застенчивость и восхищение. Женщину словно согрело какое-то внутреннее тепло. – Случилась… случилась трагедия, к которой мы не могли оказаться готовы… – Корнуоллис осекся, не зная, что сказать дальше. – Однако я не могу преступить требования закона. Я не смею сделать это, потому что не уверен в том, что правильно, а что нет, чтобы принять ответственность за решение на себя. – Он опустил суповую ложку на тарелку. – Однако я знаю, как поступать правильно, – во всяком случае тогда, когда необходимо выяснить истину. Весьма вероятно, что Рэмси Парментер убил мисс Беллвуд, потому что она была откровенной и задиристой женщиной, отвергавшей все, во что он верил. – Голос его стих, и на лице проявилась печаль. – Он может оказаться и отцом ее ребенка, но с равной вероятностью может и не быть им. Если здесь замешаны Мэлори Парментер или Доминик Кордэ, то и у них были причины желать ей смерти. Мисс Беллвуд могла погубить их обоих в избранном ими призвании. Я не знаю, шантажировала она их или нет, однако нам придется выяснить это. Мне очень жаль. Я хотел бы, чтобы всего этого не случилось.

– Как и все мы, – печально улыбнулась миссис Андерхилл. – Однако сожаление еще никому и ни в чем не помогало.

Ее муж шумно прокашлялся:

– Полагаю, вы будете держать меня в курсе всякого прогресса по делу?

– О том, что затрагивает благополучие Церкви, я извещу вас немедленно, – пообещал Корнуоллис без капли тепла во взгляде. С тем же самым выражением он мог бы смотреть на капитана вражеского корабля в ледяном море.

Айседора задумалась, религиозен ли ее гость. Быть может, власть океана, а также относительная беспомощность человека, его зависимость от света звезд, ветров и могучих течений возбудили в нем глубокое знание Бога, опору на веру, держащую в своих руках жизнь человека, а не на удобные похвалы и репутацию среди собратьев? А сколько времени прошло с тех пор, когда Реджинальд имел дело с вопросами жизни и смерти, а не с чистым администрированием?

Разговор стих. Слуги убрали суп и подали следующее блюдо. Епископ что-то сказал. Корнуоллис ответил и добавил какой-то комментарий.

Айседоре следовало бы заполнять паузы невинными репликами, однако разум ее был занят более глубинными и настоятельными вопросами. Почему Реджинальд не настолько хорошо знает Рэмси Парментера, чтобы не знать, способен ли он на интрижку с этой женщиной или нет? Ему полагалось бы быть в курсе такого страшного дефекта веры и нравственности, не говоря уже о грехе, у одного из священников!

Чего ради он так ходатайствовал о дальнейшем продвижении Парментера, если не знает его в такой мере? Только ради того, чтобы иметь своего человека среди церковных иерархов? Случалось ли ему разговаривать с Рэмси о чем-то истинно значимом? O добре и зле, о радости, o покаянии и понимании жуткого саморазрушения, приносимого грехом? Разговаривал ли он с ним когда-либо о грехе, как о чем-то реальном, а не как о пустом слове, произнесенном с кафедры? Было ли у него время разглядеть тот эгоизм и несчастье, которые рождают грех… это смятение и пустоту?

Занимался ли он когда-нибудь вообще чем-то, кроме административных дел… делал ли он что-то, кроме того, как указывать людям, что и как им делать? Посещал ли он больных и бедных, запутавшихся и заплутавших, озлобленных, утомленных, честолюбивых и жестоких… Предоставлял ли он зеркало их слабостям? Утешал ли он верой усталых, испуганных и осиротевших? Или он говорил о зданиях, музыке и обрядах – и о том, как воспрепятствовать Рэмси Парментеру устроить скандал? Но если он не способен предстать перед действительной болью, чего стоит все это пение и молитвы? Какой человек на самом деле скрывается под облачением епископа Андерхилла? Тот, которого она любила, или тот, к которому просто привыкла?

Согласно правилам приличия, помощник комиссара полиции откланялся сразу же после обеда. Реджинальд удалился читать в свой кабинет, a Айседора в безмолвии отправилась в постель, хотя ропот мыслей у нее в голове оставался еще слишком громким, чтобы позволить ей уснуть.

A когда она наконец закрыла глаза, ей позволило расслабиться лицо Корнуоллиса, и на мгновение призрак улыбки прикоснулся к ее губам.

Глава 5

В то самое время, когда Питт выслушивал Смизерса в кабинете Корнуоллиса, Доминик разговаривал с Витой Парментер в гостиной дома в Брансвик-гарденс. Горничные уже подмели и прибрали в комнате, и в камине начинал разгораться огонь. Утро выдалось холодным и ясным, и, расхаживая взад и вперед по комнате, так как у нее не было сил оставаться на месте, Вита зябко поеживалась.

– Хотелось бы знать, что там думает этот полицейский, – проговорила она, обращая к священнику озабоченное лицо. – И где он сейчас находится? С кем разговаривает, если его нет у нас?

– Не знаю, – честно проговорил Кордэ, жалея о том, что стоит вот так, в беспомощности наблюдая за ее страхом, и не может утешить ее. – Мне почти ничего не известно о том, как они работают. Быть может, он что-то разузнает о Юнити…

– Но зачем? – удивилась миссис Парментер. – Что теперь ему до того, какой она была? – Движения ее были неровными, она то широко разводила руки, то плотно сплетала пальцы, до боли вонзая ногти в ладони. – Вы хотите сказать, что, по его мнению, раз в прошлом она вела свободный образ жизни, то могла позволить себе вести себя подобным образом и здесь?

Доминик удивился. Ему и в голову не приходило, что его собеседница могла кое-что знать о прошлом мисс Беллвуд. Это смущало… Впрочем, он мог и понять, что Вита слышала разглагольствования Юнити на темы свободы нравов, права следовать своим эмоциям и потребностям – всю ту чушь, которую она часто несла об освобождающем влиянии страстей и о том, как определенные взгляды душат людей, в особенности женщин. Раз или два Кордэ попытался спорить с ней, пробовал доказать, что на самом деле консервативные взгляды защищают людей, а в особенности женщин, после чего она окатила его гневом и пренебрежением. Так что теперь не стоило и думать о том, что Вита не присутствовала при одной из подобных сцен или не прислушивалась к словам Юнити.

Теперь, стоя на краю обюссонского ковра[10], хозяйка дома смотрела на него с подлинным страхом в больших глазах. При всей внутренней силе, которой, как ему было известно, обладала эта женщина, она казалась весьма уязвимой.

– Я даже не знаю, занят он именно этим или нет, – негромко ответил священник, делая шаг в ее сторону. – Просто это возможно. Здравый смысл требует внимания к жизни… убитой… если хочешь найти ответственного за ее смерть.

– Наверное, так, – ответила миссис Парментер с легкой хрипотцой. – Но значит ли это… не думаете ли вы… что это не обязательно был Рэмси? – Она посмотрела на Доминика, и на ее бледном лице смешались отчаяние и надежда.

Без раздумий священник осторожно взял ее руку в свою. Пальцы ее на мгновение остались безучастными, а потом ответили отчаянным пожатием.

– Как жаль, – негромко проговорил Кордэ. – Мне так хотелось бы что-то сделать для вас. Что угодно… Я пред вами в неоплатном долгу.

Вита чуть улыбнулась – коротко, на мгновение, уголками губ, – но так, словно эти слова были очень важны для нее.

– Рэмси помог мне, когда я пребывал в бездне отчаяния, – продолжил ее собеседник. – A я теперь, похоже, ничем не способен помочь ему.

Женщина опустила глаза.

– Если он убил Юнити, никто из нас не сможет чем-то помочь ему. Это… – Она судорожно глотнула. – Это… Непереносимо другое – незнание.

Вита заставила себя встряхнуться и продолжила более ровным тоном:

– Глупо говорить такое… это слабость… нам приходится терпеть. – Голос ее притих. – Но, Доминик, как это больно!

– Я понимаю…

– В голове моей кружатся всякие ужасные вещи. – Миссис Парментер по-прежнему шептала, словно не имела сил произнести эти слова вслух, хотя в комнате никого больше не было. – С моей стороны это нелояльно? – Она пристально посмотрела священнику в глаза. – Вы презираете меня за это? Впрочем, мне кажется, что я сама себя презираю. Однако хотелось бы знать, привлекала ли его она… такая… очень… очень яркая, очень наполненная чувствами и эмоциями. У нее были прекрасные глаза, как вам кажется?