Осторожно: злая инквизиция! (СИ) - Ясная Яна

Она тыкала протянутыми запястьями инквизитору в нос, едва не задевая оный. Эмоциональный вал развернулся со всей силой, ударялся о наши защиты, как штормовые волны. Лицо у дамы перекосила ярость, холодная, злая, непохожая на бешенство сумасшедшего. У этой ярости была цель — расковырять, добраться до живого мяса.

Изумление, раскаяние, вина, страх, снова вина — я даже не пыталась блокировать те чувства, которые мадам в нас вызывала, отстраненно наблюдая за ними как бы со стороны.

Для человека, действующего интуитивно, присосаться она пыталась исключительно умело.

— Что? Струсил? А?! — она подскочила и теперь нависала над сидевшим Максом, давя на него не только морально, но и физически. — Правильно, тронешь меня пальцем, я вас всех засужу! Ты знаешь, какие у меня тут связи? Думал, получится у бедной беззащитной женщины деньги вымогать? Не-е-ет, не на ту напал!

Устав терпеть брызгающую на лицо слюну, Соколов поднялся. И дурная баба тут же шарахнулась от него, как от чумы.

— Помогите! Спасите! Полиция меня бьет!!!

Бешеный визг ввинтился в уши, Петренко замолотила по стене, и это стало последней каплей.

Мы с Максом действовали впервые так слаженно, не сговорившись заранее.

Пелену чужой голодной силы я придавила волей. Шагнула к ней со спины и положила руки на плечи, сковав чужой дар, — и она покачнулась, ощутив их гранитную тяжесть. Могильной плитой ощутила она мои руки.

Макс подошел, заглянул ей в глаза:

— Раскаиваешься ли ты в содеянном, женщина?

— Я ни в чем не виновата! Ни в чем! Помогите!!!

Я ладонями ощущала, как ее тело сотрясает крупная дрожь, я чувствовала ее попытки скинуть мои руки — и непонимание, что, слабую вроде бы, мою хватку скинуть невозможно.

Палец Макса, сосредоточенного на чем-то внутри себя, ткнулся ей в лоб.

Полыхнул белым яростным светом проявившийся медальон Макса.

И я впервые увидела, как разворачивается инквизиторская лишающая дара печать.

Она встала на ауру — и женщина захлебнулась молчанием. Оглушенная исчезновением ощущения, что было с ней всю жизнь, — ощущения собственной силы.

Глава 10

«Дорогая бабушка, было дело, за глаза я называла тебя стервой и старой каргой, да и сейчас, грешна, иной раз именую… Так вот, милая бабушка, как внучка твоя, должна нынче признать, что была сугубо не права — куда тебе до той милой женщины, которую мы только что посетили!» — так или примерно так думала я, покидая квартиру бывшей возлюбленной Миргуна и ее матушки.

Да славный парень Дима даже не представляет, как ему повезло, — вот ей-ей, лучше психическое расстройство, чем такая теща!

— По итогам посещения пострадавших у меня к нападавшему только один вопрос: что ж он так неточно-то?! — пробормотал под нос Макс и наконец-то разжал пальцы на моем плече.

Кажется, он опасался, что я могу сорваться и наделать непоправимого — но это он зря, если бы я что и наделала, то абсолютно сознательно, без каких-либо срывов.

Елена Петренко, в девичестве Пакуля, произвела на меня сильное впечатление.

Уж на что я повидала стервозных баб с завихрениями в области эгоцентризма — моя семья, к примеру, вся сплошь такие бабы и есть, и непонятно, как это у них получилась такая адекватная и самокритичная я! — но сегодня я впервые столкнулась с ситуацией, когда во всем этом отсутствует малейшая… осмысленность, что ли?

Никогда до этого я не видела, чтобы склочность и истеричность оказывались не инструментом, а самоцелью.

Энергетический вампир.

Наглядный пример того, во что может переродиться скверный характер.

Меня пробрало мелкой дрожью.

Никогда! Никогда я не превращусь в такое!

Я осознаю берега! Я отдаю себе отчет, что мир не вертится вокруг меня и моих обид!

Я не вырожусь в энергетического паразита!

Еще минуту-другую я старательно удерживала перед мысленным взором образ Елены Петренко-Пакули, буквально насильно впечатывая его в память.

Просто чтобы помнить, во что может вылиться игра в плохую ведьму.

Чтобы не забыть.

Ни-ког-да.

— Ну, что, твоя версия получила какое-никакое подтверждение, — бодрым тоном объявил Макс, когда мы уселись в машину. — Такая мадам в ком угодно закрепит ненависть к женщинам-ведьмам.

— Угу.

— Миргун приехал просить прощения, ему открыла матушка любезной и, по ее собственным словам, сходу начала орать. Делает она это, как мы убедились, параллельно с попыткой тянуть из жертвы жизненные силы.

— Угу.

— У Миргуна, с его чувствительностью, во враждебной обстановке случился скачок, и попытку воздействия на себя он увидел.

— Угу.

— С учетом того, что психика у парня и так была нестабильна, да к тому же была взбудоражена предыдущим срывом, Миргун сорвался повторно, сознание получило разрядку, рефлекс закрепился. Вполне можно допустить, что одаренные женщины, чья сила в его восприятии сходна с силой многоуважаемой Елены Сергеевны, запускают в его сознании ассоциативные цепочки и возвращают его в тот день, к неубитой ведьме…

— Бедная дочь, как она с ней жила, — вместо очередного «угу» невпопад ответила я.

— Ну, теперь-то станет полегче, — с недоумением взглянул на меня Макс.

Объяснять, что я примеряю на себя лавры этой стремной тетки, я не стала.

— Ладно, — вздохнул Макс, трогая машину с места. — Поехали к Петренко-младшей.

— Понимаете, мама — очень несчастный человек, очень! — Анна согласилась уделить нам буквально десять минут, «Потому что у меня работа!», и теперь нервно мяла в пальцах носовой платок. — У нее была тяжелая жизнь, она растила меня одна, денег постоянно не хватало, она надрывалась…

— Мы поняли. Она святая.

— Ксения, — Макс сказал это вроде спокойно, но я вникла в непроизнесенную угрозу и заткнулась.

— Извините, Аня. Можно вас так называть? — и после слабого кивка Макс продолжил: — Вы не могли бы рассказать нам про Дмитрия Миргуна?

— Я и рассказываю! Дима — просто больной человек, а мама — у нее непростой характер, и они поссорились, а потом Диму увезли в Рахмановку — это так наша психбольница называется, она за городом, на хуторе Рахмановском. Потом был суд, но Диму оправдали и признали невменяемым, и обязали пройти курс лечения, вот и все, я больше ничего не знаю!

Мне хотелось схватить ее за плечи, трясти и орать: «Очнись! Очнись, это ты — жертва нападения сорвавшегося с резьбы психически неуравновешенного парня, это ты, ты пострадавшая сторона!».

Макс был прав, что запретил мне раскрывать рот.

Это идиотское расследование меня доконает: слишком много ненужных эмоций оно принесло в мою размеренную, приятно-прохладную жизнь.

Нет, надо скорее все это заканчивать и возвращаться к привычному ритму, в котором есть место мне, магазину и умеренно-злобным добрым делам.

— Аня. Расскажите нам про нападение, — мягко попросил Соколов. — Ведь Дмитрий Миргун изначально напал на вас?

Господи, откуда у него такое терпение?

— Да, но… но я же не пострадала, — удивилась Петренко-младшая. — Со мной все было в порядке, при чем тут я?

— И все же. Расскажите нам. Это может быть важно.

Боже, благослови инквизицию.

Мысль для ведьмы крамольная, но на его месте я бы уже разнесла тут все пополам и вдребезги, засыпала солью и забыла, как не было.

Анна сосредоточилась, возвращаясь в памяти к тому дню.

— Да вы знаете, я уже и не помню, если честно, с чего вдруг. Он тогда нервный был несколько дней, с ним такое бывало, но проходило всегда потом. Мы в такие периоды ссорились часто, потому что он заводился из-за ерунды. Вот и в тот раз — поссорились, и вот в один момент все было как всегда, обычная ссора, и вдруг — раз, и он уже схватил топор и наседает, и глаза у него страшные…

— Аня, а вы можете выделить момент, который стал спусковым курком? Что-то, что его спровоцировало?

— Нет, я не знаю, — грустно покачала головой она. — Меня об этом спрашивали еще тогда. Когда все случилось. И следователь, и врачи, которые потом Диму лечили. Я не нападала на него, не махала руками, не делала никаких резких движений, которые могли бы… активировать. Я на него кричала — но такое и раньше случалось, и он тоже на меня кричал, и никогда ничего такого…