Сатирические очерки - Мариано де Ларра

– Нет, нет! Скажите ему, сеньор Фигаро, что они поступили правильно… Он ведь всегда пишет с тенденцией! Но чего-чего только он не вычитал из книг!.. Скажу только, что, читая комедию, его мать помирала со смеху, а я рыдал от удовольствия… Пришлось все же заняться переделкой… И в конце концов она была представлена…

– Ах, вот как!

– Но вы послушайте: поскольку сеньоры, которые заправляют этими делами, не слишком сведущи насчет комедий, они отправили ее одному актеру, о котором говорят, что он разбирается в этом и к тому же имеет сильную руку в труппе. Актер заявил, что пьеса никуда не годится. Но сказал это он лишь потому, что, как мне удалось выяснить, в пьесе не было для него хорошей роли, в которой он мог бы блеснуть. Мы забрали комедию, и Томасито написал ему прекрасную роль! Но и на этот раз он объявил, что пьеса не годится, и потому только, что, как мне сказали, роль получилась слишком длинной, а у него не было особой охоты трудиться. Тогда мы передали пьесу другому театру, но там ответили, что они, мол, не хуже других и не нуждаются в отбросах. Тем не менее ценою огромных усилий и настойчивости, большей, чем требуется для получения прихода, нам удалось добиться распоряжения от сеньоров, возглавляющих театр. Но и здесь не обошлось без забот: одна актриса, получившая вторую роль, но претендовавшая на первую, захворала накануне спектакля; другой актер, также ради каких-то козней, задумал дьявольскую интригу: он кое-кому заплатил, и пьеса прошла один раз и в этот единственный раз была освистана…

– Освистана?

– Сами посудите, интриги!

– Мошенники!

– Вот мне бы и не хотелось, чтобы произошло что-либо подобное с этим переводом и трагедией. Вторая причина нашего визита и заключается в просьбе помочь моему Томасито, дав ему несколько советов… Ведь я уже говорил вам, что театром ему не следует ограничиваться… Литературная арена просторна, а в храм славы ведут многие врата.

– Вы совершенно правы, дон Кандидо.

Тут я задумался, немного собрался с мыслями и в форме, о которой читатель сейчас получит возможность сам судить, более или менее уверенно направил моего юного посетителя на путь литературной славы, которой рано или поздно, следуя моим указаниям и наставлениям, он добьется несомненно.

– Полагаю, – сказал я наконец, обращаясь к моему Томасито, – что вы не помышляете обрести одновременно и материальные блага и почести. Удивительные сказки, которые нам здесь рассказывают путешественники по поводу Вальтер Скоттов, Казимиров Делавиней, Викторов Гюго, Ламартинов и Скрибов,[164] каждый из которых будто бы обладает, помимо соответствующей славы, по меньшей мере дворцом, где и живет подобно сказочному принцу, – у нас так не бывает, такие странные дела могут твориться только во Франции и в Англии. Правда, у нас и людей нет им под стать, но если бы даже и были, все оставалось бы попрежнему.

Итак, не имея возможности приобрести и почести и выгоды одновременно, вы, вероятно, предпочтете либо то, либо другое. Если вас прельщают почести, то, как мне кажется, вы уже находитесь на пути к ним. Во-первых, вам всего четырнадцать лет, а нынче это уже почитается за возраст, или почти что так: La valeur n'attend pas le nombre des années. [165] Что касается знаний, то вам известен только французский, но, как очень хорошо выразился дон Кандидо, с этим вы уже можете считать пройденной добрую половину пути. Сочините несколько стишков, какой-нибудь сонет, весьма звучный и полный пышных поэтических красот. Не сокрушайтесь, если в нем не будет мыслей: пустите его по друзьям, распространяйте его тайно в списках, наделяйте им всех, как святыми дарами. Пусть ваши стихи будут посвящены прежде всего женщинам, ибо именно они создают славу. Распустите слух, что трудитесь над грандиозным сочинением, название которого со временем станет известно. Всячески старайтесь использовать инверсии и слова, изгнанные из словаря и никому не знакомые, чтобы о вас сказали: «Как он владеет слогом! Этот-то по-настоящему знает испанский!» Ведь знание родного языка объявляется у нас вершиной учености, хотя оно лишь самое малое из того, чем должен обладать литератор. Когда же вы увидите, что сходите за юношу, подающего надежды, отправляйтесь путешествовать и оставайтесь за границей лет десять – двенадцать, в течение которых можете быть уверены, что говорить о вас будут больше, чем следует. Затем возвратитесь, соберите в одном томике какую-нибудь комедию, полдюжины од и романсик. В прологе напишите, что эти произведения созданы в те немногие часы досуга, которые ваши несчастья вам оставили свободными; что вы решились опубликовать свои творения, узнав, что некоторые из них опубликованы в Антверпене или в Америке без вашего ведома и с ошибками в результате небрежности переписчиков и что вы посвящаете родине этот скромный дар. И пусть выходит книга! Более ничего не пишите: молчание и литературный аристократизм, и я вам отвечаю головой, что вы достигнете преклонного возраста, слыша, как вокруг вас будут твердить все, точно попугаи: «Дон Томас, дон Томас, дон Томас, дон Томас – это мудрец». А вот тогда можете спокойно дарить публике комедии, памфлеты, комментарии; все будет признано прекрасным: ведь это самого дон Томаса!

Если же вы гонитесь не за почестями, а лишь за малым доходом, который в этой области можно извлечь, то необходимо избрать иной путь. Установите приятельские отношения с актерами; заведите себе знакомого в Париже и с каждой почтой получайте оттуда по комедии Скриба, ибо здесь их принимают с распростертыми объятиями. Изыщите способ для того, чтобы вам предоставили на газетной полосе местечко, и пишите там, что все идет хорошо, а все мы по меньшей мере святые. Сговоритесь с двумя-тремя издателями, которые будут платить вам по четыре или пять дуро за каждый томик романов Вальтер Скотта, переведенных вами без особого труда. И пусть перевод будет даже из рук вон плох, не беспокойтесь, так как ни издатель, ни кто-либо другой в этом ничего не смыслит. Sic itur ad astra, [166]сеньор Томас.

Здесь дон Кандидо бросился ко мне в объятия, а затем, взяв за руку Томасито, сказал ему:

– Вот видишь, как сеньор Фигаро все хорошо объяснил. Приблизься же, сын мой, и поблагодари своего благодетеля. Как видишь, тебе ничего не требуется знать, кроме того, что ты уже знаешь. Какое счастье, сеньор Фигаро! Карьера моего сына обеспечена. Памфлеты, комедии, романы, переводы… И все это только со знанием французского языка! О французский язык! А газеты? Не правда ли, сеньор Фигаро, вы говорили также о газетах?

– Да, мой друг, я говорил и о них, – заключил я, провожая их до двери и прощаясь с ними. – По я посоветовал бы вам от души, чтобы на газеты вы не очень-то рассчитывали. Вам ведь известно, что у нас они не всегда выходят…

– О да, это верно, появление их стало редкой случайностью.

– Так что лучше вам обратить внимание на остальные мои советы. Они-то и откроют вам путь к славе.

У нас в Испании[167]

В разговорной речи имеются удачные обороты, которые рождаются как раз тогда, когда они нужны, и распространяются в народе подобно тому, как волны, вызванные падением камня в середину пруда, докатываются до самых берегов. Мы могли бы указать множество подобных оборотов, особенно в политическом лексиконе. К их числу относятся выражения, которые, разжигая партийные страсти, так мрачно звучали в наших ушах еще совсем недавно, в минувшие годы нашего века, столь богатого переменой декораций и мизансцен. Какой-нибудь краснобай в узком кругу пустит в оборот словцо, а весь народ, жадный до слов, подхватывает его, передает его из уст в уста. И со скоростью электрической искры все большее и большее число людей машинально повторяет и освящает это слово, часто не понимая его и постоянно забывая, что слово само по себе может иногда стать рычагом, который способен поднять массы, воспламенить сердца и произвести переворот в состоянии дел.

Подобные излюбленные обороты, как правило, исчезают вместе с обстоятельствами, вызвавшими их к жизни. Ихсудьбу можно целиком уподобить судьбе пустого звука, который теряется в отдалении, как только исчезла причина, его породившая. Но есть у нас одно выражение, которое живет постоянно, хотя по своей природе оно не принадлежит к числу только что упоминавшихся, и поэтому объяснить его бытование у нас весьма затруднительно. Обороты и фразы, о которых мы говорили вначале, в годы революций служат для того, чтобы польстить победившим партиям и унизить побежденных, – цель, которую нетрудно понять, зная благородную натуру человека. Но фраза, составляющая предмет этой статьи, навеки упрочилась у нас, будучи позорным клеймом как для тех, кто ее слышит, так и для тех, кто ее произносит. Ее повторяют в равной мере и побежденные и победители; те, кто может и кто не желает вырвать ее с корнем; испанцы и чужеземцы.