Конунг. Изгои - Коре Холт

Я обещал передать Хельге его поклон и протянул ему комок меда, который носил в кожаном мешке завернутым в тряпицу. Он поблагодарил меня, но губы у него дрожали, и он выплюнул мед.

На дороге показывается шествие, теперь оно от нас на расстоянии, не превышающем четыре полета стрелы. Воины внизу громкими криками приветствуют стяг конунга Олава Святого. Я поворачиваюсь к Рэйольву и, глотнув воздуху, слегка хлопаю его по плечу. Он поднимается и идет.

Когда он скрывается из глаз, я отползаю назад и замечаю, что сижу на склоне между ногами двух лучников, приготовившихся стрелять из самострелов. Я отползаю подальше и обнажаю меч. Глаза мои следят за ручьем и кустарником, растущим по его узкому руслу. Один раз мне кажется, что я вижу, как там колышатся ветки. Может, это вспорхнула птица или налетел ветер. Мне уже слышно, как священники поют молитвы, — шествие достигло уже последних рядов построения.

Мне видна лишь малая часть нашего войска, большая — скрыта холмом. Я слышу, как громко стучит мое сердце, недруг внизу сплачивает свои ряды. Воины стоят плечом к плечу, они образовали единое заграждение из щитов и кричат в нашу сторону всякие оскорбления. При этом они топают ногами, это похоже на грохот тяжелых волн, бьющих о берег, и всячески поносят конунга Сверрира и его людей. Некоторые хёвдинги считают, что именно так выгодно начинать сражение. Это внушает людям мужество. Сердце у меня готово разорваться, есть что-то жуткое и вместе с тем смешное, когда шесть сотен человек ритмично топают то левой, то правой ногой и орут без конца: Ко-нунг дерь-мо!… Ко-нунг дерь-мо!… Наконец стяг Олава Святого достигает головы построения, сейчас самое время, пока они не ринулись в бой. Мои глаза прочесывают лесок за спиной у врага, но ни одного живого существа там не видно. Я опускаю голову, мне ясно: план конунга Сверрира, такой простой и в то же время хитрый, все-таки не удался, потому что человек, который должен был его осуществить, не оправдал нашего доверия.

И тут же внизу звучит зов рожка — пламя, взметнувшееся сквозь рев шести сотен глоток. Я вижу человека, бегущего сзади к врагу, он смешивается с ним, и сигнал его рожка звучит, как победный клич. И наши идут в наступление.

Над моей головой в неприятеля, укрывшегося за плетнем, летят наши стрелы. Люди за плетнем вскакивают, кое-кто падает, среди них возникает паника, между выстрелами лучники бегут к ним. Под холмом слышится топот бегущих ног, это наши полторы сотни воинов. С неистовством и остервенением они бросаются в схватку. Вдруг лошадь, на которой сидит воин со стягом, вздымается на дыбы и несется назад. Она давит своих, всадник пытается сдержать и повернуть ее, но от этого хуже ему и его людям. Стяг падает на землю, теперь вокруг всадника и стяга уже наши воины. Я бросаюсь в их ряды и больше не вижу того, что происходит. Добраться до дерущихся трудно, наши напирают и враг в ужасе бежит, я наступил на кого-то и его вой слышен сквозь вой и шум битвы. Молодой парень впереди меня, один из наших, хватает шест со стягом и размахивает им в воздухе, на конце шеста развевается стяг конунга Олава Святого. Теперь он у нас.

Враг в смятении, наши вопят, чтобы заставить его повернуть назад, но это уже не нужно, враг и так отходит и наши преследуют его. Я вижу, что наши лучники стреляют теперь в направлении города. Должно быть, враг обратился в бегство. Меня вдруг охватывает ярость. Неужели я до конца сражения так и не обагрю свой меч кровью врага? Я бегу так, что у меня жжет в груди, спотыкаюсь о трупы. На дворе какой-то усадьбы меня окружают три воина. Они готовы зарубить меня, но тут в одном из них я узнаю Симона, других я не знаю, но все они наши люди. Мы обнимаемся и тут же пускаемся в погоню за отступающим врагом.

На земле много мертвых и раненых. Есть и наши. Я пробегаю мимо моего доброго отца Эйнара Мудрого, стоящего на коленях перед одним из раненых. Это теламёркец, он ранен в живот, отец прижимает его колени к груди, чтобы рана не зияла, как открытая пасть лошади. Я бегу дальше. И наконец попадаю в Нидарос, в город конунга Олава Святого, всю жизнь я мечтал увидеть его. И вот я его вижу.

Вот что я помню о парне, склонившемся над трупом:

Он говорит, что это его брат.

— Мы были в разных станах, и я зарубил его. Один из нас должен был умереть, но лучше бы это был не он.

Парень уходит.

Вот что я помню об отрубленной руке:

Я пробегаю мимо отрубленной руки. Человека, которому ее отрубили, рядом не видно. Наверное, он в доме.

Вот что я помню о корабле, только что отошедшем от причала:

Я оказался в Скипакроке, что в самом устье реки Нид, во фьорде полно кораблей, это воины и часть горожан бегут из Нидароса. На корме корабля, о котором я говорю, стоит высокий, худощавый человек и смотрит на город. Взгляд его останавливается на мне. На нем облачение священника. Он меряет меня взглядом. Тогда я выхватываю у одного из наших людей лук и пускаю в него стрелу. Но промахиваюсь.

Кто-то говорит:

— Это архиепископ Эйстейн. Он бежал.

Вот что я помню о рожечнике Рэйольве из Рэ:

Я как раз подбежал к конунговой усадьбе, когда его принесли на носилках. Он еще жив. Из ран на груди течет кровь, голова свесилась на бок. За носилками идет мой добрый отец Эйнар Мудрый. Под мышкой он несет рожок Рэйольва. Рожок сломан, видно, кто-то наступил на него ногой.

Вот что я помню о Хруте, хёвдинге теламёркцев:

Хрут сидит в воротах одной усадьбы, он, похоже, не ранен.

— Я хотел попасть сюда, и вот я здесь, — тихо говорит он, и теперь я вижу, что с ним что-то не ладно. — Я хотел отомстить и отомстил.

Хрут падает навзничь и умирает.

Вот что я помню о конунге:

Он пришел, как раз когда Хрут упал. Мы вместе поднимаем его за плечи. Крови на нем нет. Должно быть, его сердце не выдержало напряжения битвы. В доме мы укладываем Хрута на длинный стол, конунг снимает с себя короткую куртку и подкладывает ее под голову мертвому хёвдингу.

— Ни ярла Эрлинга, ни конунга Магнуса в Нидаросе не было, — говорит мне Сверрир. — Против нас сражались только их люди. Поэтому нас ждут неожиданности.

Он тяжело дышит после сражения, но не ранен, наверное, он испытывает гордость, но и разочарование тоже.

— У нас впереди еще много дней, — говорю я.

— И не все они будут одинаково хороши, — отзывается он.

Он говорит, что теламёркцы будут считать, что им оказана честь, если мы положим Хрута на ложе конунга в его усадьбе. Три дня и три ночи он будет там лежать.

— Значит, Йону придется ждать своей очереди? — спрашиваю я.

— Да, — отвечает конунг. — Скажешь ему об этом?

Это то, что я помню о сражении за Нидарос.

ЗАХВАЧЕННЫЙ ГОРОД