Осторожно: злая инквизиция! (СИ) - Ясная Яна

Палата оказалась двухместной, и одна из коек, за которыми громоздилось объемное и непонятное медицинское оборудование, пустовала. Мне никто не препятствовал, когда я, сверившись с номером на двери, вошла в палату, но я все же бросила быстрый взгляд на дверь и, убедившись, что затворила ее, прикрыла глаза, «глядя» на объект сквозь закрытые веки.

Энергетика его была слабой, бледной, но жизненные токи все же пульсировали. Затемнение в области головы — ожидаемое, но толком ничего мне не сказавшее, а больше вроде бы и ничего — но я та еще великая целительница, чего уж. Вот задуть эту свечу — мне раз ресницами шевельнуть, а помочь искре его жизни разгореться — это уже не ко мне. Да даже поддержать ее тление — и то… Организм противился мысли поделиться с этим телом силой.

Хотя кто-то проделывал это регулярно: теперь, настроившись на Больца, «присмотревшись» к нему, я видела, что без подпитки не обошлось, и, если честно, от этого меня передернуло — как? Как можно вливать свое живое в… это?

Эксперимента ради я взяла вялую прохладную кисть, накрыв чужие пальцы, и попробовала все же отдать человеку на постели хоть что-то, но тошнота подкатила к горлу — сила встала комом в солнечном сплетении.

Прислушалась к себе… Мне было жалко. Банально жалко отдавать ему хоть каплю — хотя с той же Ленкой я делилась легко, притом отдавая себе отчет, что процентов пятьдесят силы просто растеряется при передаче, а половину того, что мне все же удастся доставить до потребителя, отторгнет организм Тёминой, — что поделаешь, издержки подпитки на негативе.

В принципе, ни с одной из моих подопечных-подопытных я не испытывала проблем с отдачей силы. Проще всего делиться было с беременной, которая тянула за двоих, но и с остальными у меня не было чувства внутреннего сопротивления, как здесь и сейчас.

То ли потому, что я всегда «подкармливала» лишь женщин, а в этот раз реципиентом был мужик, то ли это мое ведьминское чутье так давало понять, что давать силу Больцу — все равно что поливать сухостой. В жизнь все равно не повернет, а вот какая-нибудь плесень завестись явно может.

— Вы его родственница?

Девичий голос застал меня, когда я с внутренним облегчением убирала руку, радуясь возможности разорвать контакт.

Хорошенькая девочка с пушистой косой в ярко-красном медицинском блузоне (а когда медики носили традиционные белые костюмы, мне было как-то привычнее… нет, я не ворчу, как столетняя ведьма!) смотрела внимательно. Но не подозрительно, а скорее сочувствующе.

— Не совсем, — я поправила халат на плечах и улыбнулась, постаравшись вложить в улыбку максимум обаяния. — А вы не подскажете, кто еще его навещает?

— В общем, лечащий врач у Больца — обычный человек, — вещал Макс, когда его черная монстра выруливала с больничной стоянки, чтобы везти нас обратно в родной Крапивин. — В больнице работает трое одаренных целителей, один из них — непосредственно в травматологии, но он вести Больца категорически отказался и на мой вопрос прямо сказал в довольно резкой форме, что помогать нужно живым, а у него лично запас сил не бесконечный тратить их на покойника.

Пока я имела увлекательную беседу с молоденькой и благожелательной медсестричкой, Макс закончил терзать врачей и наведался в палату. Провел там минут пять, после чего мы с ним сие богоспасаемое заведение покинули, а теперь вот — делились результатами.

— Лечащий врач никаких изменений у пациента за интересующий нас период не отметил, целитель всплесков внештатной магической активности не зафиксировал, и признаков применения к больному каких-либо артефактов моя проверка не выявила. Имеются следы прямой подпитки силой, но жена Больца — одаренная, и такое воздействие ей вполне по силам. В целом, если Больц причастна к серийным убийствам, применить свои наработки к мужу она еще не пыталась. А ты что увидела? О чем вы беседовали с той миленькой медсестричкой?

И вот удивительное дело: еще минуту назад медсестра Оксана с песочной косой мне самой казалась девушкой приятной и толковой, а сейчас — куда что делось.

Но, с другой стороны, во-первых, глупо ревновать мужика только потому, что у него есть глаза, во-вторых, глупо ревновать того, кто как бы и не совсем твой мужик.

Ну и в любом случае — не проклинать же мне всех смазливых девиц старше восемнадцати лет?!

…при таких раскладах проще проклясть один раз, но мужика — просто, удобно, экономично.

— Я увидела овощ, — емко охарактеризовала я свои впечатления от посещения палаты четыреста пятнадцать. — Медсестра, с которой удалось разговориться, утверждает, что посетители у Больца бывают редко: раз в неделю его навещает жена, иногда с кем-то из детей, чаще всего со старшей дочерью. Раньше вроде бы визиты наносили еще и родители, но их давно уже не видно было. Я представилась знакомой семьи и поинтересовалась, не было ли в последние месяцев девять изменений в состоянии? Мол, вокруг бедной женщины трутся какие-то подозрительные личности, желая выудить последние деньги. Очень удивилась — откуда там деньги? По наблюдениям медперсонала, семья Больца живет очень бедно.

— И? — скосил на меня взгляд инквизитор.

— Что — «и»? — внезапно взорвавшись, рявкнула я. — И значит, его жена не могла нанять исполнителя для подобной акции! Или — и значит, от отчаяния могла пойти и на такое, потому что содержание мужа в больнице явно бьет по ее кошельку! Не знаю я, что «и»! Просто сказала!

— Тише-тише! — рука Макса, отпустив руль, легла на мое колено.

И меня словно молнией прошило: первый раз инквизитор снизошел до жеста с откровенно сексуальным подтекстом в мой адрес по собственной инициативе, а не в результате моего напора или агрессивной провокации. Разозлившись на собственную идиотскую реакцию, руку я стряхнула и бескомпромиссно отвернулась к окну.

— Отметила — и хорошо. Посмотрим, к чему это удастся пришить…

Пришить. Пришить! Руки свои к своим коленям пришей!

Дура ты, Ксения.

Давай еще пореви тут от обиды.

Петренко открыла дверь на наш звонок — женщина в возрасте, несколько оплывшая, но миловидная.

— Здравствуйте, Елена Сергеевна! — Макс расточал обаяние, как самолет «кукурузник» — инсектицид.

— Здравствуйте, здравствуйте! Проходите — вот тапочки, — уютно ворковала хозяйка. — Ой, вы такие милые! Неужели тоже следователи? Надо же, такие славные — не то что тот хам, что опрашивал нас с дочкой тогда… Ах вы из столицы? У нас здесь совершенно не умеют работать!

У меня начало тянуть под ложечкой почти сразу.

— Расскажите, пожалуйста, о том происшествии, когда Дмитрий Миргун напал на вашу дочь.

— Он и на меня тогда напал! Я так тогда перепугалась, вы не представляете! Это же ужас какой-то, а его отпустили, убийцу! Вы уж разберитесь и накажите этих наших, где это видано, чтобы таких, как он, по улицам гулять отпускать…

Петренко говорила, говорила и говорила. И жаловалась, жаловалась, жаловалась: на сумасшедшего, напавшего на них с дочерью, на непослушную дочь, на современную молодежь, на цены, на погоду, на жизнь…

Слабенький дар ее пульсировал и тянулся к живым, теплым людям.

Она подбирала к нам ключи: жалость, сочувствие, раздражение, брезгливость. Искала эмоциональные отмычки, которые вскроют нашу защиту.

— Насколько нам известно, Дмитрий Миргун никого не убил, поэтому выводы о том, что он представляет серьезную опасность, все же преждевременны. Подскажите, как вы считаете, могла ли его агрессия быть спровоцирована?

— С… спровоцирована?! Да… да на что вы намекаете?! Что мы еще и сами виноваты, что этот тип нас чуть не прикончил средь бела дня?!

— Нет, что вы, я только имел в виду…

— Знаю я, что вы имели в виду! Вам бы всем дело закрыть да повесить на шею бедной женщины! Такая же бездарность, как и местные, даром что столичный. Сколько твой папик заплатил, чтобы тебя на тепленькое место пристроить? Знаю я, чего тебе надо: взятку хочешь с меня стребовать? Я тебе денежку, а ты Миргуна в тюрягу? Знаю я, как это работает, так вот — не на ту напал, мусор. Думаешь, раз корочки есть, так все тебе можно? Давай, валяй, арестовывай меня! Ну? Чего ждешь? Наручники надевай!