Черное солнце - Валерий Большаков

Сихали со стоном пошевелился, выпятил подбородок, не раскрывая глаз, чтобы дотянуться до кнопки. Кнопки не было.

Тимофей открыл глаза, протёр их негнущимися пальцами. Он уже не в БК? А где?

Сверху нависал низкий потолок — пластолитовые панели, уложенные на двутавровые балки. Сетка термоэлементов на стенах вздулась пузырями. Но грела.

Покряхтывая и пыхтя, Браун приподнялся на локтях. Моргая, огляделся. Он лежал на подобии топчана или кушетки с верхом из мягкой губчатой пластмассы. Напротив стояли такие же ложа, занятые Ильёй и обоими Шуриками. Единственное окно-иллюминатор было задёрнуто занавеской, а откуда-то из-за двери доносился невнятный разговор.

Потом один из голосов, более бурчливый, стал слышнее. Металлическая дверь с лязгом отворилась и, сгибаясь, высоко занося ногу над комингсом, вошёл Купри.

— Здоров, Димдимыч, — хрипло выговорил Сихали.

— О, привет! — оживился комиссар, неожиданно распускаясь в ясной улыбке. — Ну и живучий же вы народ, океанцы! «Зонтики» на ваших БК сработали, погасили удар, так вас потом полночи по морю болтало да о скалы колотило. Мы только утром смогли к вам подобраться, верёвками хоть привязали. Благо у Петровича кибер в хозяйстве, помог вытащить.

— Спасибо, — вымолвил Тимофей.

— Нам-то за что? — хмыкнул Купри. — Благодарите медблоки БК! Напичкали вас витмобилизатором и адаптогеном с горкой.

— Сильно нас?

— Да так… Сотрясения, ушибы, кровоподтёки, растяжения. Синяки на полспины. Рыжий язык себе прокусил… Ты пару рёбер сломал… Бронескафандры — в лом.

— А мы где, вообще?

— На острове Буромского.

— Это где кладбище?

— Там.

— Сегодня что, суббота?

Купри хихикнул.

— Воскресенье с утра.

— Ну хоть выспались…

Сихали сел, спустив босые ноги на холодный пол. Голова закружилась. Сцепив зубы, он приподнялся, с трудом выпрямляя избитое тело. Болело всё — ныла ушибленная спина, свербило в коленке, каждый вздох отдавался колотьём в сломанных рёбрах.

— Ох ты…

— У меня тут ампулка есть, — сказал Купри, доставая капсулку с присоской. — Витмобилизатор.

— Давай…

Шарик ампулы прилип к локтю, к вздутию вены — лекарство медленно всосалось в кровь. Щелчком сбив опустевший пузырёк, Сихали более уверенно утвердился на полу — по крайней мере тот уже не качался под ним, как палуба корабля в штормящем море.

Дверь снова звякнула, пропуская щуплого старика в изгвазданном комбезе. Загорелое лицо с белыми пятнами от очков покрывала то ли длинная седая щетина, то ли короткая неопрятная бородка. Старик сильно сутулился, длинные руки свисали, придавая ему облик питекантропа.

— Здравствуйте, — заулыбался он, — и добрый день!

— Петрович, — представил его Купри, — сторож тутошний.

— Да я всё, — махнул рукою старик, — и сторож, и могильщик, и уборщик. Хорошо, хоть Урчик помогает…

— Урчик? — не понял Тимофей.

— УР, — пояснил комиссар, — универсальный робот.

— А-а… Слушай, Димдимыч, а ты-то как здесь?

Купри сразу помрачнел, словно входя в образ прежнего нелюдима-бирюка.

— Спалили нас, — буркнул он. — Мы с лёдоформаторами высадились с буксиров и хотели отсидеться, а Ивану приспичило «Анатру» вернуть. Я, дурак, согласился. А что, думаю? Корабли уходят, ветер стихает… Только поднялись — флаеры налетели. Короче говоря, посадили нашу «вертушку» на острове Хасуэлла и стали расстреливать в упор. Мы тоже сдачи давали, но всё без толку — спалили «Анатру». Я один в живых остался — спрятался в «предбаннике» моторного реактора. Ночью вылез когда, каркас уже остыл, а вся обшивка лужами натекла. Вот я на такой луже и заночевал — горячая была, остывала медленно… Думал уже, робинзонить придётся. Хасуэлл… Видал небось? Скалы отвесом в сто метров, полтора кэмэ в поперечнике и пингвинов тьма… А утром Петрович явился на моторке.

— А «интеры»?

— А ты иди, глянь!

Прихрамывая, Сихали выбрался в тесный тамбур, накинул сверху каэшку и шагнул за порог бункера.

Остров Буромского находился в паре километров от берега, между Хасуэллом и барьером, и представлял собой нагромождение чёрных скал и валунов, отшлифованных ледниками. На верхушке острова-некрополя воздвигли православный крест, а пониже, на каменистых, обледенелых террасах расположилось кладбище. Ясное дело, могил в скалах не рыли — гробы ставили на помосты, а сверху накрывали саркофагами, сваренными из металла.

Тимофей приблизился к литой плите с выпуклой надписью: «Склоните головы, сюда приходящие, они отдали жизни в борьбе с суровой природой Антарктиды».[93]

Сихали угрюмо усмехнулся — скоро тут будут хоронить павших в борьбе за свободу АЗО…

Перемены у Берега Правды он заметил сразу, поэтому не особо и скрывался. Поднявшись повыше, отгоняя приставучих «аделек», Браун осмотрелся.

От башни наблюдения остался «пенёк» под двести метров в высоту, останки головной станции покрывали весь островок Фулмара, а несущий ствол уходил под воду, теряясь в глубине. Мирный, прикрытый сопками, пострадал не очень сильно, одни лишь старинные щитовые домики, выстроившиеся вдоль улицы Ленина, разметало по всему берегу.

Острова Зыкова не было видно под разбитым «Измаилом». Поодаль из воды поднимался нос одного из корпусов авианосца «Ингерманланд». Над самыми волнами качался обрывок якорной цепи. Крейсер «Сюе лун»,[94] врезавшийся в остров Хасуэлла, смял нос и застрял между скал, вся надстройка его была покорёжена обвалившимися сверху глыбами. Прямоугольный эсминец на воздушной подушке и огромную субмарину выбросило на берег — надводный корабль лежал вверх дном, макая пропеллеры в воду, а подводный переломился пополам — носовая часть покоилась на изрытом льду, а кормовая выглядывала из воды.

Повсюду на волнах качались обломки, пустые баллоны, набухшие куски теплоизоляции. Старый робот-андроид бродил по берегу с багром, вытаскивая плавающий мусор — чего добру пропадать…

Сихали поднял голову к ясному небу, зажмурился на солнце. Хорошо…

Ни одного флаера не моталось в кристально чистом воздухе, настолько прозрачном, что глаза видели каждый камушек на острове Хасуэлла в километре к северу. И каждого пингвина.

Ну, этих склочных созданий немало путалось и у Тимофея под ногами. «Адельки» стремглав бежали ему навстречу, выстраивались и чего-то ждали, то ли угощения, то ли внимания.

Императорских пингвинов, куда более невозмутимых, было мало — взрослых не осталось вовсе, а молодые линяли. Бродили, переваливаясь, блестя яркими перьями на гладких животах, а со спин, с боков клочьями свисал серый пух. Голоса у птенцов начинали ломаться: они уже не пищали, а свистели на низких тонах, иные и вовсе тщились издать призывный крик, похожий на гусиное гоготанье.

Подумав маленько, Браун достал служебный радиофон и набрал шифр Наташи. Она тут же откликнулась, а стереопроекция изобразила красивое заплаканное лицо.

— Алло! Алло! — закричала женщина. — Тимочка! Это ты? Ты живой?

— Живее всех живых, — неуклюже пошутил Сихали. — Ты чего плачешь?

— Да я уже второй день до тебя дозвониться не могу, все входящие и исходящие глушат! Говорят, так нужно, что это информационная блокада зоны боевых действий… Ты где, вообще? Что у вас там происходит? Только не говори мне, что ты в АЗО!

— Скажу, — вздохнул Браун. — Да ты не волнуйся так, Наташечка, всё хорошо! Я сейчас на острове стою, морем любуюсь. Вон, пингвины орут… Всё хорошо, Наташ.

— Знаю я тебя, — пробурчала женщина, прерывисто вздыхая, — опять в самую драку полезешь…

— Да ты что? Я ж в отпуске!

— Вот и отдыхай, как все нормальные люди!

— А вот не надо было меня в генруки выдвигать, — улыбнулся Сихали примирительно. — Что ж ты хочешь? Не могу же я избирателей бросить! Хорошо Альварадо — сидит себе на «Авалоне» и только приказы отдаёт…

— Вот и ты прикажи.

— Кому? — печально вздохнул Тимофей. — Добровольцам? Добровольцев, Наташенька, вести надо. Самому, а не из бункера командовать.

— Ты мне нужен живой, понял? — негромко сказала Наташа.

— Понял. Знаешь, я тоже привязан к этой жизни, она у меня одна, как ты.

— Не подлизывайся…

— Одно я тебе обещаю точно — жертвовать собой я не стану ни в коем случае.

— Береги себя…

— Ладно, маленькая, буду беречь изо всех сил. Как там Маринка?

— Да что ей сделается… Порхает по отсекам.

— Вот и бери с неё пример!

— Илья с тобой?

— Со мной.

— Привет ему. Ну, всё… Ты звони, ладно?

— Ладно.

— Пока…

— Пока, маленькая.

За спиной у Сихали закряхтели басом, и Тимофей улыбнулся: Илья выполз погреться на солнышке.

— Здорово, — прогудел Тугарин-Змей.

— Здоровей видали.