Мертвый остров - Николай Свечин

– И правда, Алексей Николаевич! Вы, извините, уплывете, а нам тут жить! Вы не знаете, кто такой этот Козначеев. Одной фразой он может поднять тюрьму на бунт! Его слушаются беспрекословно. Он может приговорить к смерти любого. Включая и нас с вами! А исполнители найдутся… Сам же Царь всегда останется в стороне. После того, что он проделал с моим предшественником, ему теперь все нипочем!

– Что там случилось? – насторожился Лыков.

Тут в разговор вступил Ялозо и пояснил:

– В прошлом годе у Козначеева вышла ссора с прежним смотрителем Ивановым. И… Царь ударил его ножом.

– Сам ударил?

– Так точно, сам. При всей каторге.

– За это же петля!

– О том и речь, Алексей Николаевич. Начальник острова приговорил, как полагается. А генерал-губернатор заменил смертную казнь на бессрочную каторгу. Не могу знать, из каких соображений. И очень нам этим напортил! На Царя нет больше управы. Наказать его нельзя – доктора не велят. И я их, извините, понимаю. Им тоже жить охота… На работы все трое не ходят. Тем лишь и занимаются, что тюрьму сосут, как мамкину титьку. Да и не только тюрьму, а и весь округ! Кто теперь Царю в чем откажет?!

Лыков уяснил. Дело было плохо. Человек на глазах у всех пошел на верную гибель. Совершил поступок, который наказывается виселицей. Нападения арестантов на тюремных служителей нет-нет да случаются. Виновных обязательно вешают. Иначе нельзя! Порядка не станет! Но далекий от этих соображений Амурский генерал-губернатор, сидя у себя в Хабаровске, решил вдруг пощадить злодея. Бог знает почему. Видимо, за страшного убийцу вступились влиятельные силы. И Царь остался жив. Вместо двадцати лет каторги получил бессрочную – какая ему разница? В итоге произошла необратимая вещь: высокий чин создал для каторги еще более высокий авторитет. Шесть тысяч преступников не боятся никого, они видали всякие виды. Пугает их одна только смерть. И поэтому они боятся человека, доказавшего, что он не страшится самой смерти.

– Тогда понятно. Отложим этот вопрос. Никакой власти, кроме законной, я здесь не потерплю. И Царя с эсаулами обязательно раскассирую. Но как, пока не знаю. Вы правы, что не надо торопиться, а следует сначала все обдумать.

Подчиненные повеселели. Дело отложено! А там Лыков, глядишь, и сам поймет, что лучше ему с Царем не тягаться. Сядет осенью на пароход – и тю-тю… Расходились чиновники, расправив плечи.

А надворный советник поехал знакомиться с японским консулом. Ванька Пан с новой запиской полетел в Косун-Котан. Так называлась падь недалеко от города; сам Корсаковск расположился в Хахка-Томари. Эти названия остались от прежнего управления. Японцы ушли из Южного Сахалина четырнадцать лет назад, но их названия кое-где сохранились в обиходе.

Консульство помещалось в аккуратном белом доме под флагом, в окружении молодого сада. Лыков уже знал, что переводчик ему не понадобится. Сам консул господин Кузе и два вице-консула хорошо говорили по-русски. Так оно и оказалось. Японский дипломат у себя на квартире принял гостя в национальном платье. Небольшого роста, сухощавый, смуглый, Кузе немедленно взял быка за рога:

– Я слышал, господин начальник округа, что в морге лежит тело моего соотечественника. И уже давно! А без вашего разрешения меня туда не допускают.

– Я пришел к вам сразу же, как только дозволили обстоятельства. Прошу извинить меня за задержку.

– Кто этот человек и как он умер? Точно ли это японец?

– Кто он, мы рассчитываем узнать от вас. А обстоятельства смерти весьма необычны. Этот неизвестный прикрывал огнем из винчестера отступление наших беглых каторжников…

И Лыков подробно рассказал консулу о происшествии в Набильском заливе. В том числе о ранении русского солдата и о шхуне «Окаги-мару», подобравшей беглых на глазах у погони. Для иллюстрации он разложил перед Кузе предметы, найденные у убитого. Отдельно сыщик вручил японцу полный список свидетелей произошедшего. Помимо русских, туда вошло и население гиляцкой деревни Милькво. Консул был подавлен. Наличие такого количества очевидцев не позволяло усомниться в рассказе. Это значило, что на русской земле в русскую военную команду стрелял японец. Защищая от погони русских беглых… Дипломатический скандал! Кузе внимательно перебрал загадочные трехконечные звезды, заглянул в бамбуковый пенал. Лицо его оставалось холодно-невозмутимым.

– Вам говорят о чем-нибудь эти вещи?

– Нет.

– Но они ведь японской фабрикации?

Кузе нахмурился.

– Из оружия я вижу американский винчестер и неизвестно чей нож. Назначение других предметов мне непонятно.

– А вам не кажется, что мы имеем дело с якудзой? – решил блеснуть своей осведомленностью Лыков.

– Я дипломат, а не полицейский, – ответил консул. – Обещаю, что перешлю все нашей полиции и попрошу разъяснений. Но это может занять много времени.

– Вы сообщите мне результаты вашего запроса?

– Полагаю, что получателем ответа станет сахалинская администрация. В лице генерала Кононовича. А уж в его власти довести полученные разъяснения до сведения вашего высокоблагородия.

– То есть от вас я ничего не узнаю?

Кузе энергично покачал головой:

– Нет, что вы! Я хорошо понимаю необходимость добрососедских отношений между нами. Генерал далеко, а вы рядом! Без вашего содействия мне трудно будет исполнять свои обязанности.

– Рад это слышать. Значит…

– Значит, что вы, господин надворный советник, узнаете от меня все раньше господина Кононовича. Правда, неофициально, устно, без бумаг, но зато все.

– Буду признателен и расценю это как шаг к установлению между нами взаимопонимания. Но… я прав насчет якудзы?

– Частным образом могу предположить, что это возможно. Как там у русских? Рыбак рыбака видит издалека. Не исключаю, что наши и ваши преступники сумели договориться между собой. А якудзу интересует все, что может принести прибыль.

– Господин консул имеет еще что мне сообщить?

– Да. По поводу шхуны. Я знаю ее почтенного хозяина господина Унэмэ. Два года подряд я помогал ему с оформлением патента на лов рыбы в заливе Терпения. Но в апреле этого года произошло несчастье. «Окаги-мару» получила сильные повреждения в устье реки Аянка. Вот уже два месяца она стоит на ремонте в Хакодате. И никак не могла быть неделю назад в Набильском заливе!

Лыков задумался. Это были важные сведения, и вряд ли консул его обманывал. Зачем?

– Вы считаете, что кто-то замаскировал свое судно под «Окаги-мару» в преступных целях?

– Да. Вы, господин Лыков, спросили мое мнение об этом… прискорбном и загадочном происшествии. Я все еще не готов дать вам ответ. Но проделка с кораблем и сам характер случившегося, на мой взгляд, подтверждают вашу догадку. Якудза перешла границы дозволенного. И наше правительство не оставит это без последствий!

Лыков поднялся.

– Когда вам удобно забрать тело соотечественника?

– Я пошлю людей сегодня же. Мы сфотографируем его, запишем приметы и погребем. Это понадобится полиции для опознания. Вы позволите оставить у себя это? – Консул кивнул на лыковские трофеи. – Для той же полиции…

– Конечно.

Русский и японский чиновники расстались вполне доброжелательно. Алексей вернулся к себе, почаевничал. В семь должен явиться Голунов, а в восемь сыщик обещал заглянуть на ужин к смотрителю. И заставить его съесть несъедобный хлеб… Вот ведь скотина! Из таких, что грабят нагих. Вспомнив эту поговорку, Лыков крикнул Ваньку Пана и сказал ему:

– Скоро придет человек, такой, знаешь… основательный. Проводи его ко мне. И вели Фридриху подать чай с закусками на двоих. Чай пусть берет самый лучший!

Только он успел распорядиться, как появился Голунов. Каторжный был уже без цепей, но в арестантском халате и с наполовину обритой головой. В руках он держал мешок. Подобно Ивану Збайкову неделю назад…

Начальник округа усадил гостя за стол, как равного, и стал угощать. Тот пил ханькоусский чай и нахваливал. Збайков в похожей ситуации тоже держался с достоинством, но готов был руки Лыкову целовать. А ведь бывший маз! Не то Голунов. Пришел из кандального отделения арестант, спокойный и немногословный. Цедит чай и помалкивает. Ни о чем не просит. А главное, вид у него такой же, как и всегда. На воле старший унтер-офицер Голунов никому не кланялся и здесь явно не собирается. Хотя зажат между Царем и Шелькингом. От Лыкова зависит, попасть ему на ваканцию или подыхать в вонючей казарме. А Калина Аггеевич спокойно расспрашивает об общих знакомых. Сейчас допьет и вернется на нару, как ни в чем не бывало. Гордый, достойный человек.

Алексей выждал паузу, не дождался никаких просьб и сказал: