Колдун (СИ) - Вэрди Кай

Веревочка? Это же Димкин автомат! Димка — единственный чудик на всем фронте, привязывавший автомат к руке!

Мишка с забившимся сердцем всем существом рванулся к этой веревочке. Не удержав равновесие, рухнул ничком, зарывшись носом в рыхлую землю. Отплевываясь, он, отталкиваясь ногами, пополз к ней. Ухватившись сведенными болью в кулак пальцами за веревку, он потянул ее на себя. Веревка скользила, не задерживаясь между искалеченных пальцев. Не осознавая, что плачет, Мишка снова и снова пытался тянуть за веревку, пока наконец не догадался отползти назад. Автомат между пальцев не проскакивал, и, отползая шаг за шагом, парень тянул за него что было мочи.

Из рыхлой земли показалась бледная кисть… Мишка утроил усилия. За кистью медленно появлялась рука. Наконец, показалось плечо… Парень что было сил дернул автомат на себя. Неожиданно он легко подался, и на Мишку полетела Димкина рука с частью плеча и грудной клетки.

Уставившись на то, что осталось от друга, Мишка непонимающе шарил кулаком со стороны торчащих обломанных ребер, словно пытался нащупать самого Димку. Он совершенно не понимал, как он мог умереть? Именно Димка! Почему? Он же так хотел жить!

Мишкины глаза заволокло слезами. Потянувшись к руке друга, он, немного разжав пальцы, накрыл ее ладонью. Из-за слез в глазах появился туман, постепенно уплотнявшийся в поднимающиеся от земли фигуры. Чуть зеленоватые, расплывчатые фигуры парили в воздухе, постепенно уплотняясь, все больше и больше походя на людей.

Раскрыв рот, Мишка смотрел, как рядом с ним, сплетаясь из тумана, появляется еще одна фигура, с каждой секундой все больше принимая знакомые до боли очертания. Через пару минут перед ним, словно живой, стоял Димка и смотрел на него печальными, наивными глазами. Чуть светясь в зеленоватом ореоле, он шевелил губами, что-то говоря.

Тряхнув головой и моргнув в надежде, что видение исчезнет, Мишка несмело поднял голову. Димка по-прежнему стоял перед ним и что-то говорил. Он будто ждал от него ответа, все чаще оглядываясь на восток, где начинало светлеть предутреннее небо.

Силясь услышать, что ему говорит друг, Мишка все сильнее сжимал его руку, изо всех сил напрягая слух. Постепенно он начал различать едва слышимый, словно шепот ветра, голос. Стараясь разобрать слова, Мишка тянулся к товарищу, ловя каждый звук, срывавшийся с его губ. Постепенно голос становился все громче и громче, и вскоре Мишка смог разобрать далекие-далекие слова:

— Напиши матери. Она верит, что я вернусь, и ждет. Напиши матери, — Мишка, сморгнув слезы, кивнул в ответ другу. — Живи, Мишка! Живи за всех нас! — поднимаясь над землей все выше и сливаясь с утренним туманом, грустно улыбнулся Димка. — Живи!

Проследив взглядом за поднимавшимся и тающим в утреннем тумане другом, Мишка перевел затянутый слезами взгляд на поле боя. Над ним медленно поднимались ввысь тысячи прозрачных фигур и медленно таяли в пока еще первых, робких солнечных лучах на фоне светлеющего неба. Закрыв глаза, Мишка, продолжавший крепко сжимать Димкину руку, снова провалился в темноту.

Его качало… Проклятый звон не стих и на грамм, голова страшно кружилась и болела. Ни звука больше, только этот проклятущий звон…

Следом пришло понимание, что его волокут. Рывками. За шиворот. А куда? И где проклятый автомат?

Автомат… Автомат на веревочке… Привязан к Димкиной руке… А где рука? Где Димкина рука? Ее надо похоронить…

Мишка тревожно закрутил головой и попытался открыть глаза. Не вышло. Зато, подергав рукой, понял, что в ней что-то зажато. Рука. Хорошо…

Возя головой, он наткнулся на чью-то руку. Руку, крепко сжимавшую ворот его гимнастерки и тянувшую его назад. Почувствовав живое тепло, Мишке вдруг захотелось прижаться к этой руке, как в детстве к маминой, и потереться об нее щекой… Мама… Жива еще или спилась окончательно?

Поддавшись порыву, Мишка напряг шею, и, приподняв голову, склонил ее набок, прильнув к руке. Стало грустно… Так грустно, что хотелось плакать. И еще жалость. Жалость, рвущая сердце. И страх… страх не успеть, не суметь… «Сейчас, миленький, потерпи еще немножечко… Сейчас я тебя вытащу… Как же я тебя просмотрела-то…»

Ошалевший Мишка резко дернул головой, отшатнувшись от тянувшей его руки. И вдруг отчетливо увидел страшно уставшую сестричку, тянувшую его волоком, себя самого с Димкиной рукой, лежавшей на его груди, и впереди, в трех метрах от них, черный пульсирующий круг, замерший в ожидании…

Мишка совершенно явственно ощутил это ожидание. Черный круг ждал. Ждал, чтобы выпустить из своих недр смерть…

Мина… Чудом сохранившаяся на исползанном вдоль и поперек поле мина… Она ждала. Она алкала их жизни. Ну нет!

— Стой… Мина… — прохрипел едва слышно Мишка. — Мина… — напрягая голосовые связки, громче произнес он.

Его щеки ласково коснулась теплая рука, чуть погладила. «Что ты, миленький? Больно? Потерпи немножко. Чуть-чуть осталось», — вливался в Мишкину голову мягкий голос вместе с нежной жалостью, сочувствием и страшной усталостью.

— Мина! — собрав все силы, закричал он.

Рука дернулась, влив в Мишку порцию испуга и недоумения, и исчезла.

— Там, впереди… мина… — твердил Мишка из последних сил.

Рывок в сторону, еще и еще… Черный круг оставался в стороне, исчезал… Он продолжал ждать, но уже другую жизнь…

Мишка устало обмяк, но, тут же вспомнив ощущение страшной усталости и звенящего напряжения каждой клеточки, проникшее в него, попытался помочь сестричке, упираясь ногами в землю, и тут же заорал от пронзившей его ноги боли.

Знакомая рука вновь коснулась щеки. В него влилось чувство тревоги. «Что? Что случилось? Потерпи, потерпи…»

Мишку подхватили крепкие руки. Он поплыл и тут же опустился на землю. Димкину руку попытались отодрать от его руки. Мишка крепче сжал ладонь, не позволяя отобрать у него руку друга.

— Это Димка… Похоронить надо… — прохрипел он. — Глаза… Глаза открыть не могу…

Его оставили в покое. Вскоре он почувствовал толчок и поплыл… Снова толчок. Тишина. Опять потянули Димкину руку.

— Нет… — вцепляясь в нее мертвой хваткой, простонал он. — Воды…

Руку прекратили вытягивать. Мишка расслабился.

Ему под голову аккуратно пробралась рука, его чуть приподняли. К губам прижалась холодная железная кружка, губ коснулась влага. Мишка, старательно игнорируя жалость, затопившую все его существо заодно с дикой усталостью, раздражением и отвращением, граничащим с тошнотой, сделал глоток, еще и еще… Живительная влага вливалась в него, придавая сил. «Господи, да что ж ты вцепился в эту руку-то? Скажу Сергею Ивановичу, пускай сам забирает…»

— Глаза… Глаза открыть не могу… — проговорил Мишка, едва от его губ оторвалась кружка.

Лица коснулась мокрая ткань, обмывая, смывая с него кровь и грязь. Следом сухая ткань собрала скопившуюся во впадинах глаз воду. Мишка распахнул глаза. Перед ним маячило расплывчатое, качающееся лицо сестрички с обведенными темными синяками покрасневшими глазами.

— Спасибо, — выдохнул парень и чуть улыбнулся. Губы сестрички шевельнулись, а рука снова попыталась забрать у него Димку.

— Нет, не трогай… — торопливо проговорил Мишка, и попытался повернуться на бок, чтобы опереться на правый локоть и сесть. — Я не слышу тебя…

Сестричка помогла ему сесть, снова взяла мокрую ткань и принялась отмывать ему уши. Когда она сняла корку, из ушей по шее полилась кровь густыми горячими каплями. Стало чуть легче, проклятый звон, сводивший с ума, сделался тише, и Мишка начал различать хоть какие-то звуки, с трудом доходившие до слуха. Но на смену звону пришло жуткое головокружение и тошнота. Мишка едва успел наклониться, буквально упав вперед, как его начало жестоко выворачивать наизнанку. Если бы не медсестричка, успевшая ловко подхватить его, он бы непременно упал в лужу извергнутой им желчи.

Уложив Мишку обратно, сестричка исчезла. Мишка, изо всех сил пытаясь игнорировать ставший более тихим звон, закрыл глаза, проваливаясь в темноту.