Сияние базальтовых гор - Федор Кабарин

— Ваши документы?

Капитан медленно расстегнул плащ и, улыбаясь, протянул удостоверение личности.

— Надеюсь, вам подпись на документе знакома так же, как и шофёр, который приехал со мной.

— Вполне возможно, — отрезал Споряну, возвратив удостоверение, быстрыми шагами направился к двери, сказав на ходу: — Подождите меня здесь! — Он вышел к машине и, узнав шофёра, молча вернулся в столовую. — Мама, мне нужно ехать, вызывает генерал Галаджи. — Заметив тревогу на лице матери, он подошёл к ней. — Ты, мамочка, не волнуйся! Ничего особенного. Обычная деловая беседа. Я скоро вернусь.

— Как скоро?

— Ну, во всяком случае, сегодня. Видите, как разыгралась непогода, может, дороги… Если задержусь до завтра, извещу.

Он накинул на плечи плащ и поднял капюшон. Через несколько минут машина развернулась и растаяла в пелене набежавшей полосы дождя. Часы пробили двенадцать.

Шофёр вёл машину на второй скорости, то и дело нажимая тормоза. И Споряну, и капитан сидели молча, думая каждый о своём. Иногда, когда сильные порывы ветра бросали машину из стороны в сторону, они невольно хватались за опорные никелированные скобы.

За городом на гравийном полотне шофёр прибавил скорость. Порывы ветра стали ощущаться меньше, а километров через 10 почти прекратились совсем. Скоро миновали и пелену дождя. А ещё через пять-десять минут пошло сухое шоссе, где пыль была чуть прибита редкими дождевыми каплями. Споряну, заметив это, заинтересовался.

— Граница грозового циклона… Остановите-ка машину, посмотрим…

— Не опоздаем? — не спросил, а скорее предупредил сопровождающий его капитан.

— Одну-две минуты. Очень любопытно.

Оставшаяся позади полоса дождя тянулась непрерывной завесой с северо-востока на юго-запад. Края её скрывались где-то вдали, за горизонтом, а отвесная стена дождя, освещаемая солнцем, казалась гигантской, разноцветной, как радуга, кончающейся у земли пышными кружевами испарений.

— Странно, — громко сказал Споряну. — Обычно грозовые тучи идут фронтом высоких кучевых облаков. А тут, вместо кучевых шапок, пелена туманностей.

— Какие там туманы, — возразил шофёр. — На заре так полоснула молния да прогрохотал на своей колеснице Илья-пророк, что у меня минут двадцать в голове шумело.

— Где это? — с интересом спросил инженер. — Что-то не помню никакого грома. Когда я проснулся, дождя ещё не было, только было темно от пыли и душно.

— А у нас было светло, как перед прожектором, — сказал шофёр. — Молния прямо пробороздила землю огненными полосами.

— И гром был?

— Ещё какой! Я никогда ещё не видел, чтобы в машине так дрожали стёкла, а тут даже жуть взяла.

Ещё у ворот лаборатории Споряну догадался, что произошло что-то серьёзное. Вместо одного постового стояли два автоматчика. На шоссе от Кедровой горы показались две машины скорой помощи. Генерал Галаджи, нервно переступая с ноги на ногу, говорил по телефону с городом. «Видно, катастрофа при испытаниях, — подумал Споряну. — Неужели кто-нибудь погиб?..» — Он выскочил, не ожидая полной остановки машины.

Заложив руки за спину и не замечая входивших людей, по кабинету молча ходил профессор. Споряну переглянулся с Прозоровым и опустился на диван, рядом с Владимиром Петровичем.

— Что-нибудь серьёзное? — спросил он тихо.

Владимир Петрович утвердительно кивнул головой и пояснил шёпотом:

— Восемь человек погибло…

Вошёл Галаджи. Плотнее закрыл за собой дверь. Профессор обернулся, подняв на Галаджи вопросительный взгляд.

— Шесть человек погибло… сгорели, — пояснил Галаджи. — Двое без сознания, ожоги последней степени… Надежды тоже мало.

— Какая уж тут надежда, — развёл руками профессор… — Мгновенная смерть… Как же это могло произойти? Как? — повторял он, нервно шагая по кабинету, — в чём секрет такой неожиданной реакции… неужели просмотр в лаборатории?..

— Приняты меры, профессор, — сказал Галаджи, — расследуем самым тщательным образом.

— Не знаю, генерал, где искать причины. Боюсь, не моя ли вина… воспылал проблемой, а мог проглядеть мелочи… Как ваше мнение, инженеры? — остановился он перед Владимиром Петровичем и Антоном.

— Я ещё не в курсе дела, Пётр Кузьмич, — отозвался Споряну, — не знаю обстоятельств, подробностей.

— Всё произошло в мгновение ока, — заметил Прозоров. — Три установки должны были послать на определённые высоты, со строгими интервалами 30 воздушных торпед. После залпа первой установки, точнее, в самый момент вспышки, произошло совершенно непонятное: заряды во всех воздушных торпедах, находившихся на направляющих механизмах, самовоспламенились, скользнули в высоту, как кометы, вызвав большим отделением газов и высоких температур детонирующий взрыв, уничтоживший всё, что было на поверхности в радиусе трёх километров… Спаслись только три человека, оказавшиеся в это время в укрытии — в блиндаже.

— Теперь понятно, — вставил Споряну, — чем был вызван такой ураган в городе.

— Ураган, говорите? — насторожился профессор. — Большая буря в городе?..

— Не волнуйтесь, профессор, — успокоил его Галаджи. — Особых происшествий в городе нет. Снесло несколько крыш, кое-где стёкла выбило.

— Особых происшествий нет, — тихо повторил профессор. — А люди погибли… Наземная детонация…

Профессор искал причины катастрофы в свойствах кратногаза, а Споряну ломал голову, стараясь найти ошибки в расчётах рабочих чертежей двигателя.

Зазвонил телефон. Галаджи взял трубку.

— Да, я… сейчас будем… — Он положил трубку и подошёл к профессору: — Пётр Кузьмич! Уже можно в зону… Посмотрим.

— Очень хорошо. Поехали. Надо самим видеть всё до мелочей.

Когда Споряну подъехал к черте зоны, Пётр Кузьмич уже стоял у сгоревших установок. От них остались лишь металлические основания, деформированные не только воздействием высокой температуры, но и взрывной волной. Ни на одной из машин не было капотов: они или сгорели, или были снесены. Сгорели радиаторы, стёкла фар, электропроводка.

Пётр Кузьмич подошёл, пощупал изуродованный направляющий механизм одной из машин и покачал головой. Потом прошёлся по поляне, покрытой сгоревшими и рассыпавшимися камнями, воткнутыми в землю вершинами обгоревших деревьев.

— Здесь был лес? — спросил он начальника охраны зоны.

— Нет, товарищ профессор, на поляне был только кустарник. Он сгорел. А эти деревья появились после взрыва…

— Да-а, — произнёс задумчиво профессор, обводя взглядом поляну… — Но как же устояли на месте установки?

— Они были закреплены тросами, для безопасности. Тросы стальные — выдержали.

— Володя! Непременно исследуй тросы… и металл направляющих механизмов… Это очень важно.

Они обошли поляну, проверили, насколько глубоко проникла в почву высокая температура, на какое расстояние переброшены вековые деревья, поделились впечатлениями. Усаживаясь в машину, профессор сказал:

— Завтра, Антон Савельевич, к десяти жду в лаборатории… — Он кивнул в сторону пепелища и добавил: — Посмотрим, сколько неизвестных у этого уравнения…

ГЛАВА IX

ДОКЛАД ГЕНЕРАЛА ПРОЗОРОВА

Профессор Кремлёв отпивал небольшими глотками горячий чай, прислушиваясь к разговору начальника ЦАВИ и инженера Споряну. Они обменивались мнениями по содержанию доклада, с которым генерал Прозоров должен выступить на заседании бюро обкома.

— Заслуг у нас ещё слишком мало, генерал, — заметил профессор, — хвалиться пока нечем. А вот за ошибку, за гибель людей спросят… Надо выкладывать всё начистоту.

— Ну, что поделаешь, Пётр Кузьмич. Так сказать, дань научному эксперименту…

— Хорош научный эксперимент — отправлять людей на тот свет!..

— Знаю, Пётр Кузьмич. Но Споряну это сделал, стремясь уменьшить, даже исключить вероятность поражения населения, животных падающими осколками.

— Согласен!.. Но к чему привело это? К катастрофам, к человеческим жертвам. Инженер Споряну преследовал гуманные цели. Свёл на нет возможность поражения осколками… Но он никого не поставил об этом в известность. А я усугубил его эксперимент. Повысил реакцию сгорания корпусов воздушных торпед. Тоже преследовал гуманные цели. А в сумме получилось уголовное дело…

— Мне понятно ваше самоосуждение, профессор. Мы не должны допускать подобную несогласованность даже в мелочах… Но заключение группы учёных говорит несколько о другом… Вы не могли предвидеть…

— Не могли, но должны были…

— Ведь комиссия установила, что в лабораторных условиях газ не даёт реакции на детонацию. Она наступает только при достижении определённого критического объёма и притом при известной силе давления и внешней температуре.