Красный Франкенштейн. Секретные эксперименты Кремля - Олег Шишкин

3

«О полон скорпионами мой мозг!» — восклицает шекспировский Макбет. Но сколько этих ядовитых членистоногих роилось в голове профессора Иванова, когда он решил провести искусственное оплодотворение спермой шимпанзе африканок — пациенток местной больницы под видом медицинского осмотра! Результат, считал профессор, оправдает его не очень этичное поведение.

Деньги на оплату 25 лиц, «специального привлечения к опытам гибридизации» были по представлениям Иванова выделены немалые — целых 575 долларов. Для африканцев это настоящее богатство. По 23 бакса на человека! За это жительница Гвинеи должна была быть осеменена с помощью катетера спермой шимпанзе и в случае удачи вынашивать 9 месяцев плод — нового гибрида. Казалось бы, у лаборатории русского профессора должна была выстроиться очередь из желающих разбогатеть таким «простым» способом. А между тем Иванов вновь был вынужден жаловаться в Москву на иную, нежели он думал ситуацию: «Опыты реципрокного [25] скрещивания пока не могли быть начаты, так как найти за плату женщин-туземок до сих пор не оказалось возможным. Здесь в силу специфических бытовых и социальных условий нет женщин, брошенных на произвол судьбы. Пока женщина не вышла замуж, она находится на иждивении родителей или ближайших родственников. Если она овдовела, то переходит в качестве жены к ближайшему родственнику умершего. Религиозные и бытовые условия таковы, что женщина ни в коем случае не захочет добровольно подвергнуться опыту.

Ввиду этого я сговорился [26] и получил согласие врача поставить опыты в госпитале, что было бы легко сделать, использовав метод искусственного осеменения сперматозоидами в искусственной среде, когда нет необходимости иметь самца живым; достаточно обладать testes животного убитого, а затем быстро кастрированного после смерти.

Губернатор, без ведома которого опыты в госпитале не могли быть поставлены, заявил, что принципиально он не возражает при условии, если эти опыты будут ставиться с согласия больных.

Это условие сделало постановку данных опытов, в основном уже налаженную, чрезвычайно трудной»12.

В действительности все обстояло иначе. Иванов рассчитывал, что губернатор Поль Пуаре станет его прикрытием в этом эксперименте. Однако тот считал это дело рискованным.

«Итак, Poiret дал мне хороший урок. Можно было изменить свое решение, но по крайней мере поставить меня об этом в известность. Затем я предупреждал его, что говорю с ним конфиденциально и прошу ни с кем не говорить о моем проекте, кроме как с д-ром Peze [27]. Интересно, как объяснит свое поведение Poiret. Для Ильяшки [28] эта история была громом среди ясного неба. Да и для меня тоже. Положение крайне скверное… Да и что нового скажет Poiret, вернувшись из Дакара? Разве только, что и dehors ставить опыты нельзя» .

Dehors — то есть вне стен больницы.

И так опыты в местной больнице были «в основном уже налажены», когда Иванов со своим доброжелателем — любознательным французским врачом — все же решили известить о них губернатора. И тот предложил им не скрывать от африканок цели своего исследования.

Иванов впоследствии официально открещивался от эксперимента в больнице. Возможно, проведя часть опыта, он испугался, что при этих манипуляциях могло произойти заражение пациенток трипаносомами и спирохетами, имеющимися в сперме шимпанзе. Позднее в своем отчете он вскользь упомянет о слабо изученных специфических половых инфекциях и возможности заразиться ими во время операций трансплантации желез шимпанзе: «Эта возможность заражения пациентов, насколько мне известно, до сих пор недостаточно учитывалась в практике операций омоложения»13.

Проблемы в больнице ударили по честолюбию ученого. А в Москве от него ждали быстрых результатов. Нужно было спешить. И Иванов принял «революционное» решение: «…я придаю большое значение присылке пигмеев из Габона, так как с ними вышеуказанных затруднений быть не должно»14.

Многие русские, а затем советские ученые разделили взгляды Гобино [29] и Чемберлена [30] о неравенстве рас. К таковым принадлежал и «гуманист», иммунолог, нобелевский лауреат Илья Ильич Мечников. Еще до революции Иванов неоднократно выезжал во Францию и посещал лабораторию русского ученого в Пастеровском институте. Здесь велись исследования о роли секретов придаточных половых желез в процессе оплодотворения животных. А эта тема была небезразлична первопроходцу зоотехники.

В 1907 году в Париже Мечников выпустил книгу «Этюды оптимизма», посвященную вопросам геронтологии и продления жизни, вопросу весьма актуальному теперь и для Иванова. Но в книге затрагивались и широкие темы из области антропологии, биоэтики, положении рас, проблемы эволюции и происхождения человека. Касаясь сходства людей и антропоморфных обезьян, Мечников писал: «Разница в длине предплечий человекообразных обезьян и европейца действительно очень значительна. Но у некоторых низших рас, например у веддахов [31], она гораздо меньше. У акков Центральной Африки передние конечности столь длинны, что руки доходят до колен»15. Этот аргумент Мечников использовал в полемике с противниками идеи Дарвина происхождения человека от общего с обезьяной животного предка.

Племена акка, о которых писал Мечников, иначе назвались негриллами. Сегодня мы знаем их как пигмеев. В 1924 году «Русский антропологический журнал» поместил на своих страницах резюме работы немецкого ученого Паулсена Veber die Verbreitung der Pygmaeneigenschaften из XIX номера Arhiv fur Anthropologies, вышедшего в 1922 году. Освещая положение пигмеев в череде других народов Земли, германский ученый утверждал: «Форма черепа, характерная для пигмеев (брахицефалия по Luschun, мезоцефалия по Reche, субдолицефалия по Poutriu), какова бы она ни была, часто встречается и у других рас. Широкий плоский нос и глубокая складка, идущая от угла носа к наружному краю рта, характерна вообще для кретинов. Морщинистость кожи встречается в единичных случаях у средиземноморских и североевропейских рас, а также у эпилептиков и идиотов как дегенеративный признак. Вообще выясняется, что у пигмеев мы видим накопление многих примитивных признаков, встречающихся у других рас лишь в единичных случаях. На этом основании можно считать пигмеев за одну из древних рас…»16

Именно с пигмеев и пытался начать опыты гибридизации профессор Иванов, вдохновленный красноречивой аргументацией «Этюдов оптимизма». В «Докладной записке в конференцию Академии Наук СССР» от 24 марта Иванов сообщал: «Кроме вышеуказанного предложения из D’Ivoire [32] жду доставки взрослых шимпанзе из Gabon’а, откуда мне должны прислать пигмеев. Согласно полученной мною телеграммы в Конакри они могут прийти в конце апреля или в начале мая»17.

В дождевых лесах Габона местные высокорослые мужчины из народности банту часто порабощали пигмеев. Великаны относились к ним как к своему стаду. Поедание этих маленьких жителей леса они не считали каннибализмом. Так же как и профессор Иванов, эти банту были уверены что принадлежат к высшей расе, о чем убедительно свидетельствовал их рост. С такими вот «скотоводами» и предлагали договориться Иванову охотники-дилеры, отправлявшие в частные коллекции Европы ценные трофеи и редких тропических животных.

Профессор рассчитывал на алчность людоедов, ведь он предлагал приличные деньги. Но каннибалы не спешили расставаться со своими деликатесами, и Иванов с горечью писал: «Заказанные в колонии Gabon шимпанзе и пигмеи доставлены не были»18.

В Кремле с болью узнавали о неудачах профессора. Они ставили под сомнение возможность омоложения, которая оправдывала любые затраты. Драгоценные яички шимпанзе необходимо было привезти в Москву, так же как и будущего детеныша-гибрида. И здесь роль сына профессора признавалась огромной. К здоровью этого юноши проявляли повышенный интерес вожди СССР. 16 мая 1927 года управляющий делами Совнаркома Горбунов телеграфировал Иванову в Конакри: «В августе ждем вашего благополучного приезда тчк Сожалеем о невозможности дальнейшей финансовой поддержки тчк Берегите здоровье своего сына тчк»19.

Но трудности только подхлестывали ученого. У него еще имелись переведенные в начале марта субсидии из СССР. Эти деньги он решил использовать на новое, жестокое сафари на Берегу Слоновой Кости.

4 июня профессор уже плыл на пароходе по маршруту Конакри — Гран-Бассан. На борту корабля он набросал небольшое послание на родину, проникнутое отчаянием и упрямством: «Являясь пионером в новой области исследований, имеющих колоссальный научный интерес, до сих пор еще недостаточно оцененный в научных кругах, я знал, что иду без попутного ветра и на пути встречу немало трудностей»20. В те самые минуты, когда он писал эти строки, он и его сын были инфицированы амебной дизентерией, подхваченной от шимпанзе. Профессор знал, что испытания, выпавшие на их долю, чрезмерны, и тем не менее в письме, адресованном высокому кремлевскому начальнику, настаивал на продлении африканской командировки.