Сестры Шанель - Литтл Джудит

Может быть, именно простота делала их дерзкими? Возможно, считалось вызовом надеть головной убор, который сшила содержанка Этьена Бальсана, а ныне любовница лихого английского игрока в поло Боя Кейпела?

Может быть, и то и другое.

Габриэль выходила из своего тайного убежища, когда ее приезжали навещать друзья из Руайо, актрисы и представители полусвета. Она неторопливо направлялась в гостиную, где следовали объятия, приветствия, смех, оживленный обмен сплетнями. Атмосфера в «берлоге» кардинально менялась, и Габриэль без тени смущения давала советы.

Однажды, обращаясь к Габриэль Дорзиа, она посетовала:

– В этой шляпе тебя невозможно разглядеть!

– Но почему? – искренне смутилась та. – Она огромная!

– Вот именно! Смотрится, как Триумфальная арка прямо у тебя на голове. Просто ужасно. О, дорогая, пожалуйста, сними это. Ты слишком красива, слишком восхитительна для нее. Ты ведь хочешь, чтобы тебя заметили? Для этого нужно измениться. Ты должна выделяться, а не исчезать под огромной кучей пуха.

Я потянулась за широкополой темно-синей шляпой. Для отделки Габриэль использовала белое страусиное перо длиной почти восемнадцать дюймов, которое из-за размера называла «Амазонка».

– Вот, примерь эту. – Сестра передала головной убор актрисе. – Цвет, форма – идеально тебе подойдет. Здесь всего достаточно и ничего лишнего.

Я показала ей, как именно следует надевать ее, куда вставлять булавки, поправила прическу, высвободив несколько стратегически важных локонов. Отступив назад, Дорзиа с довольным видом изучала себя в зеркале, вертя головой так и эдак.

– Это великолепно! – воскликнула она.

– Будто сшита специально для вас, – согласилась я.

Сестра кивнула:

– Потрясающе.

– Я в восторге! – произнесла Габриэль Дорзиа, но затем ее улыбка превратилась в печальную гримасу. – Но не уверена, что могу ее себе позволить. За роль, которую я сейчас играю в пьесе, нам не заплатят, пока идут спектакли, то есть еще несколько недель. А деньги на еду и прочее я умею зарабатывать только так.

Конечно. И она, должно быть, уже немало потратила на «Триумфальную арку». Это было забавно. Когда-то я сама надела бы такой головной убор. Но, постепенно привыкая к сдержанному стилю Габриэль, поняла, что излишества могут подавлять истинную красоту. И, возможно, Габриэль ненавидела их не потому, что не могла получить, а потому, что это действительно было вульгарно. Много не значило хорошо. Наличие денег не равнялось наличию вкуса. Хотя дамы из высшего общества думали именно так. И было приятно сознавать, что нам известно нечто им недоступное. Я даже позволила Габриэль одеть меня. К свитерам из шкафа Этьена, разрезанным посередине, она пришила ленточки и пуговицы, а вокруг талии мы обернули кожаные ремни. Корсетов мы не носили, поскольку нам нечего было утягивать и приподнимать.

Бедная Габриэль Дорзиа! Возможно, у нас еще будет такая же модель после того, как ее пьеса закончится. Либо, когда придет время, мы сможем сделать похожую…

– Она твоя, – заявила Габриэль подруге. – Подарок. У тебя непременно должна быть такая шляпа.

Я потрясенно уставилась на сестру.

– Ты уверена? – смутилась актриса.

– Ну конечно! Дорогая, это просто шляпа. Кусок войлока и перышко.

Просто шляпа?! Одно только это перо, как с гордостью сообщила она мне накануне, стоило двадцать четыре франка в магазине «Бон Марше», в отделе Plumes et fleurs![51] И разве Габриэль не помнит, сколько времени заняла работа над ней?! Я показала, как сделать шляпу с нуля, чтобы сестра могла выйти за рамки базовой формы универмага. Как начертить выкройку, вырезать ее, пришить к краям шляпную проволоку, чтобы зафиксировать форму. Как закрыть проволоку муслином. Как собрать все части вместе в одно роскошное целое. От полей до боковой ленты и кончика тульи. И это было только начало. Ее постоянно что-то не устраивало, и нам приходилось все менять! «Нет-нет, Нинетт! Это неправильно!» Она была властной, даже когда толком не знала, что делать. Прежде чем принять окончательное решение, она перепробовала восемь тканей различных цветов и массу комбинаций лент и перьев, чтобы наконец выбрать темно-синий бархат и одну «Амазонку», прилаживая ее так и эдак, пока перо не встало под правильным углом.

Мы потратили на эту шляпу много часов. Дней! Это был настоящий шедевр.

И она так легко его отдает?

Я опустила глаза и занялась другой шляпой, чтобы Габриэль Дорзиа не заметила моего гнева. После того как она вышла за дверь в своей новой шляпе, я повернулась к сестре.

– Нельзя просто так раздавать товар. Это бизнес. Мы не благотворительная организация.

Она рассмеялась, еще больше разозлив меня.

– Если у нее нет денег, это еще не значит, что она не заслуживает красивой шляпы. Кроме того, мы же не на Рю-де-ля-Пэ[52] рядом с мадам Альфонсиной. Я ничего не имею против того, чтобы брать деньги у бывших любовниц Этьена и Боя, но мне неудобно просить своих друзей платить за мои изделия, тем более что это больше хобби, чем бизнес.

– Для меня это не хобби, – возразила я. – Габриэль Дорзиа не единственная, кто хочет есть.

Весь остаток дня я кипела от злости. У нее были Бой и Этьен. Я же надеялась только на себя. Неужели я приняла неверное решение, оставив хорошую работу в Виши, чтобы помочь Габриэль с тем, что могло оказаться не более чем мимолетной прихотью?

Каждое утро Габриэль тащилась на Монмартр и брала уроки странного танца, называемого эвритмией. В один из таких дней, когда я сидела в квартире Этьена и завтракала в одиночестве, меня вдруг осенило. Может быть, она считала шляпы развлечением, потому что думала, что ее будущее – это танец? Должно быть, так оно и было. Ее мечты о сцене все еще жили в ней: аплодисменты и ликующие толпы, которые раз и навсегда докажут нашему отцу, что он не должен был бросать ее.

Вернувшись после занятий, она показывала мне некоторые движения, я молчала. Я не хотела, чтобы она обижалась на меня, да и вряд ли она стала бы меня слушать. Сестре придется убедиться самой, что ей не суждено стать танцовщицей. Особенно учитывая ее страсть к шляпам. Как она могла этого не замечать? Мы работали над ними постоянно, почти без отдыха. Она быстро училась и была полна идей, оживляясь каждый раз, когда у нее появлялась новая.

Может быть, я не могла заставить ее посмотреть правде в глаза, но кое-что поменять в ее небрежном отношении к продажам было в моих силах. Когда в очередной раз дама из la haute захотела купить шляпу, я выпалила цену на двадцать франков больше, чем на самом деле. Сразу запаниковала, что потеряю клиентку, ожидая, что та рассмеется, вернет шляпу и скажет голосом, полным снисхождения:

– Дорогая, здесь не Рю-де-ля-Пэ.

Но она и глазом не моргнула.

Для нее и для всех дам высшего света двадцать франков были мелочью. Но для меня и для Габриэль, признавала она это или нет, они могли означать будущее, само наше выживание.

СОРОК ОДИН

В первые недели после моего приезда в Париж, когда мы с Габриэль работали над шляпами, мы во все горло пели старые песни из Мулена. Femme de ménage, которая убиралась в квартире, в недоумении поднимала глаза от пола, явно считая нас сумасшедшими, что только вызывало в нас желание петь громче. Как часть представления мы часто использовали кухонные горшки или миски, надевая их на голову и таким образом изучая новые формы и стили для шляп. Если Габриэль решала, что ей нравится, я использовала этот предмет кухонной утвари как форму для лепки бакрама[53], смачивала его, а затем туго закрепляла веревкой, пока не высохнет. Производители шляпных форм недавно объявили забастовку. Габриэль повезло, что у нее была я.

А еще сестра любила поболтать о Бое.

– Бой говорит, что безделье тяготит умных женщин, вот почему мне так важно чем-то заниматься, – заявила Габриэль, когда мы в столовой разреза́ли ленты и распушали перья.