Страсть и скандал - Элизабет Эссекс

— Это правда.

— А вы? У вас есть жены, хазур?

Было ли в ее голосе нечто большее, нежели простое любопытство?

— Увы. У меня нет жен. Где мне их держать, когда я в дороге с моими караванами? Но я не таков, как магараджа или наваб, мэм. Я не мусульманин и не индуист. Я сикх. — Он обнажил запястье, чтобы показать ей церемониальный браслет, один из зримых символов принятой веры. — Наши священные книги говорят, что женщины, как и мужчины, обладают душой и имеют равное право духовного совершенствования и опыта. Когда мы берем жену, то всего одну и на всю жизнь.

В собственном голосе Томас слышал и серьезность, и спокойную убежденность. И впервые в жизни понял, что полностью осознал и принял принципы веры. Что за долгие годы с тех пор, как явился в Индию, он изменился куда сильнее — не просто отпустил длинные волосы и приобрел новый оттенок кожи.

И Катриона Роуэн тоже услышала эту серьезность.

— О-о, — тихо протянула она и отвернулась, так что он не мог видеть ее лица. — Понимаю. Простите. Должно быть, вы удивляетесь моему невежеству.

— Тебя не назовешь невеждой, мэм, — мягко возразил он. — Просто ты мало знаешь. Но кому в доме лорда сахиба Саммерса научить тебя путям и обычаям этого мира?

— Некому. Но я была бы счастлива узнать пути и обычаи этого мира.

Его порадовало, что она неосознанно повторила его собственные слова. Но ощущение радости, проникшее глубоко в его душу, было также сигналом опасности — напоминанием, что ему-то обучать ее никак не надлежит. Напоминанием, что ее мир и его вряд ли когда-нибудь сойдутся.

А еще он вспомнил, что его мир — жизнь, которой он жил, и роль, которую играл, — даже не является его собственным.

— Лейтенант сахиб ошибался очень во многом, но в одном был прав.

— Вот как? — Она снова насторожилась. Ей явно не хотелось признавать правду лейтенанта хоть в чем-нибудь.

— Тебе нужен друг.

— Возможно, был нужен раньше. — Катриона повернулась, чтобы взглянуть на него. Серые глаза смотрели с серьезностью и надеждой. — А теперь нет.

Он заставил себя покачать головой. Заставил себя сказать то, что было нужно, хотя бурная радость украдкой, точно вор, скользнула глубоко в его душу. Как опиум, головокружительная и пьянящая радость, грозящая перерасти в опасную привычку.

— Мне не пристало быть твоим другом, мэм. Но я хотел бы познакомить тебя с одной особой, которая отлично подходит на эту роль. Бегума Мина, дочь полковника Бальфура, приехала в его дом из дома своего мужа в Ранпуре, чтобы погостить у матери и отца. Это очень воспитанная леди, которая лишь недавно покинула родительский кров, чтобы выйти за наследника ранпурского наваба. Знаю, она будет очень рада новой подруге.

Персиковые губы Катрионы расцвели радостной улыбкой.

— Замужем за наследником наваба? Значит, она принцесса. Ее следует поздравить — она добилась исполнения того, о чем мечтают почти все маленькие девочки в мире.

— Но не ты?

— О нет. Никакой разницы. Я хотела стать принцессой не меньше, чем любая девочка, рожденная в благородной нищете.

— Разумеется, нет! Ты отличаешься от прочих мэмсахиб как — позволь воспользоваться английским выражением — небо и земля.

— Прошу, хазур, не ставьте меня на пьедестал. Я человек. И у меня те же недостатки и стремления, что и у любой девочки на земле, будь она принцессой или нищенкой. — Ясные серые глаза потемнели и сделались как сталь. — Не думайте, что я из другого теста.

Глава 10

Это прозвучало как признание, которое должно было насторожить Томаса. Предостережение, которое следовало понять. Но он этого не сделал.

Вот показатель того, насколько далеко он зашел, чтобы воздвигнуть Катриону на высокий пьедестал, а потом недоумевать, почему она решила спуститься вниз.

Он сам придумал ее — она была не девушкой, а фантазией с волосами цвета красного золота. Придумал, как ответ на вопрос, который задал, сам того не зная. Эта девушка с серьезной улыбкой и стальным спокойствием, сноровкой скакать быстрее ветра на лошади, которую он предназначил именно для нее, с открытым и живым лицом, которое вспыхивало румянцем и радостью, была ответом его страстной тоске, что гнездилась в глубине самого потаенного уголка его сердца.

Он хотел, чтобы она стала частью его жизни. И не важно, какой ценой.

Теперь, с высоты прожитых лет, он видел, каким был одиноким. Так страдал от одиночества, что был готов забыть годы тренировки и рискнуть карьерой ради того, чтобы отдаться новому чувству к одной девушке, наполовину ирландке, наполовину шотландке. Немало мужчин, прибывших на Восток, приобретали страсть к опиуму или гашишу точно так, как Томас обрел страсть к Катрионе. Ему столь отчаянно хотелось с ней быть, что он послал к черту последствия. То, что началось как игра, превратилось в одержимость, необходимую для его существования как воздух, которым он дышал.

Много дней после их первой поездки он находил предлоги оставаться в Сахаранпуре, в то время как ему следовало отправиться на север, в Кашмир, — проверить, откуда дует ветер в узких долинах, где в Лахоре от имени своего магараджи правил некий Гулаб Сингх. Всего лишь брошенное небрежным тоном приглашение: «Возможно, мы прокатимся еще как-нибудь?» — и он назначал дни новых встреч, чтобы провести как можно больше времени с Катрионой Роуэн и детьми лорда Саммерса. Вдоль долины Доаб, забираясь и выше, в горы. Ехали, болтали и смеялись.

А еще он всегда был настороже. За ней наблюдал. Восхищаясь тем, как она держит себя с детьми, — с непринужденной дружественностью и чуткой заботой. Она была им предана. Может быть, чрезмерно. Готовая принести собственные желания в жертву их потребностям.

Нужно было изобрести приемлемый план, как бы увидеться с ней наедине.

Полковник Бальфур был настроен скептически.

— Ты намерен привести племянницу нового резидента компании, чтобы она познакомилась с Миной? Вошла в харим? — спросил он. — Что за игру ты затеял?

В тот вечер они беседовали по-арабски. Резких горловых интонаций языка было достаточно, чтобы еще раз напомнить Томасу, что у него есть другие, очень важные обязательства. В качестве Танвира Сингха ему надлежало играть в игру более серьезную, нежели ухаживание за девушкой-ангрези. И следить, чтобы слова, которые они произносили, не были подслушаны или поняты посторонними. Старая причуда полковника — он давным-давно приучил Томаса разговаривать на смеси языков, меняющейся каждый раз, во время встреч с глазу на глаз, которые чаще всего происходили в тени дворика, возле фонтана. Они сидели на мягких подушках, а журчание струй отвлекало каждого, кто в своей непочтительности попытался бы подслушать, о чем беседуют полковник и его большой друг Танвир Сингх.