Смерть и рождение Дэвида Маркэнда - Уолдо Фрэнк

"Любимый муж мой!

Ты, вероятно, беспокоишься о нас, поэтому хочу сообщить, что мы все здоровы. Я сняла опять ту же усадьбу, что в прошлом году. Мы приехали сюда 9 июня: я хотела выехать раньше, но никак не могла решиться покинуть город. Марте здесь очень весело. У Сидни поселилась семья Ричарда Бэкстона, у них две маленькие девочки, одна ее ровесница, другой девять лет. Прошлогодние наши соседи, Берчи и Стайны, тоже здесь, так что у Марты большое общество. Она учится плавать. Она очень послушна и прилежна. Я решила взять детям гувернантку-француженку и пригласила некую m-lle Деспиналь, молодую женщину с большим чувством юмора. Дети ее полюбили и уже начинают немного болтать по-французски. В одном отношении m-lle меня беспокоит. У меня такое впечатление, что ей не хватает мужского общества, а здесь кругом нет совершенно никого подходящего. Все приезжие - женатые люди, а деревенские мужланы ей, разумеется, не компания.

Тони тоже здоров. Он вместе с соседскими мальчиками занят постройкой настоящей лодки из березовой коры. Потом он изучает птиц. Он их очень любит и целые часы проводит на лесной опушке, где их всегда много, лежит на спине, слушает, наблюдает, читает книжку о пернатых Америки, которую я ему подарила. Но Тони тоскует, хотя он сам не сознает и не понимает своей тоски. Он постоянно спрашивает меня: "Где папа? Когда папа вернется?" Я решила сказать ему, что ты уехал в далекое путешествие. Но он хочет знать - куда, чтобы следить по карте в учебнике географии. И еще спрашивает, почему ты не пишешь. И так смотрит на меня, словно я виновата. Мне только неясно, обвиняет ли он меня в том, что я мало знаю, или в том, что я скрываю то, что знаю. Иногда он забывает об этом и по нескольку дней не задает вопросов. Потом снова начинает спрашивать, и это повторяется все чаще. Между прочим, в первый месяц Тони как-то меньше тревожился, больше спрашивала о тебе Марта. Но теперь ее это, кажется, перестало интересовать. Тони же - напротив. У него появились тени под глазами. Я часто замечаю их, когда он задумывается и молчит - знаешь, как с ним бывает. В эти минуты он знает, что я не понимаю, почему тебя нет, и что я лгу ему. Иногда я чувствую, что он испуган, как будто его почему-то вдруг оставили одного. Иногда это не страх, а боль и даже - Дэвид, любимый мой, - чувство унижения. Он храбро сжимает губы и смотрит на меня, а в глазах у него слезы. Потом он вдруг бросается играть с мальчиками и на целую неделю забывает обо всем.

Я рассказываю тебе об этом, Дэвид, только потому, что я чувствую - тебе нужно знать. А так все в порядке. В конце концов, дети могут привыкнуть даже к отсутствию матери, если кто-то о них заботится и все для них делает.

М-р Реннард несколько раз приходил к нам до нашего отъезда. Он, по-видимому, очень умный и внимательный человек, хотя не могу сказать, чтобы я испытывала к нему симпатию. Но это, может быть, и несправедливо, и я постараюсь преодолеть свою неприязнь. Я не могу забыть, что он пытался помешать нашему браку. Он каждый месяц присылает мне чек - денег у меня вполне достаточно.

О себе что же мне говорить, Дэвид? Я жду твоего возвращения. Сердцем я с тобой не расставалась. Ты даже сам не знаешь, какая близость связывает нас сейчас. Ты всегда здесь, со мной, и не можешь покинуть меня. Но твое отсутствие для меня мучительно, потому что оно делает несовершенным твое присутствие в моей душе и теле. Твое отсутствие означает, что ты страдаешь. И для меня мучительно быть так близко к твоим страданиям и в то же время так далеко от них, так понимать их, как я, мне кажется, их понимаю, и быть такой беспомощной.

Мы здесь пробудем до 20 сентября или даже дольше. Ты ведь знаешь, как хорошо осенью в горах. В доме все как было прошлый год. Все готово для тебя. Я помню, в прошлом году ты брал отпуск поздно - кажется, в конце августа.

До свидания, мой любимый. Пусть господь благословит тебя и возвратит поскорее к твоим детям и жене.

Элен".

...Пока Маркэнд читал и перечитывал письмо жены, Дебора Гор возвратилась домой и застала в кухне своего сына.

Гарольд не поздоровался с ней.

- Ты что, опять ходила стряпать этому Маркэнду?

- Ведь ты же знаешь, что я хожу туда каждый вечер. Но тебе ужин готов, сынок, нужно только разогреть. Ступай, переоденься. Я не люблю запаха машин. Пока ты приведешь себя в порядок, я тут управлюсь.

- Мама, я требую, чтоб это прекратилось! Больше я не стану терпеть.

Она не пыталась сделать вид, что не понимает.

- Ты не пойдешь переодеваться?

- Нет.

- Тогда я потороплюсь с ужином.

Она повернулась к плите. Гарольд своим коренастым телом преградил ей путь. Его глаза были на одном уровне с глазами матери.

- К черту ужин! Ты слышала, что я тебе сказал?

- Я не глухая, Гарольд.

- Ну и что же? Бросишь ты туда ходить или нет?

- Нет, не брошу.

- Я заставлю тебя! - Мальчишеский гнев исказил его лицо.

- Не знаю, как тебе это удастся. И почему ты на этом настаиваешь? Дэвид Маркэнд сюда больше не приходит, как ты просил. Но ты же не запретишь мне выходить из дому или ходить, куда хочется.

- Ты мне мать, и я имею право требовать. Нечего тебе стряпать для этого человека, словно он твои муж. Ты не поденщица. Стыд, позор! Проводишь там все вечера. Весь город говорит об этом.

- Не говори мне о стыде и позоре. _Своей_ жизни я не стыжусь.

Он понял намек на отца. Никогда он не слышал от нее доброго слова об отце... ни доброго, ни злого... она никогда не связывала свою жизнь с его отцом или с ним самим.

- Что же, ты думаешь, мне это приятно, что ты ходишь туда и что все говорят об этом?

- Мне очень жаль, - тихо сказала она, - мне очень жаль, что ты так к этому относишься.

Ее мягкость взбесила его. Он сжал кулаки, губы его задрожали.

- Я тебя заставлю! - он подошел ближе. - Я тебя заставлю!

Она увидела его кулаки и содрогнулась.

- Не смей!

Он отступил, смутно поняв, что ее страху много лет, больше, чем ему самому, и в этом страхе снова угадал намек на отца.

Ее вспышка остыла. Она отошла к столу и села.

- Слушай! - сказала она. - Все это уже давно накипало, и хорошо, что прорвалось наконец. Я тебе хочу сказать, Гарольд, что в мою жизнь я тебе вмешиваться не позволю. Живи своей жизнью.

...Позволь вмешаться! О, позволь мне быть ближе к тебе!..

- Я и не вмешиваюсь, покуда ты живешь, как порядочная женщина.

- Покуда я сижу в своем кресле, сложа руки. Покуда я ничего не делаю. Из года в год, изо дня в день...

- Мама!..

- Говорю тебе - оставь меня в покое. Смотри, Гарольд, оставь меня в покое.

- Ты что, влюблена в этого бездельника? - Злобу в его голосе охлаждала усмешка, та самая усмешка, с которой Сэмюель Гор сказал: "Ах, так тебе знакома страсть?"

- Вот что я тебе скажу... - Дебора обеими руками крепко ухватилась за угол стола. - ...не испытывай ты моей любви к тебе.

- Ты меня не любишь. Ты меня никогда не любила.

- Я тебя любила.

- Лжешь!

- Я не лгу, Гарольд. Но мы чужие. Когда ты вот такой, как сейчас, - мы чужие.

- Ты лжешь! Ты никогда меня не любила, оттого что ты ненавидела отца. Вот почему мы чужие.

Она молча на него посмотрела.

- Попробуй сказать, что это не так! - Он почти плакал. - Не смеешь? Если ты меня любишь, почему же ты не можешь сказать?

Взгляд, которым она смотрела на сына, стал еще суровее, потому что она знала, что любит его и вместе с тем должна его ненавидеть.

Он подошел и перегнулся через стол.

- Иди ко всем чертям! Поняла? Я все знаю. Конечно, я - настоящий сукин сын. А разве может быть иначе? Посмотреть только на мою мать... - Он засмеялся.

- Гарольд! - резко сказала она. - Ступай в свою комнату. Умойся. Переоденься, как я тебе велела. И приходи ужинать. Я приготовила тебе вкусный ужин.

Он пристально взглянул на нее; потом повернулся и вышел. Придя в свою комнату, он навзничь бросился на постель.

Часом позже мать отворила его дверь. Маленькая комната полна была лунного света. Гарольд спал лицом вниз, подогнув ноги и закинув руки за голову, как спят маленькие дети. Дебора долго стояла в дверях. Она чувствовала, что любит его. - Теперь, снова обратив его в ребенка, - с горьким упреком сказала она себе, - ты снова его любишь. - Глаза ее наполнились слезами, потому что велика была горечь упрека. Губы сурово сжались, и, прикрыв за собой дверь, она пошла прочь.

Гарольд проспал всю ночь. Проснувшись утром и увидев себя одетым, он все вспомнил. Его тело наполнилось великой ненавистью к Дэвиду Маркэнду, вытеснившей его страх перед матерью, его обиду. Эта ненависть, которая заполняла его целиком, делала его мужчиной. Он встал, снял рубашку, смочил лицо и грудь холодной водой и выскользнул из дому.

Птицы пели, ноги его ступали по росе, на деревьях лежал еще предутренний туман.

Дэвид Маркэнд стоял во дворе и обливался холодной водой из ведра. Он увидел, как Гарольд поднимается по ступеням, и понял: что-то случилось. Он прикрылся полотенцем.

Мальчик остановился шагах в десяти от него.