Без права на тебя - Ксения Игоревна Руднева

– Это же я к тебе приставал, ты – пострадавшая сторона, как ни крути.

– Теперь из-за меня тебя уволят? – смотрю на Кира, а у самой сердце щемит. Кажется, наше случайное знакомство приносит обоим одни лишь проблемы.

– Даже если и так, то я ни о чем не жалею. Слышишь? – он садится передо мной на корточки, так что теперь наши глаза совсем близко, и я легко различаю темноватые крапинки в его голубых, как чистое небо, радужках. – Я бы все повторил, – в его голосе нет ни капли сомнений. Мне бы его уверенность.

– Даже тот поцелуй на балконе? – осмеливаюсь спросить. Сейчас в кабинете я чувствую ту самую особенную атмосферу, которая устанавливается, стоит только нам с ним остаться наедине.

– Его особенно.

– Но Катя тогда еще была жива, – шепчу очевидное, и все равно ищу поддержки в его глазах.

И Кир дает ее мне. Как и всегда. Он аккуратно забирает из моих пальцев полупустой стакан, ставит его на пол, а мои руки берет в свои и нежно поглаживает костяшки большими пальцами.

– Еще до того, как мы узнали, что Катя больна, мы были на грани развода. Она изменяла мне, – вот так просто обрушивает он на меня жестокую правду, глядя прямо в глаза. Не скрываясь, распахивает душу и показывает свои самые уязвимые места, хотя я думала, что давно успела его познать. Но Кирилл оказывается непостижим. – Катя просила отложить нервотрепку с разводом и разделом имущества, пока не выздоровеет, чтобы вся эта возня не оказала на нее негативного воздействия. Сама знаешь, рак – болезнь непредсказуемая и малоизученная, поэтому я согласился. Да и не к спеху мне был этот штамп в паспорте, а жили мы уже все равно как соседи, просто никто об этом особо не знал. С виду мы все еще оставались идеальной парой, на которую обрушились тяжелые, несправедливые испытания.

– Почему? – требую я. Но не для того, чтобы расковырять рану, мне действительно нужно знать про Кирилла все. Эта потребность сидит где-то внутри, за подкоркой, и унять я ее не могу.

– Мы начали встречаться рано, еще когда учились в школе, – он встает и отходит к окну. Теперь я могу видеть лишь его спину, которую покрывает очередная рубашка с закатанными по локоть рукавами. – Первая любовь, первый поцелуй, первое все… Тогда казалось, она не остынет до гроба. На момент выпуска мы были вместе уже четвертый год. Конечно, все ждали от нас только одного – свадьбы. Родители давно были знакомы друг с другом, и в унисон обещали помогать во всем. В Новый год я сделал Кате предложение, а к концу первого курса мы поженились. Свадьбу устроили родители, квартиру нам подарили тоже они. Фатальной ошибкой стало то, что мы пошли учиться в разные университеты. Катя – гуманитарий, а я – технарь. У каждого появились новые друзья и как следствие – разные компании. Все чаще мы стали проводить выходные порознь, все большими раздельными интересами стали обрастать. Может, я – дурак, но до последнего ничего не замечал. Думал, что у нас все нормально, просто мы немного отдалились друг от друга. Я был абсолютно уверен, что все поправимо, и никакой катастрофы не происходит. Предлагал завести детей и сильно удивлялся, почему Катя так упорно отказывается. Глаза на все раскрыла мне она сама. В пылу очередной ссоры сказала, что наш брак – ошибка, что нельзя так рано выходить замуж, что она еще жизни не видела, а уже прикована к дому и плите. Хотя я никогда ни к чему ее не принуждал и уж точно не жаловался, если не находил в холодильнике кастрюлю с борщом. В общем, она заявила, что хочет подать на развод, потому что я – это детская любовь, которую она давно переросла, и поэтому ей пора двигаться дальше.

Я следую порыву, бросаюсь к Киру и обнимаю его со спины.

– Я бы все отдала, чтобы быть на ее месте, и никогда бы от тебя не отказалась, – шепчу правду, утыкаясь носом в рубашку. От нее пахнет стиральным порошком, а тепло, идущее от Кирилла, проникает так глубоко, что кажется, трогает самую душу.

– Я знаю, – он разворачивается в моих руках и вот наши взгляды уже склеиваются. Мой, испуганный и смущенный, и его, обволакивающий и затягивающий в себя. – Поэтому и борюсь за тебя сейчас.

Наши губы тянутся друг к другу, чтобы встретиться, но звук открываемой двери заставляет вздрогнуть.

Глава 25

Оборачиваюсь и вижу нашего декана. Полноватый мужчина лет за шестьдесят, темный костюм, очки в тонкой металлической оправе, намечающаяся лысина. Дергаюсь, чтобы как-то исправить ситуацию, отодвинуться от Кира, но он не отпускает. Уверенно берет мою руку в свою прямо на глазах у начальства и этим повергает меня в ступор. Я начинаю понимать еще меньше, чем до этого.

– Пришли уже? – декан добродушен и против моих ожиданий не собирается линчевать нас прямо на месте. Постойте, а где гром и молнии? Где вселенский разнос? – Прошу прощения, что заставил ждать, Никитин поймал в коридоре.

Незнакомая фамилия не говорит мне ровным счетом ничего, но видимо этот Никитин – высокого полета птица, раз даже декан был вынужден уделить ему внимание. Василий Васильевич тем временем подошел к столу и опустился в кожаное крутящееся кресло. Нам коротко махнул на стулья напротив, и мы с Киром тут же послушно занимаем их.

– Ну что, голубки, – декан со значением смотрит на наши все еще сцепленные по инициативе Подольского руки. Кажется, моя побелела от напряжения. – Анонимка на вас пришла. Жалуются на неподобающее поведение, – я уже готовлюсь вовсю лепетать оправдания, но Василий Васильевич жестом приказывает молчать. Приходится сомкнуть губы и обреченно выслушивать, что же он скажет дальше, без права на самозащиту. – Отвечать на нее необходимости нет, а вот провести проверку по факту я обязан. Так что, студентка Васильева, совершал доцент Подольский в отношении вас какие-либо неправомерные действия? Может быть, нарушал личные границы, угрожал, приставал в конце концов? – на последних словах декан со значением хмыкает.

– Нет! – излишне эмоционально выкрикиваю я и мотаю головой для пущей убедительности.

– Точно? – лукаво переспрашивает он.

– Абсолютно, – смотрю прямо в глаза декану и знаю, что вру. Он тоже это знает, но конечно же делает вид, что верит моим словам. Не потому что старательно выгораживает подчиненного, нет. Просто видит, что ничего предосудительного между нами действительно не происходит.

– Вот и разобрались, – довольно потирает он ладони. – И, Подольский, – голос его суровеет, – чтобы никаких больше