Новый Мир ( № 10 2010) - Новый Мир Новый Мир

Портвейн оказался смесью вишневого сока и спирта и отдавал химическим очистителем. Опьянение, а скорее отравление, наступило быстро; не выпив и половины бутылки, Евгений Романович почувствовал головокружение, а подняв глаза к небу, он подумал, как прекрасно устроен этот мир, и нет в нем горя и несправедливости.

Отпивая очередной глоток дурного вина, он заметил сидящих на скамейке через клумбу учеников из своей школы. Опьянение настолько усилило его одиночество, что он, пренебрегая всякими приличиями, взял недопитую бутылку портвейна, протоптался через клумбу и подошел к компании. Ребята сидели вместе с незнакомыми Евгению Романовичу девушками, у которых веки были выкрашены голубыми тенями; парни испугались внезапного появления учителя истории и выбросили за скамейку только раскуренные сигареты, а незнакомые девушки в коротких юбках и блестящих дешевым глянцем куртках поначалу не поняли, что это за низкорослый небритый мужчина с перебитым носом к ним подошел, приняв его за обыкновенного пьяницу, ищущего собутыльников, но, увидев реакцию своих спутников, они вдруг поняли что к чему, решив, что это, должно быть, отец одного из ребят. Впрочем, они продолжали невозмутимо курить тонкие сигареты, понимая — единственное, что может сказать неприятного этот странный человек, будет сказано хоть и по отношению к ним, но в упрек одному из парней, сидевших вместе с ними на скамье.

— Ну что, молодежь, отдыхаем? — сказал Евгений Романович тем особенным полупьяным тоном, который пока не вызывал отвращения, но и не предвещал ничего хорошего.

Ученики, поначалу испугавшиеся учителя, теперь поняли его состояние и встали перед моральным выбором: держаться спокойно, будто ничего не замечая, с явной пользой для старшего человека, случайно опустившегося до подобной низости, или же начать панибратскую беседу с выгодой для себя и возможностью посмеяться над учителем истории. В случае если бы кто-то из этих молодых людей в одиночестве встретил в столь неподобающем виде Евгения Романовича, конечно же он выбрал бы первый путь, но, к сожалению, парней было четверо, и этот путь стал невозможен. Остался другой вопрос: кто первым начнет всеобщее веселье? Повисло недолгое молчание. Его прервал Женя Сотников, у которого в июне, за два дня до выпускного, погибла сестра:

— Присаживайтесь, Евгений Романыч, подвинемся.

— Да нет, я постою, — сказал Евгений Романович, — хотите вина?

На этих словах, уже окончательно все поняв, ребята снова закурили, сладко затягиваясь и с любопытством ожидая дальнейших действий преподавателя.

— Курите, значит? А ведь сколько раз… говорил. Ну да ладно. Я сам знаю, как это, когда куришь, а тебе говорят “не кури”, помню я себя. Ладно, курите, не стесняйтесь, я тоже закурю. — Евгений Романович достал из потрепанной пачки папиросу, зажег спичку, опалив палец, и затянулся. — Да вы пейте, понемногу можно. Лучше, если вы так будете начинать алкоголь выпивать, под присмотром старших, чем просто так, в подъезде. — Видно было, как ему самому приятно говорить эти когда-то заученные для собственных детей слова.

Женя Сотников, бывший посмелее и наглее остальных, воспользовался предложением и отпил из горлба.

— Подождите, подождите, — весь встрепенулся Евгений Романович, — что из горла пить? Давайте я за стаканчиками сбегаю.

И стыдно и весело было наблюдать ребятам за суетящимся пьяным учителем. Девушки откровенно смеялись, надменно поглядывая на лысеющую голову Евгения Романовича, мальчики пока сдерживали улыбку, отпивая вино и морщась.

— Евгений Романович, — сказал Женя, предвкушая унижение учителя, от которого ему всегда доставалось, — а расскажите-ка нам про Древний Египет что-нибудь.

— Зачем про Древний Египет сразу? — обиделся Евгений Романович. — Давайте о чем-нибудь другом поговорим, не про Древний Египет.

— Ну что вы, нам же интересно это все, — уже еле сдерживая подступающий хохот, не унимался Женя. — Нам же интересно, как наши предки жили.

Евгений Романович посмотрел на улыбающуюся, внимательно изучающую его брюнетку с тонкими губами на худом лице, подумал, будто ребятам и правда интересно, что он им скажет, и заговорил:

— Я вам вот что скажу. У фараонов были наложницы, много жен, как у мусульман. А детей нужно было немного. — Он чему-то засмеялся. —

И знаете, что они делали? — Евгений Романович, потеряв всякий стыд, сделал неприличный жест.

Скамейка разразилась хохотом.

“Что ж ты говоришь такое, мерзавец?” — подумал Евгений Романович, протрезвев от этого звонкого хохота. Он резко встал, ребята замолкли.

— Ладно, вы тут отдыхайте, не буду вам мешать, — сказал Евгений Романович.

— Ну что вы, посидите еще с нами.

— Нет-нет, я совсем забыл, мне надо по делам еще сходить сегодня кое-куда. До понедельника, до свидания.

И он быстро зашагал к выходу из сквера.

— Подождите! Вино забыли!

— Оставьте себе, — пробормотал Ерсин, не оборачиваясь.

Он чувствовал, как горят на октябрьском ветру его щеки, на глазах выступили колючие слезы, Евгений Романович почти бежал. Его ослепил свет, раздался гудок машины, но он вовремя посторонился. Не останавливаясь, он добежал до дома, поднялся на свой этаж, открыл дверь. Матери дома не было.

Еще долгое время он тяжело спал ночами, снова и снова вспоминая этот случай, а когда ему удавалось задремать, то все равно где-то на дне души гулко звучал басистый юношеский смех, а перед глазами появлялось лицо той худой брюнетки, что так внимательно его изучала. В школе ему находиться стало неловко, даже более неловко, чем тогда, после того случая. Самое неприятное для него было то, как он чувствовал, что все его презирают, но даже не подают вида, только смотрят нагло в глаза, пока он не отведет взгляда.

Где-то месяц спустя впечатления от встречи в сквере подтерлись, иногда всплывая, чтоб слегка уколоть подзабытым стыдом. Прошла зима, наступила весна, а вместе с ней и новая печаль — Наталья Александровна вышла замуж, и теперь у Евгения Романовича не осталось даже слабых безнадежных фантазий повстречать кого-нибудь, кто если и не любил бы его, то хотя бы был рядом. Впрочем, через несколько недель после свадьбы Натальи Александровны он посмотрел на это событие с несвойственным ему оптимизмом, решив, что теперь он, сорокалетний и одинокий, может наконец оставить надежды найти себе подругу жизни и, смирившись, посвятить себя своему развитию и своей работе. С наступлением теплых дней завел он привычку просыпаться рано и идти в школу пешком, меньше курил, а по вечерам поднимал гантели. Физических упражнений ему показалось мало, он стал больше читать, пробовал писать статьи, не для публикации, нет, на это он даже не надеялся, но только для тренировки мысли. Для равного развития полушариев мозга он вскоре выучился одинаково писать правой и левой рукой. Ему приятно было видеть удивление детей тому, как он, проверяя контрольные работы, одновременно ставил оценку на листок с работой и в журнал. Но старшие ученики и над этим смеялись.

Заканчивался май, начиналась последняя неделя школьных занятий. В классе было душно и светло, от духоты не спасали открытые форточки, а яркий — уже летний — свет пробивался через закрытые жалюзи. Учебник закончили разбирать еще две недели назад; теперь пятиклассники готовились сдавать первые в жизни экзамены, пока только по математике и русскому языку. Чтобы занять учеников, Евгений Романович придумал игру: ходил между рядами с плотным мешочком и давал ученикам по очереди вытягивать предметы и говорить, где эти вещи изобрели. Первым из мешочка доставал Ваня Соломин, косоглазый тугодум, непонятно почему оказавшийся в математическом классе. Он запустил пухлую руку в мешочек и извлек на свет фигурку шахматного коня.

— Шахматы, — сказал Ваня. — Китай.

За его спиной прыснул от негодования Сережа Дымов и поднял руку. Евгений Романович показал кивком головы, чтобы Сережа ответил.

— Шахматы изобрели в Индии.

— Верно, — сказал Евгений Романович, отметив про себя, что надо поговорить с учительницей хореографии, чтобы не ставила Сереже единственную в году четверку.

Когда Евгений Романович подходил к следующей парте, луч назойливого солнца пробился через створки жалюзи и ударил в лицо. Евгений Романович поморщился от боли в голове, крепко зажмурился и протянул мешочек. Девочка Даша Курносова достала палочку для еды.