Блики, или Приложение к основному - Василий Иванович Аксёнов

штык на чердаке, где я живу теперь, я думаю, что можно так сказать: живу – чтобы другого слова не подыскивать… да и подыщешь ли?.. хотя… не про чердак я, я всегда, вот и сейчас, пытаюсь думать: дом – выходит иногда… когда не пьяный, то есть нечасто – я про это… прости меня, пока по-прежнему, но пересилю – одно лишь слово от тебя, укор во взгляде – не надо будет и на нюх… А тот, кто видел этот штык когда-то – когда-то кто его видел, кто-то ж его забросил на чердак, – вряд ли его в теперешнем ноже узнает… Что-то заточки вроде получилось… Тебе такое знать не нужно, это кому-то, не тебе… Так только – нож… А вызнав, выследив, за деревом приткнусь, к стволу прильну, как тень, я думаю, нет, я уверен, дерево там есть – ты же глядишь на что-то из окна, когда тоскуешь… Что будет обязательно, так это – темнота… если окажется поблизости фонарь, то… Словом…

Поеду я… поеду – и…

Он миновал густой, без просветов, ельник. Прошёл опасливо истлевшей сланью, век никем уже не подновлявшейся. Пересёк воркотливо журчащий и остро режущий глаза лучами-лезвиями расколотого вдребезги в нём солнца прозрачный ручей с галечным дном, вымывший в голубой глине глубокий овражек, и поднялся в невысокий, но крутолобый косогор, выстланный искрасна-бурым прошлогодним, дряблым после зимы папоротником. Ельник закончился. Дальше дорога повела уже осинником; ведёт-петляет, выбирая место ровнее. Сырой осинник, где и по рёлкам даже всё одно сырой, болотистый, но не мрачный – сверху донизу пронизан светом солнечным – не ельник тёмный, не пихтач. За голыми пока, с чёрными комлями, зелёными голомями и тёмно-коричневыми на концах ветвями, долговязыми осинами сияет лазурное небо, в зените густо-синее – бывает так раскрашено пасхальное яйцо неровно. Заломив круто шапку и придерживая её рукой, чтобы не упала, до ломоты в шее глядел он в высь – не оторваться. Но отвлекла дорога – в рытвинах: не завалиться бы – и ногу так немудрено сломать.

Отцвела уже, успела, верба. Дикие пчёлы – тут и от Каменска ещё недалеко, и от Ялани, так что, возможно, и домашние – и шмели уже растащили вместе с нектаром её чудный запах – едва теперь и уловим: плечом коснувшись, ветвь качнёшь, тогда вот только и дохнёт – уловишь.

Выпил.

Поеду – и убью…

Вон – как жухлый метлюк – твои волосы, цветом, и – как семя морковное – родинки. И если мысленно соединить некоторые из них тонкими линиями, получится что-то странное… знаю… но я всегда стараюсь думать: дом – так мне спокойней… вот и сейчас… Я каждый шаг и каждый жест свой предстоящий повторил – могу на ощупь – как в берлоге… за день столько, что и голова закружится – как от качели, а ночью зимней – до изнеможения… Я всё представил – до последней мелочи: как, где, куда и сколько, по наитию, будто кто-то мне внушает. Так оно и есть, возможно, но – что недобрый-то – не думаю. Был мне знак – и я исполню – строго, как заповедь, навыворот вот только… всё до подробности вообразил, и кое-что – как навязалось… и до того порой… до лихорадки… трясёт – как Каина несчастного… ладно, в такое время, когда ещё или уже купить можно, – пойдёшь, возьмёшь – один, с кем-нибудь ли, и прямо тут же, возле магазина, ведь и минута дорога, а то и смерть… нет из чего, дак и из горлышка… отпустит… и прикуришь уже сам – без посторонней помощи – руки трепать маленько перестанет, то уж… как будто куриц воровал… и пусть там дерева не будет, и пусть не будет там фонарного столба – его поставлю мысленно, а он опять ускачет, – учёл и это я – с потёмками сольюсь – как воздух… не перепьёшь когда, и ловко вроде получается, а перебрал чуть лишнего – дак всё и спотыкаюсь, как конь уставший – наподобие, или во сне, когда душа спускается по лестнице, и так-то чаще, но говорил уже: и оступь всевозможную, и бой сердечный – каждый удар, любое промедление… стук непрерывный иногда – птица в окно так – сердце в рёбра ломится, ну а иной раз и сплошная остановка – лежишь и думаешь: уже не помер ли?.. добавишь чуть – живой как будто… И она – я о той, что работает в магазине… вот и вчера… лучше бы водку, конечно, чем эту… но не было – не завезли… идти домой к ней – отказался… этой-то вот – только живицу выжимать из сосен – кислая… она и словом не обмолвится о нём – я адрес разумею: попросил – она узнала – у какой-то из твоих подружек, забыл – у которой… лишь – как выглядит – и то смутно – видел-то их всегда возле тебя – не видел, значит… если не путаю, то – одноклассница, из них какая-то, но бог с ней… и про ту опять, что продавщицей в магазине: спросят её, разбудив среди ночи: «Он в это время находился у тебя?» – «Да, у меня», – скажет она, хоть там меня и близко не было – ну что ты!.. «От сих до сих?» – спросят её. «От сих до сих… и даже дольше», – скажет она, и хоть под пыткой, я не сомневаюсь… есть такие: у них – до гроба, слово ей доброе скажи – век с ним проходит… прости меня, хоть там и ничего… как в опрокинутом стакане… опустошишь, на стол, на подоконник или на пол, где устроился, вверх дном его приткнёшь – вот как и в нём тогда – так же… ничего… пусто… и отвратительно… в стакане запах хоть, тут – ничего… и не только к ней – ко всем и ко всему, а иногда – и жить не хочется: среди ночи так порой завоешь, что и волку не всякому вывести… ведь где душа? – там, где сокровище, а я и города, в котором ты теперь… пока находишься, не видел, даже – искал – на карте не нашёл… может, и нет совсем такого…

Не как морковное, точнее-то, как маковое семя – такие же меленькие, только не чёрные, а… есть на Кеми, Каменска чуть пониже, коса песчаная – песок на ней почти такого же вот цвета, в солнечный день – золотисто-коричневый… вот и они… будто – не изваляли, а – обсыпали… ну