Битва колдуньи. Сага о мечах - Елизавета Дворецкая

Асольв все ловил взгляд Ингвиль, делал ей какие-то знаки бровями. Захваченная своими мыслями Ингвиль ничего не замечала, но фру Альви несколько раз кивнула пасынку на отца. Наконец, когда последние волокуши выехали со двора, Асольв подскакал к Фрейвиду.

– Хёвдинг! – негромко окликнул он.

Фрейвид повернулся: его лицо было спокойно, но столь сурово, словно он заранее запрещал Асольву его вопрос.

Но Асольв все же решился.

– А как же Хёрдис? – спросил он. – Ты не забыл о ней? Она ведь так и осталась в лодочном сарае.

– Я не забыл, – обронил Фрейвид, и на лице его читался упрек сыну, затеявшему этот разговор. – Она останется там, где сейчас. Она накликала на фьяллей «гнилую смерть», поссорила нас с Торбрандом Троллем и навлекла на нас его гнев. Фьялли хотят отомстить ей. И они ее найдут. Она это заслужила. А мне в доме больше не нужна ведьма.

Фрейвид отвернулся от сына и тронул коня плетью. Асольв, напротив, придержал поводья, глядя в широкую спину отца. От этой короткой суровой речи у него кровь застыла в жилах. При всех ее недостатках, несмотря на все обиды, которые ему пришлось от нее вытерпеть, Асольв все же не мог забыть, что Хёрдис – его сестра. Ее оставляли на верную смерть. Рассказывают, что когда-то давным-давно, еще в Века Великанов, в ночь Середины Зимы в лесу оставляли человека в жертву волкам – привязывали к дереву, чтобы Одиновы звери взяли свою долю и не трогали других людей и скотину. И теперь его собственный отец оставил родную дочь вот такой же беспомощной жертвой волкам, а значит, Века Великанов еще не прошли.

– Ну, что ты тут застрял? – Гудрун, мать Асольва, вывела его из оцепенения сильным толчком в плечо. – Уж не собираешься ли ты жалеть эту волчицу? Побереги слезы для кого-нибудь другого. А эта дрянь не пропадет. Вот помяни мое слово – не пройдет и месяца, как мы опять о ней услышим. Хотя меня это не обрадует!

Асольв тронул коня и поехал вслед за отцом. В общем-то, мать права – Хёрдис сумеет за себя постоять. Хотя поступок Фрейвида от этого не становился красивее.

Четвертый день семь больших и девять малых кораблей Торбранда конунга шли вдоль побережья Квиттинга, только ночью делая недолгие остановки. Фьялли не трогали прибрежные усадьбы, лишь один раз забрали скотину с пастбища для пропитания дружин. У них была цель: как можно быстрее разделаться с ведьмой, не отвлекаясь на менее важное.

Впереди, за береговым выступом, за темно-зелеными верхушками разлохмаченных елей мелькнуло большое бурое пятно. У Хродмара перехватило дыхание, сердце дрогнуло – он узнал Тюлений камень. Вот она, граница владений ведьмы, земля его врага, до которого он так страстно мечтал добраться все эти дни, – почти месяц, прошедший от появления «гнилой смерти» в Аскефьорде.

«Кленовый Дракон» шел быстро, и казалось, что скала сама движется навстречу незваным гостям. Переведя дыхание, Хродмар похлопал ладонью по борту, словно хотел подбодрить своего морского скакуна. Он был уверен, что не только он увидел Тюлений камень, но и камень увидел его. Где-то в каменных морщинах выбоин и трещин прятались невидимые глаза – настороженные и враждебные. Но Хродмар смотрел прямо на камень, как в лицо врагу, не боясь встретить его взгляд.

И вдруг мир вокруг тихо вздрогнул и рывком провалился на два месяца назад. Хродмар ощутил себя снова на «Тюлене», рядом с ним стоял Моди, а сам он был прежним – таким, как до болезни. И на вершине Тюленьего камня ему привиделась тонкая фигурка высокой девушки в сером платье, ее темно-русые волосы от ветра почти стояли дыбом, руки были подняты над головой, и в одной из них сверкал нож. Его нож. А по откосу камня пробежала дрожь, как по воде, его морщины-трещины усмехнулись и сложились в рисунок. На боку камня бледно-голубым светом засияла в человеческий рост перевернутая руна Альгиз.

Хродмар вздрогнул, прищурился, всмотрелся. Руна на камне исчезла, но перед его глазами так и стоял ее очерк – вершиной вниз, словно руна умоляюще тянула к нему руки. Плохой знак. «Не торопись и не празднуй заранее победу, – предостерегает руна защиты. – Едва ли у тебя все получится так, как ты задумал, и не лучше ли тебе пока отступить?» Коварный совет, способный и поселить в душе неуверенность, и раззадорить, что тоже не на пользу делу. Сама ведьма начертила эту руну на Тюленьем камне! Хродмар стиснул зубы, чувствуя сильный прилив гнева. Тюлений камень не хочет пускать фьяллей в свои пределы – но они не собираются спрашивать у него разрешения!

– Эй, Хродмар ярл! – окликнули его.

Хродмар вздрогнул, словно его внезапно разбудили, и обернулся.

– Это и есть Тюлений камень? – крикнул со своего места кормчий Сигват. – Тогда мы можем пройти прямо под ним – там, я вижу, глубоко.

– Там глубоко! – с жесткой усмешкой ответил Хродмар. – И там живет здешний дух в обличье старой селедки, которой квитты приносят жертвы.

Гребцы засмеялись, но Сигват едва заметно качнул головой. Опытный кормчий привык уважать море и его обитателей. И уж не Хродмару, носившему на лице зловещие следы чужого колдовства, было смеяться над духом квиттингского побережья.

Один за другим шестнадцать фьялленландских кораблей проходили мимо Тюленьего камня. Перейдя на корму, Хродмар напряженно следил за их ходом. Когда последний, «Дубовый Дракон» Хравна хёльда, который вел его старший сын Халльмунд, миновал скалу, Хродмар вздохнул с тайным облегчением. В глубине его души под жаждой мести и решимостью таился смутный страх. Ненавидя всех квиттингских духов, Хродмар не хотел даже верить в существование Большого Тюленя. Но все же ему было неспокойно.

Граница осталась позади – и обиталище ведьмы лежало перед ними беззащитным. Хродмар начал узнавать знакомые места.

За стеной сарая послышалось поскуливание. Хёрдис бросилась в угол и опустилась на колени, сунула руку в дыру. В ее пальцы ткнулся холодный нос, потом лизнул мокрый язык.

– Ты что, ничего не принес? – прошипела Хёрдис, не находя рядом с собачьим носом ничего съедобного.

Серый опять заскулил, и в его голосе Хёрдис услышала явное беспокойство.

– Что случилось? – крикнула она в дыру под стеной, как будто Серый мог ей ответить. – Куда все провалились? Тролли их всех унесли, что ли?

Никто не приходил к ней вчера, и Хёрдис почти обиделась: она привыкла, что каждый день кто-то из домочадцев является ее проведать. Последним был Асольв, он приходил позавчера. От отца не было вестей – хорошо еще, что Серый прибегал каждый день, а значит, сделка с Торгнюром Совой расстроилась. А ведь Хёрдис уже была почти готова согласиться на предложение Фрейвида. Она бесилась в сарае от тоски по простору, по свежему воздуху. Целый месяц не имея возможности даже умыться, она сама себе казалась грязной и липкой до отвращения, волосы свалялись и висели сосульками, голова немилосердно чесалась, руки с неровно обкусанными ногтями стали походить на троллиные лапы. Хёрдис казалось, что она слепнет от вечной полутьмы, а из дальнего угла уже так воняло, что она старалась сидеть возле самой большой щели под дверью. Из щели веяло ветерком, и ее мучило несбыточное желание выскользнуть в нее вслед за собственным выдохом. Нельзя же сидеть так до бесконечности! Да, отцу не следует особо доверять, но сейчас для Хёрдис самым важным было выбраться из сарая – а уж на свободе она сумеет за себя постоять. Жаль только, не успела она показать всем этим глупцам, что может сделать огниво Синн-Ур-Берге в подходящих руках…

Но вот уже второй день никто не приходил. Хёрдис беспокоилась, и с каждым часом беспокойство становилось острее. Временами оно почти заглушало голод, а теперь уже кололо ее, как репей в чулке, не давая покоя ни на миг. Тишина за стенами сарая ничего не значила – он стоял достаточно далеко от усадьбы и шум сюда не долетал, а лодки, которыми часто пользовались, из сарая забрали в то утро, когда водворяли туда пленницу. Но и сама тишина стала другой. Хёрдис умела различать голоса ветра и деревьев. Иное ухо не заметило бы в песнях Сосновой горы никакой перемены, но Хёрдис ее слышала. Сосны шумели так, как бывает в необитаемых местах, когда духи деревьев и тролли не боятся, что их подслушает человек.

Внезапно Хёрдис стало страшно.

– Серый! – крикнула она, отчаянно боясь, что ее покинуло последнее живое существо. – Серый! Ты здесь?

Пес жалобно заскулил, царапнул дно ямы. Он-то был здесь, но когти его скребли по камню – прокопать глубже было нельзя.

– Серый, приведи кого-нибудь! – приказала Хёрдис, чувствуя, что волна соснового шума сейчас навалится на нее и сметет в океан. – Все равно кого, хоть отца!

Но Серый снова заскулил. И у Хёрдис упало сердце: такая безнадежность слышалась в этом сиротливом жалобном поскуливании. Она поняла, что люди ушли.

– Нет! – взвизгнула Хёрдис, не веря, что с ней могли поступить так жестоко.

Быть брошенной в запертом сарае показалось ей обидным, унизительным. Ее забыли, как ненужную вещь, как вон ту старую лодку, что валяется в углу дырявым днищем кверху. В ураганном порыве возмущения она бросилась к двери и со всей силой замолотила в нее кулаками. Но только равномерный шум моря отвечал ей.