Смерть и рождение Дэвида Маркэнда - Уолдо Фрэнк

Я - ничто?

А жена моя, а мои дети?_

Сын, нет у тебя жены,

И нет у тебя детей.

_Мать, я люблю их.

Ты не веришь, что я люблю своего сына?_

Желание мое, что можешь ты дать своему сыну?

Ничего.

Там, где нечего дать,

Любовь - ничто.

_Ничто? Все эти годы работа, дом_...

Медленное превращение, желание мое,

После нашей смерти

В ничто.

(Голос отца, выходящий из груди матери.)

_Ничто носит много имен.

Как больно мне знать это.

Я играл ничто, носившее славные имена,

В залах, которые наполняло бездушие,

Чья ничтожность поглотила мою музыку

И меня самого! О, моя Марта!

...Поглотило меня._

Желание мое, ты сын

Нашего желания.

Через нас ты получил дыхание и жизнь,

С нами ты играл и рос - и вырос сильным.

С нами ты исчез.

Мы, которые желали, сумели создать тебя.

Но у тебя не будет жены,

И у тебя не будет ребенка,

Возлюбленное желание мое,

У тебя не будет жизни,

Пока желание не родится в тебе.

Темный, как земля, мрак, наполненный голосами и образами, сменился серым безмолвным днем, окружившим опустошенного и усталого Дэвида Маркэнда. Шел дождь; мокрая пелена тянула небо вниз, к земле, и в пей они сливались в одно. Маркэнд подумал, что хорошо было бы умереть. Голод поднял его с постели, но пища тяжело ложилась в желудок; глаза, ноги и руки болели. - Я - ничто. Тщеславие городской жизни... успех... все было ложью. - Он стал отцом, он определил судьбу женщины, но он - ничто. Неприглядное это было зрелище - жизнь Дэвида Маркэнда. Не мудрено, что он бежал из своего дома и своей конторы. Теперь он понял. - Когда умерла моя мать, ее тело зарыли в землю, и оно обратилось в прах. Моя смерть была медленнее, мое тело отправилось в Нью-Йорк, и там я тоже постепенно стал прахом. - Еще много было в нем от нежного и покорного мальчика для Томаса Реннарда с его лихорадочной ненасытностью, для Корнелии с ее материнской потребностью любить, для Элен. Но вскоре он исчез; остался автомат, созданный городом, делал деньги, растил детей. Но и это тоже кончилось. Я возвратился к началу пути... мертвый. Я - ничто.

Дождь все шел, и Маркэнд все думал о смерти. - Я обманываю себя самого, я вовсе не хочу умереть. - Ему захотелось узнать, где проводит лето его семья. Элен тогда еще не решила, снять ли ту усадьбу в Адирондаке, где они жили прошлым летом. Как странно не знать, где сейчас она, где Марта и Топи. Тони! Его Маркэнду особенно недоставало, его он особенно любил. Было нестерпимо сидеть тут в кухне и не знать, где сейчас его сын, что делает его сын. - Может быть, Тонн болен? Но мне бы дали знать. Реннард знает, где я (он послал ему письмо с просьбой выслать сто долларов). Нет, мальчик здоров. Он катается в лодке по озеру. - Маркэнд вдруг почувствовал уверенность: семья его в горах, в адирондакской усадьбе. Он видит их всех. Элен здорова, но неуловимое облако застилает ее от Маркэнда. Марта весела, как всегда. Тони сидит в лодке, но он невесел. Маркэнду трудно представить себе, что думает Тони. - Достаточно ли он взрослый, чтобы его встревожило отсутствие отца, тревога матери? Или то, что я вижу, - всего лишь мое предчувствие?.. - Маркэнду вдруг сдавило горло, как при внезапном испуге. Предчувствие. Что это значит? На несколько минут он замер, почти не дыша... Потом почувствовал, что решение принято: - Я возвращаюсь домой. Пусть я - ничто, но по крайней мере я могу дожить остаток моих дней вместе с моей женой и моими детьми. Я нужен им. - Он слышит свои сомнения, их страшный отзвук в голосе матери. Как может "ничто" быть нужным жене и детям? Как может "ничто" давать? Он думал о Деборе и Гарольде, о мертвящей власти над ними Сэмюеля Гора. - Я возвращаюсь домой. Или нужно остаться здесь и умереть, или - вернуться домой.

В этот вечер, как всегда, Дебора поставила перед ним тарелку с едой. Он сказал:

- Я возвращаюсь. Я возвращаюсь домой.

Он почувствовал, как окаменела ее рука, все ее тело. Было темно, сильный дождь ослепил сумерки. Она поставила на стол две свечи. Она сказала:

- Когда вы кончите ужинать, я приду. Я хочу поговорить с вами.

Когда она ушла, напряжение, исходившее от нее, не исчезло. Когда она возвратилась, оно стало расти, пока вся комната не наполнилась им. Она остановилась за его стулом и положила руку ему на плечо.

- Еще не время вам возвращаться домой.

Пустым взглядом он смотрел перед собой; он хотел руками закрыть лицо, так стыдно ему стало от ее слов и от ее руки, лежавшей у пего на плече, стыдно, потому что ему нечего было ответить. Наконец он сказал:

- Я не знаю, зачем приехал сюда. Может быть, для того, чтобы узнать кое-что о себе самом. Ну что ж! Мне это удалось. В этом мало хорошего... в том, что я узнал. Но теперь мне бесполезно оставаться. Я могу привыкнуть к своей пустоте. Дома, может быть, я найду себя.

- Вы не готовы, - сказала она.

- У меня есть жена, Дебора. - Он все еще бесцельно смотрел вперед, чувствуя на своем плечо ее руку и за своей спиной ее тело. - Есть дети. Они ничего не знают. Мое отсутствие может оказаться ядом... невидимым ядом. Оно может причинить зло Элен, и через Элен... - Он поднял глаза на Дебору.

Она сняла руку, придвинула качалку его матери и села напротив него.

- Дэвид, я кое-что должна сказать вам.

Ветер начал хлестать по оконнице струями дождя. В тесной комнате неподвижно стояло пламя свечи.

- Как мне сказать вам? - Она говорила так тихо, что в стуке дождя по стеклу трудно было расслышать ее. - Вы должны понять меня без слов. Дэвид, вы не готовы еще к возвращению домой. Ваша судьба не так проста. Вы не имеете права вернуться и позволить жене и детям сделать из вашей жизни то, что они хотят... Спросите у бога... Пусть откроет, какова его воля!

Он пристально посмотрел на нее.

- Бог со мной не разговаривает. Я не верю в бога.

- Но он разговаривает со мной. Он говорил со мной.

- И что же он сказал?

- Это было на холме. Где вы часто играли в детстве. Сначала мне это не нравилось. Холм - мой. А вам-то что там делать? А потом вдруг я примирилась, поняла, что так и надо. А потом перестала про это думать. Вы уехали. Я вас забыла... А холм...

- Что вы слышали на этом холме?

- Это было в ту вторую ночь, когда я сбежала из ужасной постели мужа. В первый раз я сбежала зимой, сбежала потому, что он меня бил. А тут я чувствовала, что умру, потому что была весна. Я не в силах была вынести новую весну. Поскорей бы умереть. Трое детей моих умерли. И ангел стоял в огненном облаке на вершине холма, и голос его был как ночь, темный, бескрайний, он нежно коснулся меня и вошел в меня. Дэвид, он сказал мне, что мне нельзя умирать. Потом, когда родился Гарольд, я подумала, что все это было ради него. Но это не ради Гарольда. Я осталась жить не ради Гарольда. Почему ангел запретил мне умирать? Дэвид, верьте мне. Это с вами связано. Теперь я вижу. Вы должны быть близко, чтоб я еще лучше увидела все вблизи. Вот почему вам нельзя уезжать. Пока еще нельзя.

Она сидела в качалке его матери, не шевелясь, прямая и спокойная, но ее слова несли бурю человеку, который слушал их.

- Если б я знал, Дебора, чего вы хотите от меня, я бы все сделал.

Она всплеснула руками, она радостно заламывала их.

- Ничего... ничего. Ничего не надо делать. Только останьтесь... - Она поднялась с качалки, снова встала с ним рядом. - Я все знаю. И вам скажу.

Он тоже поднялся.

- Дебора, я сам не знаю, отчего ваши слова так действуют на меня. Я же не верю ни в какого ангела. Оно и понятно - я и в бога не верю.

- Да зачем вам верить в бога? - вскрикнула она. - Богу нет дела до того, верите вы в него или не верите. Если б ему это было важно, он бы уж сумел сделать так, чтобы вы поверили.

- Во что же мне верить, Дебора?

Она всплеснула руками.

- В самого себя.

- Не могу. Я - ничто...

- Тогда верьте в то, что видите.

- Я вижу вас.

- Вы останетесь, Дэвид, потому что видите меня.

Когда она ушла, он закрыл глаза, чтобы ее не видеть. Он чувствовал душную комнату, два тела, его и Деборы, дышавшие в этой комнате, дождь по стеклу, шелест деревьев под дождем, отдаленный вой собаки, вызвавший в его представлении образ земли: луга, холмы, каменоломни. У пего слегка кружилась голова. Он сжал ее обеими руками; это немного прояснило его сознание. Теперь он видел только свое тело, видел, как оно дышит. Он увидел, как его тело вдыхает и выдыхает слова Деборы, которые она говорила в этой комнате, и как это тело вдыхает и выдыхает отдаленные стоны деревьев под дождем. Казалось, все это и есть его сознание. Дэвид Маркэнд постиг свое сознание, часть самого себя, но не отделенную от него, как тело его было отделено от мира... часть его самого, граничившую с чудесной свободой.

Он раскрыл глаза и оглядел пустую комнату; она была полна спокойным взглядом Деборы...

3

Август был жаркий. Ночью Маркэнд вышел побродить... Он бродил среди ночи, беззвездной и светящейся, как черный жемчуг. Он слышал, как садилась роса на разбухшие листья и трещали ночные насекомые. На следующий день Дебора, ходившая в Клирден за покупками, принесла ему письмо. Маркэнд почти не прикоснулся к ужину, который она поставила перед ним; он вышел в сад, где теперь буйно разрослись сорняки, сел под яблоней на сделанную им самим скамью. Он прочел: