Оскал гориллы - Эрл Гарднер

– Нет. Я понял, что от этого не будет никакого проку.

– Вы хотите сказать, что ей предъявлено обвинение?

– Совершенно верно. Умышленное убийство. Они уже получили санкцию, и ордер на арест был оформлен по всем правилам.

– Случилось нечто такое, в результате чего они неожиданно почувствовали себя абсолютно уверенными, – заключил Мейсон.

– Конечно, это весьма необычная история, – позволил себе сделать замечание Этна.

– Да уж, это точно.

– А что вы скажете по этому поводу? – спросил Этна.

– О том, что она рассказала?

– Да.

– Я еще не думал над этим.

– Но что произойдет, когда она расскажет это суду присяжных?

– Вы хотите сказать – если она расскажет это суду присяжных?

– Но ведь рано или поздно она будет вынуждена рассказать это суду.

Мейсон усмехнулся:

– Давайте в таком случае постараемся, чтобы это лучше было поздно, Этна.

– Вы думаете, что присяжные не поверят ее рассказу?

– А вы?

– Ну в общем, – промолвил Этна, – черт побери, Мейсон, и верю, и не верю.

Мейсон продолжал улыбаться.

– Конечно, если принять во внимание тамошнюю обстановку, то рассказ звучит довольно правдоподобно. Был некий миллионер, экспериментировавший с гипнозом. Он пытался гипнотизировать горилл и, вероятно, пытался внушить им импульс к убийству человека. Совершенно естественно, что рано или поздно он мог добиться определенного успеха, и тогда было бы совершенно логично предположить, что он сам и оказался первой жертвой.

– Продолжайте, Джим, – сказал Мейсон. – Вы приводите аргументы в пользу правдивости ее рассказа. Вы пытаетесь убедить себя так, словно вы суд присяжных.

– Ну да, а почему бы и нет?

Мейсон сказал:

– Если адвокат вынужден сам себя убеждать в правдивости рассказа своего клиента, то, черт побери, самое разумное – сделать так, чтобы больше никто и никогда этого рассказа не услышал.

– Я думаю, вы правы, – проговорил Этна, через силу улыбнувшись. – Я сам еще толком не разобрался, как отношусь ко всему этому, а теперь, после ваших слов, я понял, что очень старался, хотя и безуспешно, убедить себя в правдивости этой истории, и, в общем, черт бы меня побрал, если я и сейчас знаю, как к ней относиться. Все это звучит совершенно неправдоподобно, если только не принимать во внимание обстановку, царившую в этом доме, а на ее фоне все выглядит довольно логично.

– Через несколько дней мы будем знать намного больше, Джим, – сказал Мейсон.

– Я никак не могу отделаться от мысли, что по моей вине вы втянуты во все это, – посетовал Этна.

– Все нормально, – усмехнулся Мейсон. – Я бывал и в худших переделках.

– Но все же снова возникает вопрос – почему полицейские действовали так странно? Ведь, кажется, это довольно необычно для них?

– Необычно! – воскликнул Мейсон. – Это просто уникальный случай!

Зазвонил телефон, Делла Стрит сняла трубку, кивнула Мейсону и сказала:

– Это Хардвик.

– Отложим ненадолго наше обсуждение, – обратился Мейсон к Этне. Поскольку нам придется иметь дело с Хардвиком, нужно быть уверенными в себе и выступать единым фронтом. Мы должны улыбаться и излучать оптимизм. Делла, пусть он заходит.

Делла Стрит распахнула дверь и произнесла:

– Мистер Хардвик.

Сидней Хардвик, явно чем-то очень озабоченный, сказал:

– Доброе утро, господа. Надеюсь, что я не расстроил ваши планы на сегодняшний день, мистер Мейсон, и ваши тоже, мистер Этна.

– Ну что вы, отнюдь нет, – кивнул ему Мейсон, – присаживайтесь. Чем можем быть вам полезны?

Хардвик сел, поправил очки на носу, черную резинку за ухом, потрогал слуховой аппарат и сказал:

– Давайте с самого начала говорить начистоту. Мне известно, что вы оба во многих отношениях занимаете противоположную по отношению ко мне позицию. Вы, как я полагаю, представляете Джозефину Кемптон?

– Я тоже так полагаю, – сказал Мейсон. – А точнее, я думаю, мы будем ее представлять.

– Вы оба? – спросил Хардвик.

Джеймс Этна, поколебавшись немного, ответил:

– Да, я полагаю, что мы оба.

– В таком случае, – продолжал Хардвик, – я представлял Бенджамина Эддикса, пока он был жив. Мне известно о нем больше, чем кому бы то ни было. Несколько месяцев назад я оформил его завещание. Это завещание полностью соответствовало воле мистера Эддикса в то время.

– У вас есть основания полагать, что он изменил свою волю?

Хардвик прочистил горло.

– Не только волю, но и завещание.

– Вы хотите что-то сообщить нам и хотите что-то узнать у нас. Почему бы вам не раскрыть карты? – предложил Мейсон.

Хардвик улыбнулся:

– Боюсь, что я неважный игрок в покер.

– Вы не играете в покер, – ответил ему Мейсон. – Вы принимаете участие в деловых переговорах, где мы, все мы, должны выложить на стол определенные карты. А теперь давайте договоримся, что вы начинаете выкладывать все те карты, которые хотите раскрыть, а затем мы посмотрим, что сможем вам показать мы.

– Очень хорошо. Дело в том, что сложилась в высшей степени необычная ситуация – ситуация, которая некоторым образом играет на руку вашему клиенту. Я решил, что вы должны знать об этом, мистер Мейсон, до того... ну, в общем, до того, как вы, возможно, примете решение не представлять ее интересы.

– Продолжайте, – сказал Мейсон, – мы вас внимательно слушаем.

– Вы посетили Бенджамина Эддикса во вторник вечером. Ваш визит вывел его из душевного равновесия. Когда вы нашли кольцо и часы... ну, в общем, это был жестокий удар по самолюбию и самоуверенности Эддикса. Он полностью изменил свое решение о том, что должно быть написано в его завещании. В ту самую ночь, до того как отправиться спать, где-то около половины двенадцатого, он вызвал Натана Фэллона и Мортимера Херши на совещание. Он сказал: «Джентльмены, я был идиотом. Я был просто самодовольным ослом. Я вел себя деспотично, позволяя себе выносить решения, касающиеся всех окружающих. Я виноват. Я хочу искупить свою вину, насколько это возможно. Вот здесь написанное мной собственноручно завещание. Я кладу это завещание в конверт. Я передаю его вам. Я прошу вас, джентльмены, запечатать этот конверт, расписаться на его обороте и положить его в надежное место. Если в течение нескольких ближайших дней со мной что-нибудь случится, вы должны позаботиться о том, чтобы это завещание оказалось у мистера Сиднея Хардвика».

– В течение нескольких ближайших дней? – переспросил Мейсон. Значит, он чего-то опасался?

– Нет, нет, ничего подобного. Похоже, что он просто собирался встретиться со мной и оформить должным образом свое завещание, вот это собственноручно написанное им завещание, подписать его, как полагается, в присутствии свидетелей. Он хотел иметь это собственноручно написанное им завещание как своего рода временную меру на всякий случай, и если с ним что-нибудь произойдет, то старое его завещание не будет иметь силы.