Раненые души. 3. Отдаю тебе душу (СИ) - Джулай Галина

Рома несколько минут молчал, словно взвешивал каждое слово, которое хочет мне сказать.

- Сейчас помолчи, - предупреждает он. - Ты должен ему, как минимум, сказать спасибо за жизнь, - смеюсь.

- Жизнь? Где эта жизнь?

- Я просил послушать, - спокойно говорит он. - Тебя бы не было без его участия, хочешь ты это признать или нет, но это факт. Да, ты умная сволочь, но добился ли ты того, что у тебя есть при других обстоятельствах? Жил бы себе спокойно и не нуждался бы в умении выживать. Была бы у тебя фирма в двадцать два? Имел бы ты такой достаток в свои почти двадцать пять? Ты, конечно, извини, в твоих мозгах я не сомневаюсь. Но вот, что ты стремился бы что-то сделать -- да. Так что, за это тоже ты должен сказать ему спасибо. Ты бы не был тем, кто ты есть, не будь у тебя его.

- Это бред, - откидываюсь на спинку кресла.

- Варвар, я верю, что в этой жизни всё не случайно. Что всё, что с нами происходит, делается с какой-то целью. Мы не всегда её знаем. Хотя, наверное, мы никогда не знаем с какой целью и зачем всё это делается. Нам кажется, что жизнь к нам несправедлива, но по-другому она не может привести нас к конечному пункту. К тому, что для нас уготовано.

- Ты серьёзно веришь в эту ху*ню?

- Да, кивает он. - Взять хотя бы меня. Я приехал из деревни. Хлюпик, неспособный себя защитить и обеспечить. Надежды на помощь со стороны родителей у меня не было. Я был дрыщем, лохом, ботанам, сейчас и не вспомню всех очаровательных эпитетов в мою сторону. В тот день, когда меня подобрал Слава, меня избили уроды, которым просто хотелось развлечься. Вы тогда учились на последнем курсе. У вас уже была своя фирма. Я знал о вас, восхищался вами. И вот, я стою, вытираю свой разбитый нос, а он подходит, и подаёт мне платок. А потом, вообще приводит к вам и дает работу. Дальше ты знаешь. Он помог мне снять квартиру, а в универе ко мне больше никто не лез, потому что все знали, я со Славой, а значит с тобой. А иметь дело с тобой никто не хотел, - улыбается. - Я к чему. Будь я не таким задротом, я бы не попал к вам, понимаешь? Я бы кое-как закончил универ. Зацепился бы за какую-нибудь работу, получал бы копейки, лишь бы не возвращаться домой.У меня бы не было квартиры, пусть и купленной в кредит. У меня не было бы машины, пусть и старенькой. У меня не было бы таких друзей как вы. Пусть ты не считаешь меня другом. Так что, мне стоило быть грушей для битья почти три года, чтобы теперь иметь всё то, что я имею. И знаешь, я счастлив. Я даже рад тому, что тогда меня избили. Подумай об этом. Да, я знаю, - он перебил меня, когда я хотел возразить. - Ты не ценишь всё это, - он делает какой-то жест руками. - Но это пройдет. Ты просто на какое-то время потерял интерес к жизни. У тебя нет ориентира, куда идти дальше. Но, возможно, это тоже какая-то проверка на вшивость. Может совсем скоро ты поймёшь, для чего всё это было нужно?

- Всё сказал? - он кивает. - А теперь послушай меня. Ни хрена не стоит того, что я потерял. Понятно?! Ни эта фирма, ни всё это бабло, что она приносит. Я бы обменял их на жизнь дорогих мне людей. Понятно?! Вали отсюда, философ.

Рома вышел из кабинета, не сказав больше ни слова. Тоже мне фаталист. Но если вспомнить, каким он к нам пришёл... В этом теперь красивом, высоком, подкачанном, уверенном в себе парне ты не узнаешь того худющего хлюпика.

Походу его слова меня зацепили. Иначе, как объяснить, что вечером после работы я обнаружил, что стою у четвертой городской больницы. К Роминым словам вспомнились слова тёти Шуры, о том, что он не всегда был плохим отцом. Это чистая правда.

Высокий, сильный, добрый, таким я воспринимал его в детстве. Мой папа был моим примером. Мы возились вместе в гараже, мы ездили с ним на рыбалку. Я был сопляком совсем, но он всегда находил то, с чем я могу справиться, и мы все делали вместе. Наверное, эти воспоминания и заставили меня выйти из машины.

Меня не хотели впускать, время посещения закончилось. Но пару купюр сделали свое дело. Меня нарядили в какую-то накидку и бахилы, объяснили, как пройти в отделение. Там мне попался врач, оказывается, лечащий моего отца. Он как раз дежурил сегодня и поэтому всё ещё был в отделении.

- Только давайте сначала ко мне, - пригласил он меня в ординаторскую, узнав к кому я пришёл. - Говорю сразу, - начал он, прикрыв за нами дверь. - Шанса на то, что он выживет не даю. Организм слаб. Алкоголь его отравил и высушил, так что, как он еще жив, одному Богу известно. Кто его так избил, так и не выяснили. Я думаю, что и не будут выяснять. Пьяные разборки никому не нужны. У него есть повреждение внутренних органов. Но при его анамнезе, никто не возьмется лечить оперативно. Он может умереть на операционном столе, это никому не нужно, сами понимаете. Поэтому мы скорее можем просто поддержать его, и позволить дожить без мучений. Если вы понимаете о чем я.

- Нужны деньги?

- Нет, что вы. Мне не нужны. А вот лекарства нужны. Ну и медсёстрам можете дать. Вижу, Вы не бедствуете.

- Если это сейчас намёк, почему же он в таком состоянии, то скажу. Мы не общаемся лет десять, а последние пять, даже не видимся. Он забил на меня, а я, при первой же возможности, на него.

Врач понимающе кивнул. А может просто сделал вид, что понимает.

- Он в четырнадцатой палате, - говорит врач, и я иду к отцу.

Палата шестиместная, на всех койках лежат мужики разных возрастов и диагнозов. Отмечаю, что на тумбочке у каждого есть запас еды и воды, у кого-то книга или газета. Тумбочка отца пустая, даже своей кружки нет.

Он под капельницей, лежит с прикрытыми глазами. От того мужчины, что я знал в детстве, который мог поднять на руки маму и меня одновременно, ничего не осталось. Ну, может только рост, и то, мне кажется, он стал меньше. А может просто я вырос.

Стою, смотрю и честно не знаю, что сказать. Даже как обратиться к нему не знаю. Видимо, почувствовав мой взгляд, он приоткрыл глаза. Когда-то такие яркие и живые, они сейчас были мутными с пожелтевшими белками, и синими их назвать было никак нельзя. Он молча разглядывал меня, явно не узнавая, а потом его лицо исказила гримаса боли, а по вискам потекли слёзы.

- Извините, - прохрипел он. - Вы так похожи на моего сына.

Он стёр свободной рукой слёзы. У меня защипало в глазах. Он не верит, что я могу прийти. Даже не ждёт.

- Это я, - его глаза становятся больше, он даже слегка приподнимается, словно так сможет разглядеть лучше.

- Сынок? - слёзы снова потекли по щекам, на губах появилась улыбка, обнажая ужасные зубы. - Это правда ты?

- Я.

Беру стул, присаживаюсь рядом. Молчим. Я не знаю, о чем с ним разговаривать. У нас нет общих тем. Он тянет ко мне руку, и я подаю свою, он легонько сжимает мои пальцы.

- Ты прости меня, сынок, - говорит он и снова начинает плакать. - Прости. Я виноват, перед тобой и перед мамой. Прости. Я не справился... я не смог, без мамы твоей не смог. Я ведь любил её... Она всем для меня была. Я сломался. Это не оправдание. Нет. Я понимаю, что виноват. И это убивало ещё больше. А потом быть трезвым было совсем невмоготу. Когда трезвеешь, осознаешь, как ты жалок, что ты ничтожество, что не справился с горем. Подвёл любимую женщину и, самое главное, своего ребёнка. Прости меня сынок, если сможешь, когда-нибудь прости. Я подыхаю. Я знаю. Если честно, я бы хотел быстро, но они зачем-то поддерживают во мне жизнь. Я хочу к ней. Пожалуйста, похорони меня рядом. Единственное, о чем прошу. Надеюсь, душа моя не прогнила так как тело, и я не буду ей омерзителен там. Хотя, она может и не простит меня за то, что я тебя не уберег. Но ты молодец, сынок. Ты сильный, ты справился. Я горжусь тобой. Мне тётя Шура говорила, ты хорошо устроился, у тебя своё дело, я рад за тебя, сынок. Прости меня. Прости.

Он перескакивал с одной темы на другую, вспоминал время, когда мама была жива и всё говорил и говорил. Я лишь иногда кивал на его "помнишь?".

Ему сняли капельницу, и он захотел в туалет. На нем были майка и нелепые штаны. Они висели на нем и ему приходилось придерживать их, чтобы они не падали. Заметив мой взгляд, он объяснил, что это тетя Шура принесла ему вещи своего мужа.