Солнечные пятна - Максим Ехлаков

Он совсем запутался и ощутил острую нужду в духовной поддержке.

Темное даже днем помещение храма было пустым и гулким, огонь на алтаре горел вполсилы. Решем-Цедер как всегда корпел над своей книгой.

— Досточтимый Решем-Цедер! — ан-Надм поцеловал протянутую ему руку и спросил, не поднимаясь с колен: — Я потерялся и блуждаю, и не найду пути.

— Ты знаешь путь, — изрек вещий старец, не отрываясь от книги. — Ты страшишься и потому не приемлешь его.

— Я? Знаю?

— Пророчество о войне должно исполниться. Если хан до сих пор не выступил…

— Но это невозможно сейчас!

— Война всегда возможна.

— Но мы обложены со всех сторон! На нас идет большое войско с юга, порт закрыт, и Запад…

— Запад испорчен, — поднял палец пророк. — Он погряз в грехе и мракобесии. Свет Вечного Солнца погас над ним два века назад. Они обречены проиграть.

— И что же мне делать?

— Ударить! Туда, где не ждут!

— Но куда? В порт?

Решем-Цедер повернулся к ан-Надму.

— Нет. В самое слабое место мира. В светлейшего хана.

— Что?

— Хан слаб и глуп, — старик снова отвернулся. — Не разум, но чувства руководят им. Он не сможет исполнить пророчество. Ты — сможешь.

Хан спал неглубоким послеобеденным сном; шум шагов за дверьми пробудил его. Голова болела неописуемо. Он схватил кубок с вином со столика, но руки не слушались, и тот со звоном покатился по мраморным плитам. На мгновение ему показалось, что не вино разлито по полу, а кровь, и страх согнул его пополам. Плохой знак.

Дверь распахнулась, и ан-Надм вошел в опочивальню, а с ним проклятый Девабхакшьяман, снова при оружии — кто вернул его на службу? За ними вошли стражники, не менее чем пятеро. Что они делают здесь?

— Как смеете вы нарушать наш покой? — хотел сказать грозно, но спросонья пустил петуха и скомкал окончание фразы. Получилось смешно.

— Именем Старого Солнца я лишаю тебя державы, — объявил ан-Надм.

Старого Солнца?!

Дыхание перехватило. Новый День, таинственный орден солнцепоклонников, существовал — и наконец, явил себя. Явил там, где его меньше всего ожидали.

— Ты! Ты!.. — только и смог произнести хан.

— Уведите его!

Ноги хана подкосились, но стражники уже схватили его под руки и вытащили в коридор, а дальше словно наступило продолжение сна. Все стало размытым и замедленным. Мимо проплывали фигуры каких-то полузнакомых людей, колонны, пальмы, ступени, и наконец, все закончилось в темноте. Глоток сырого холодного воздуха привел его в чувство. Это была тюрьма.

Диван собрался, как обычно, когда солнце миновало Большой Мавзолей, но хан не появился. Все молчали; напряжение помаленьку росло. Файдуддин-паша выкурил два кальяна, встал и сказал громко, но как бы ни к кому не обращаясь:

— Что-то наверняка произошло.

Это как будто прорвало плотину. Вазиры зашумели, высказывая версии одна за одной. И вдруг все смолкло — ибо открылась дверь, и вошел ан-Надм, но он изменился. Вместо обычного истрепанного халата на нем была черная роба с капюшоном, а на груди на золотой цепи висел медальон в виде солнца в обрамлении множества извивающихся лучей.

— Новый День! — завопил Файдуддин, указывая толстым пальцем на это солнце. — Я говорил вам!

— Да, почтенный Файдуддин, — сказал ан-Надм холодно, и Файдуддин замер, а с ним и остальные. — И что с того?

— Коварные солнцепоклонники…

— Коварные ли?

— Что светлейший хан? — подал голос Абу-Вафик. — Здоров ли?

— Хан в полном порядке. Он заключен в темницу. Все мы с вами видели, в каком состоянии пребывал наш правитель последние недели.

— А ведь это так, — сказал Муизз. — Постоянные истерики, обмороки. Хан растерял силу.

— Растерял силу, — поддакнул ан-Надм. — Смерть сына подкосила его. Он стал слаб телом и духом.

— Да как смеешь ты… — Файдуддин погрозил ему кулачищем, но ан-Надм уверенно перебил его:

— Вспомни, почтенный Файдуддин, что хан сделал с людьми цветов. Разве они заслужили этого?

Все молчали. Пожар и последующую бойню все считали актом беспредельной жестокости, порицали его, ужасались ему — но лишь в душе, не высказывая свою точку зрения вслух из опасения навлечь на себя гнев хана. Ан-Надм это знал, и решил сыграть на этом. Теперь хана нет рядом, и они, возможно, откроются.

Расчет оказался верен. Файдуддин разжал кулаки и сказал, потупившись:

— Я согласен. Пусть он оправдывал это деяние военной необходимостью, это не искупает чудовищной жестокости. Это были мирные люди, даже не воины! Хан не в себе. А если он и в полном уме, так это еще хуже.

Другие вазиры один за одним закивали, перешептываясь. Переворот совершился, оставалась самая малость. Ан-Надм хлопнул в ладоши, и в зал вошли Учтапишек и Решем-Цедер.

— Наша главная задача теперь — война, а главная цель — Запад. Но прежде — одно небольшое дельце, — ан-Надм улыбнулся. — Мы откроем храм Апеш-Мааца.

Крылатый змей

Храм Крылатого Змея Апеш-Мааца, или Шемеш-Кедема, Старого Солнца — солнечного божества старой Урукашты, находился в пределах дворцовой ограды. Густой сад, больше похожий на лес, окружал его. Сад был обнесен глухой стеной, и никто не входил туда уже пару веков, а в сам храм — и того дольше.

Под ударами молотов кладка стены в том месте, где некогда были ворота, разрушилась, открыв взорам картину дикости и запустения. Дорога, некогда мощеная черным камнем, ушла под землю и проросла деревьями и кустарником. Растительность была буйной, но при этом неправильной, будто какое-то зло, затаившееся в глубине сада, просочилось внутрь каждого листа и каждой ветки и испортило их душу.

Этим злом и был кошмарный храм. Полностью сложенное из черного камня приземистое здание простых рубленых форм теперь можно было принять за холм — так оно заросло лианами и погрузилось в землю. Только черные обелиски, венчавшие углы здания, давали понять, что оно спряталось там, уснуло, похороненное, но не умершее.

Храм этот был построен раньше, чем ханский дворец; раньше, чем стена окружила Шемкент, который тогда назывался Шемеш-Ир; даже раньше, чем мост связал берега великой реки. Дом Аштациршимов, исконная династия правителей Востока, берущая начало в старой Урукаште, возносила в нем хвалу своему огненному змею, сжигая во славу его жертвенных рабов и пленных врагов.

Но время шло, и старые дикие обычаи уходили. Людей больше не сжигали в храме, и молитвы читались все реже. В правление боговдохновенного Джабраила Мукаррама, открывшего людям свет истины в Досточтимом Писании, поклонение прежним богам и вовсе было запрещено — впервые за тысячу лет храм был надолго закрыт. Но змеепоклонники не перевелись, и лишь только династия Мукаррамов пресеклась, они вернулись, и снова зажгли огонь на алтаре.

В последующие века храм то открывали, то закрывали множество раз, и запечатали окончательно во время мятежа аль-Корванов. Многие змеепоклонники были казнены, а храм велели засыпать землей и огородить глухими стенами, дабы никто более не смел приближаться к нему. Но даже Яхъя аль-Корван, самый яростный единобожник, не дерзнул разрушить ужасное здание, уважая его древность. Это было ошибкой.

Три сотни солдат с лопатами и топорами быстро очистили здание от земли и корней, заодно прорубив через заросли дорогу к воротам. Ан-Надм остановился на полпути. Черный куб с зубцами возвышался впереди, внушая безотчетный страх даже ему.

— Иди, — Решем-Цедер подтолкнул его под локоть.

Массивные золотые кольца на створках дверей ничуть не потускнели за прошедшие века, никто из грабителей не покусился на них. Ан-Надм взялся за них и потянул, борясь со страхом. Двери распахнулись легко, как будто и не были возрастом в семнадцать веков. За ними была тьма.

— Иди же, — повторил Решем-Цедер, передавая горящий факел.

Внутри было невыносимо мрачно. Черные гладкие стены словно поглощали свет, ан-Надм чувствовал себя умершим, блуждающим в аду теней. Невысокий каменный алтарь больно ударил его по коленям. В отверстие в потолке он разглядел яркий кружок неба — но и этот свет не помогал глазам здесь.

— Зажги огонь! — голос Решем-Цедера, многократно отраженный, звучал потусторонне.

Ан-Надм положил в чашу алтаря принесенные дрова и поджег их своим факелом. Пламя захрустело, пожирая древесину, но даже пламя казалось другим в этом средоточии тьмы — радостная злоба светилась в языках огня, грозя поглотить весь мир.

Но света стало больше — и обнаружилась резьба на стенах, причудливые урукаштинские барельефы из перемешанных фигур. Алтарь оказался размером с большой саркофаг — да по сути и был им, ведь чаша его должна была вместить человека.

— Хорошо! — Решем-Цедер водрузил свою книгу на каменный постамент в углу, — Приведите его! — затем он взял факел, поджег его и пошел вокруг пылающего алтаря, распевая молитву на странном языке Урукашты.