Осторожно: злая инквизиция! (СИ) - Ясная Яна

— Понятно, — вздохнул Макс. — Большое спасибо. Вы нам очень помогли.

— И по поводу Елены Сергеевны, — встряла, не выдержав, я. — Найдите хорошего психотерапевта, Аня!

— Для мамы?

— Для себя!

— Добрый день, Светлана Юрьевна.

Последний визит у нас на сегодня был к семейству Больц.

Светлана Больц меня опознала моментально, не только как сестру-ведьму, но и как конкретную личность, и посматривала с опаской.

К Максу отнеслась куда спокойней. Равнодушнее, я бы сказала.

А меня — побаивалась. То ли бабушкина слава для нее все еще гремела громко, то ли у меня нервная система искрила уже ощутимо даже на расстоянии, но когда Макс увел мать семейства на кухню, подальше от любопытных детских ушей, я за ними не пошла.

Квартира у матери с тремя детьми была крохотная — однокомнатная. На стенах много семейных фотографий — и везде они счастливые, улыбающиеся. Вот только снимки все старые — на всех присутствует отец семейства. Ради интереса поискала что-то более-менее свежее — не нашла.

Дети Больц оказались дома. Двое младших, мальчик и девочка, сидели на диване, с любопытством тараща на незнакомую тетю огромные глаза, а старшая, худая, вся какая-то полупрозрачная, сидела за столом, уткнувшись в компьютер.

Досье, которое Максу собрали на Светлану Больц в Ордене, я пролистала в машине и из него знала, что женщина работает на трех работах. Но после визита в больницу какого-нибудь достатка я уже не ждала.

Но и такого не ожидала. Ну не голодают же они?

— Ты Дина? Привет.

Я подсела к старшей. Она дернула худым плечом, но я это проигнорировала.

Одного вскользь брошенного взгляда хватило, чтобы определить: передо мной инициированная ведьма, не из самых сильных, но и не пшик — честная тройка.

Замершая спина, прут позвоночника. Напряжение во всей позе, тронь — зазвенит.

— А я — Ксения Егоровна, — сообщила я, игнорируя то безмолвное «Проваливай!», о котором кричал ее язык тела.

«Как по недрам каменным вода течет,

Точит-точит вода себе путь в земле…»

— Дин, ты у папы часто бываешь?

Худые лопатки вздрагнули, словно я вогнала между них стрелу. Болезненное, надломленное ощущение.

— Как получается. Я работаю!

— Что доктора вам говорят? Что ты сама об этом думаешь?

И мое направленное на нее интенсивное внимание улавливает, как вспыхивают в ней яркие эмоции, как свербят на языке желающие быть высказанными слова: у порывистого тинейджера, конечно, обо всем есть свое мнение. Даже если он, тинейджер, понимает, что не со всякими посторонними тетеньками им следует делиться.

— Нормально все!

«…Так и слово твое

С языка сойдет».

Нервное и резкое движение Дины Больц выдало ее внутреннее напряжение, когда она слишком порывисто шевельнула мышью.

«Как вода по весне взламывает лед,

Прогрызает вода себе путь во льду,

Так и слово твое

Щель промеж зубов найдет».

Говорить вслух одно и в тот же момент проговаривать в мыслях совсем иные слова, удерживая концентрацию и сосредоточение, — особый навык, который дается не просто, но который сложно переоценить как инструмент.

Конечно, воздействовать колдовством на несовершеннолетних примерно так же этично, как и допрашивать подростков в отсутствии родителей или опекунов, но я, уж будьте спокойны, и не применяла к ней ничего зубодробительного.

Так, мелочь, пустяк. Малость, побуждающая человека сказать то, что он и так хочет сказать.

«Как вода себе путь всегда найдет,

Протечет вода сквозь любую щель,

Так и слово твое

Из губ выскользнет».

Практически — психотерапевтическая уловка. Невинная.

— И что они думают — когда ваш папа выздоровеет?.. — осторожно продолжила допытываться я.

— Никогда! — от ее крика вздрогнули стекла, и стул, на котором девочка сидела, врезался в стену, отброшенный, потому что мешал развернуться. — Он никогда не выздоровеет! Сколько можно меня мучить? Отстаньте все от меня!

— Дина! — выскочила на шум из кухни ее мать. — Как ты можешь такое говорить? Тебе не стыдно?! Папа обязательно поправится!

— Мне?! Мне — не стыдно! Мы квартиру продали! И мебель, и вещи — и все зря, он все равно не выздоровел! Знаете, что сейчас делают все мои одноклассники? Готовятся к экзаменам! А чем занимаюсь я? Мою подъезды! Я вчера ходила и узнавала, не нужна ли еще уборщица, потому что занятия в школе же закончились, у меня же теперь больше свободного времени! Я работаю второй год! А когда хочу потратить деньги на себя — я сразу эгоистка и не думаю о младших!

— Прекрати немедленно! Как ты можешь!

— Ты все время на работе, а я — постирай, убери, приготовь, забери из садика, проверь уроки! Это твои дети, а не мои! У меня детей нет! А ты все время на работе! А когда у тебя выходной, мы едем к нему, а если я не хочу, то я неблагодарная дрянь, а если мне плохо, когда я отдаю столько силы, то я снова эгоистка и думаю только о себе!

— Замолчи! Немедленно замолчи! — Светлана Больц пыталась вставить что-то в этот обжигающий поток, но дочь попросту не обращала внимания на эти ее попытки, выталкивая то нестерпимое и больное, что столько держала в себе, а Макс, ухвативший хозяйку квартиры за локоть, не позволял женщине задавить истерику дочери затрещиной.

— А знаете, куда я буду поступать? Знаете? Никуда! «У нас нет на это денег!», «Ты же уже взрослая, ты должна понимать!», «Вот поработаешь год — а в следующем…» Что в следующем? Что — в следующем? Я на собственный выпускной не пойду, потому что мы деньги не сдавали! Костю в первый класс одевали в секонд-хенде! Что через год изменится?!

Успокоительные наговоры соскальзывали с нее, разваливаясь раньше, чем успевали подействовать или хотя бы зацепиться, давить девчонку грубой силой не позволяла совесть — ведь я сама вскрыла этот нарыв, а от ее крика уже отходили от стен, треща клеем, обои, и под ними с шорохом сыпалась поврежденная штукатурка…

И тогда я шагнула вперед, проминая своим весом и даром упругую насыщенность разворачивающегося бесплотного вихря, и, обняв ее плечи, прижала к себе.

Оплела руками, ощутив, как мгновенно напряглась худая спина под моим прикосновением — а потом бессильно обмякла. И к моему плечу прижалась чужая щека, а изгибу шеи стало мокро.

— Я ведь даже съехать от нее не могу! — вздрагивая, рыдала Дина Больц в самую неподходящую для этого шею на свете. — За квартиру задаток вперед надо вносить, а она же знает, сколько я зарабатываю! «Дина, надо! У тебя же есть деньги!» А за подъезды платят фигню, не скроешь ничего… Я иногда думаю: хоть бы он умер! Мне стыдно, я знаю, что я и правда дрянь, но, может, мы бы тогда жить нормально начали… Я ее ненавижу-у-у! Я ее ви-и-идеть не могу!

Сжимая трясущегося в моих объятиях подростка, я пыталась понять, как именно я умудрилась оказаться в этом положении.

Ксюша, ты же самая циничная ведьма Крапивина в своем поколении!

— Пойдешь ко мне магазин убирать? Работы немного, но там целый ряд магазинчиков в одном месте — может, еще кому-то уборщица нужна… Я договорюсь, тебе аванс дадут.

— Я хочу за руль.

— Ты не вписана в страховку.

— Не твои проблемы. Я хочу за руль.

— Ксюша…

— Максим, я хочу за руль!

С выражением лица «Как же ты меня достала, чертова баба!» Соколов выудил ключи и уронил в мою протянутую ладонь.

Щелкнул ремень безопасности на пассажирском месте — инквизитор пристегнулся.

Черный монстр, ощутивший, что «в седле» нынче чужак, удивленно фыркнул мотором, но быстро сообразил, что у «всадника» не то настроение, чтобы качать права, и, резво стронувшись с места, послушным боевым слоном понесся по городу, изредка трубя окружающей мошкаре, чтобы резвее разбегалась из-под колес…

«Ведьмина шкатулка» встретила благословенной прохладой после сумасшедшей жары летнего дня.

Леночка, вместо того чтобы мирно дремать в тишине, как сделала бы я на ее месте, сидела в телефоне.