Венецианец Марко Поло - Генри Харт

На этой же странице Марко пишет, что в пустыне Гоби водятся злые духи, которые морочат людей — напускают миражи и тому подобное, чтобы погубить неопытного путешественника, стоит ему отстать или отделиться от своих товарищей. Духи обступают несчастного, зовут его по имени, говорят голосами его спутников и заманивают его все дальше, пока он не умрет от жажды, голода и усталости. Это случается не только по ночам, но и среди бела дня. Иногда слышатся не одни лишь людские голоса, но и звуки барабанов и иных музыкальных инструментов. Во избежание такой беды, на верблюдов и ослов надевают колокольчики, чтобы всем было слышно, где караван идет.

Утверждения о том, что Гоби — страшное место, что там водятся злые духи, — такие утверждения гораздо древнее книги Марко Поло. Китайский монах Фа Сянь[64] побывавший там в 399 году нашей эры, пишет, что «в этой пустыне живут бесчисленные злые духи и дуют жаркие ветры... Куда ни взгляни, покуда хватает глаз, вдоль тропы лежат и тлеют кости людей, погибнувших в пути». Сюань Цзан [65], другой буддийский монах, прошедший через пустыню в 629 году, видел «демонов и домовых во всяческих образах; казалось, они окружали его со всех сторон». А по ночам «демоны и домовые разводили костры, костров было много, словно звезд на небе».

На тридцатый день пути караван пришел в Шачжоу («Песчаный округ»), на границе пустыни. Именно здесь впервые наблюдал Марко чисто китайские нравы и обычаи. Особенно поразили его в Шачжоу похоронные обряды — как мастерили гробы, как уложенного в гроб покойника держали в доме, как совершали приношения духу умершего, как сжигали бумажные изображения и так далее. Эти стародавние обряды и поныне наблюдаются в каждом китайском городе, в каждой китайской деревне так же, как и во времена Поло. Марко, кроме того, пишет, что гроб, во избежание несчастий, которые от этого воспоследовали бы, выносят из дома не в дверь, а через выломанную стену. Хотя обычай этот принят не во всем Китае, его отмечает не один путешественник и он до сих пор держится во многих местах[66].

Весьма сомнительно, побывал ли Марко в Камуле (Хами), следующей области, которую он описывает. Возможно, что сюда заезжали его отец и дядя в первое свое путешествие. В описании Камула у Марко нашлось достаточно места, чтобы подробно рассказать о свободных нравах жителей. Гостеприимство добрых камульцев, оказывается, простиралось до того, что хозяин предлагал гостю и жену, и дочерей, и сестер. Более того, если иноземец оставался в доме на несколько дней, то хозяин, изыскав дела, куда-нибудь на это время уходил, оставляя женщин в распоряжении гостя и не возвращаясь домой до его отъезда. Жители Камула считали, что благодаря этому обычаю они и богатели, и хлеб родился у них хорошо, и дети были здоровые. Венецианец далее повествует, что великий хан Мункэ пытался запретить подобный порядок гостеприимства, но натолкнулся на такое сопротивление, что со злостью отменил свой приказ, сказав (по несходной с другими текстами версии Рамузио): «Уходите и живите по своим обычаям и пусть ваши женщины идут как дар милосердия путникам». И, получив такой ответ [на свою просьбу], они с великой и всеобщей радостью вернулись домой, и так они держатся этого обычая поныне»[67]. На этом Марко обрывает свой рассказ, заявляя: «Оставим Камул и расскажем о других областях», но, как гласит один старый французский текст его книги, не удержался и добавил: «les femes sunt beles et gaudent et de soulas»[68].

Рассказав о Камуле, Марко кратко описывает округ Банкуль[69]. Важнейшим продуктом в этих местах был асбест. Марко с энтузиазмом разбивает распространенное средневековое поверье, что асбест — это шерсть саламандры, существа, напоминающего ящерицу. Желая крепче убедить читателей, Марко заявляет: «io stesso ne fui testimonio»[70]. Надо учесть, что в первом лице Марко пишет очень редко. Есть в книге место — одно из немногих, — где Марко, приводя дополнительные подробности об асбесте, прямо ссылается на первое путешествие своего отца и дяди.

Расскажу вам, кроме того, что такое же полотно [из асбеста] есть в Риме — изумительный дар великого хана папе, доставленный послами, двумя братьями Поло, чтобы завертывать священную плащаницу[71] [sudarium] нашего господа Иисуса Христа.

И на этом полотне написаны золотом такие слова: «Tu es Petrus et super hanc petram edificabo ecclesiam meam»[72].

Едучи дальше, Марко обратил внимание на то, что повсюду широко возделывается ревень. Ближайшим крупным городом был город Канчипу (Ганьчжоу). Здесь его опять смутила свобода нравов местного населения. Он рассказывает, как жители Ганьчжоу, согрешив, успокаивали свою совесть «nam hec est eorum conscientia ut si mulier eos amore requirat possunt cum ea absque peccato coiresi vero ipsi primo mulierem requirant tunc reputant ad peccatum»[73]. У Поло, по-видимому, было достаточно времени, чтобы изучить обычаи и нравы Канчипу: Марко засвидетельствовал, что он, а также его отец и дядя жили в этом городе около года — «по делу, о котором не стоит говорить». Как видно, венецианец был отнюдь не склонен разглашать подробности своих личных дел, и это характерная черта всей его книги.

В главах книги, следующих за описанием Канчипу, Марко сообщает любопытные сведения о населении, его нравах и обычаях многих районов Центральной Азии, в которых Поло, по крайней мере во второе свое путешествие, не бывали. Здесь же рассказывается о войне между Чингис-ханом и «священником Иоанном». Вслед за этим историческим экскурсом — далеко не точным — идут интересные данные о нравах и обычаях татар, об их религии и т.д. Все это можно найти в любом издании книги Марко Поло, в пересказе здесь нет нужды.

Есть, однако, в одной венецианской рукописи книги Поло абзац, представляющий большую ценность. Поскольку в нашем распоряжении не имеется дошедших от той поры документов, в которых описывался бы физический облик и взгляды Марко Поло, необходимо тщательнейшим образом вглядываться во всякий штрих его сочинения или комментариев к нему, где проявляется характер автора. Мы должны постоянно иметь в виду, что свою книгу Марко Поло продиктовал или написал несколько лет спустя после возвращения в Венецию и что жизнь в Венеции казалась ему весьма непохожей на ту жизнь, которую он наблюдал в течение почти четверти века в Восточной Азии. В Венеции все было для него странным, кое-какие порядки, а в особенности поведение женщин, вызывали в нем возмущение. Мягкость, послушание, сдержанность и скромное достоинство женщин, которых он знал и наблюдал в стране великого хана, лишь подчеркивало бесстыдство и самоуверенность итальянок той поры. Живи Марко в Венеции безвыездно, распущенность нравов этого города никогда в такой мере не потрясла бы его. Отзвуки настроений Марко мы находим в таком, например, отрывке: