Ледяное сердце Златовера - Наталия Ипатова

— Это все, что в моих силах, — заявил саламандр. — Надеюсь, ты удовлетворен?

Я кивнул, оставив на своей совести каверзное замечание в том смысле, что теперь совершенно непонятно, кто кого тут сопровождает.

Глава 12. Бал Снежной королевы

В нужный час по комнатам разлился трепещущий, серебристый зов колокольчиков, возвещавший о начале Бала Долгой Ночи, которая сомкнулась, наконец, над Заполярьем — исконными угодьями Салазани, и радовала ее сердце, объявляя начало поры владычества. Мы со Звенигором выглянули в коридор. По нему меж перламутровых стен, уподобившихся берегам, чуть журча нетерпеливыми шепотками, лился поток гостей, вскоре превратившийся в бурную, полноводную реку, подхватившую нас и увлекшую вместе с собой в Большой Зал, ожидающий торжественного открытия. Нам пришлось взяться за руки, чтобы нас не разметало в стороны, и я очумело оглядывался, рассматривая толпу, кишевшую кругом, как пузырьки во вспененном шампанском. В моих ушах стоял прибой от доброй дюжины одновременных диалогов, находившихся в пределах достижимости слуха.

Нас окружали мужчины, женщины и твари, иногда довольно чудовищные, но и в безобразии стремящиеся к совершенству, разряженные в прах, уже хмельные и жаждущие новых, разнообразных развлечений. Дамы — в драгоценностях, шелках и перьях, возбужденные или томные, в зависимости от того, как действовал на них алкоголь, проявляли повышенный интерес к туалетам друг друга. К чести хозяйки, здесь не было двух одинаковых платьев. Мужчины вели себя ничуть не более скромно, и так же, как их спутницы, были увешаны драгоценными побрякушками. В этом сезоне явно входила в моду серьга в одном ухе. Никто не носил оружия, и я порадовался, что Звенигор оставил свою любимую игрушку в нашей комнате. Кругом бурлило искрометное, щедро подогретое веселье, и иногда я жалел, что приходится держать в памяти скучное и даже не свое политическое дело, и нельзя попросту подыскать тут какого-нибудь одинокого бессмертного духа в обличье прекрасной леди и взаимно расцветить этот чудесный вечер. Но нет, рядом, как неотвратимая тень, маячил Звенигор в черном, да и помимо всего прочего здравый смысл убеждал меня в том, что вряд ли я в состоянии тут для кого-то что-то расцветить. В любом случае, Салазани справится лучше меня. Густой бас за моим плечом сообщил спутнице-обладательнице кокетливого смешка, что тысячи две лет назад именно на таком балу Салазани ввела в моду гладиаторские бои. Меня слегка передернуло от мысли, что нам придется лицезреть сегодня, если ее фантазия продолжит работу в том же направлении.

Все это причудливое варево из разноцветных гостей кипело и бурлило, и наконец выплеснулось в Большой Зал, плоскими, чуть наклонными террасами воронкообразно спускавшийся к раковине оркестра и небольшой круглой площадке при ней. Мы разлились по террасам, тут уже стало посвободнее, все эти бесчисленные пары рассредоточились, говорок превратился в чуть внятный шелест, иногда прерываемый звоночком смеха, и я смог оглядеться.

Круглый в основании зал был накрыт правильной полусферой купола, молочно-белой и светящейся шелковым перламутровым блеском. Купол казался цельным, и мне пришло в голову, что Снежная Королева использует для строительства замороженную воду точно так же, как мы в Тримальхиаре с той же целью — быстро застывающий пенолит.

Настала продолжительная пауза, в течение которой хозяйка позволяла гостям оглядеться и занять удобные места. По воздуху поплыли подносы с напитками, несомые невидимыми слугами, достаточно ловкими, чтобы уворачиваться от столкновений с гостями и вместе с тем учтиво и настойчиво снабжать тех спиртным. Живой оркестр на эстраде наигрывал прекрасные меланхолические вальсы, однако никто пока не танцевал. Один из них безжалостно оборвался, будто цветок сорвали, рожки сыграли мелодию торжественного выхода, в которой все бы ничего, да вот только ускоренный темп придал ей выражение легкого цинизма. Бордовый бархатный занавес над изящно изогнутой лестницей в дальнем конце нижней площадки чуть раздвинулся, придерживаемый холеной, несомненно дамской ручкой с ногтями, экстравагантно выкрашенными в черный цвет. Некоторое время все мы созерцали ручку, обладательница которой о чем-то торопливо совещалась с теми, чья очередь выходить еще не настала, потом занавес отдернулся, герольд у нижней ступени преклонил колено и провозгласил:

— Ее высочество, леди Эвелина!

За моей спиной кто-то нервно всхлипнул, а из мерцающих бордовых складок вынырнула неожиданно просто одетая блондинка. Зал взорвался аплодисментами, а она сошла вниз, внимательно глядя себе под ноги, чтобы не оступиться на скользких ледяных ступеньках. Справившись с этим делом, она выпрямилась, чуть улыбнулась и помахала гостям рукой с черными ногтями. Ее помада тоже была черной, и платье — тоже, короткое, с юбкой-«солнцем», едва прикрывавшей колени и веером разлетавшейся при каждом шаге. С высоты нашей террасы я не мог рассмотреть черты лица, а потому все внимание досталось ее прелестным ножкам, затянутым в светлые чулки: не очень длинным, но очаровательно округлым в икре и тоненьким в породистой щиколотке. Белокурые, круто вьющиеся волосы пышной гривой спадали до талии, а надо лбом их придерживала шелковая лента: белая, в крупный черный горох. Широкий круглый воротник из такой же ткани украшал платье, и таким же был пояс. Она должна быть важной птицей, если посмела одеться на этот бал так подчеркнуто буднично, тогда как прочие лезли из кожи вон.

Принцесса Эвелина, привыкшая к тому, что на нее устремлено множество глаз, остановилась на площадке у подножия лестницы, вполоборота к нам, и присоединила свои аплодисменты к овации тех, чьи руки не были заняты бокалами.

— Ее высочество, леди Эстер! — накрыл толпу звучный голос герольда.

Черная Дама, хозяйка той ночи страхов, выскользнула из-за занавеса и на секунду задержалась на верхней ступени, окинув зал взглядом, в котором притаилась мрачная усмешка. Овация стихла в единый момент, и мне показалось, что я слышу гул биения сердец. Одетая в маленькое золотое платье и черное болеро, в черных чулках и неизменных лаковых туфлях на высоченной шпильке, она, улыбаясь произведенному эффекту, медленно стекла вниз и соприкоснулась щеками с Эвелиной. Приветственный поцелуй напоказ. Я был уверен, что они уже беседовали там, за кулисой. Блеснули вызолоченные ногти худой длиннопалой руки, а губы Эстер были оформлены в виде золотого осеннего листа, вплоть до мелких зубчиков по краям, придававших ей еще более хищное выражение. Ее притягательная сила была невероятна, огромна, непреодолима, и в пику ей я — вреднейшее существо! — подумал, что ее блестящие черные волосы выглядят так, будто нарисованы на черепе ваксой и как следует начищены. Я ухватился за эту непочтительную шутку и держался изо всех сил, отчасти потому, что Эстер бросала меня, как и всех, в душевный трепет и мелкую дрожь, а отчасти потому, что догадался, кто появится следом.